Ладно, дело за малым. Воплотить мою схему.
Брат и сестра возвращаются, неся на своих лицах печать покоя и легкой печали. Они поблагодарили своих защитников.
— Что теперь? Едем в Киото? — тут же интересуется Эна, чей живой характер не может долгое время нести на лице какие-то сложные выражения.
— Через неделю, — говорю я, — Пока вы будете мне мешать работать, вопя как потерпевшие в своей студии, и, одновременно с этим, спасать Ману и Асуми от скуки.
— Я же смогу пригласить Хидэо!! — в глазах сестры разгорается нездоровый огонек, — Я приглашу его! Мы…!
— … будете вести себя прилично, — уточняю я, — Или я открою «жажду смерти» в самый ненужный момент, и твой парень станет импотентом.
— И поседеет! — веселится Такао, за что тут же начинает получать тумаки. Впрочем, это его не останавливает.
Родители о дате нашего отъезда знать не будут. Их вояж начнется завтра. Наш тоже бы мог, но из-за того, что я занялся садоводством, «посадив» на заднем дворе своего дома с десяток крайне любопытных и плодовитых растений, требуется потратить время. Мне нужен урожай. А еще мне нужно переговорить с тем, кто едет вместе с моими родителями, поэтому, заведя младших домой, я отправляюсь на поиски деда.
Нахожу я его через пару часов в совершенно неожиданном месте. Там, где Хиро Конго совершенно нечего делать.
В бывшем додзё «Джигокукен».
Старик стоял перед главным зданием, заложив руки за спину, и смотрел на него, не отрываясь. Я встал рядом с ним.
— Дед.
— Внук.
Некоторое время мы провели в молчании. Каждый по-своему прощался с частью Аракавы, с той, которой тут больше не было. Не с Горо Кирью, не с учениками его додзё, а с чем-то другим. С частью нашего прошлого, наверное.
— Когда-то мне казалось, что мы с ним занимаемся одним и тем же, — наконец, заговорил старик, стоявший чуть горбясь, — Находим молодых потерянных дураков, даем им новую семью, новый смысл. Надежду. Навыки. Даже немного чести. Я смотрел на него, как на старшего. Казалось, что там, где я обмакиваюсь в грязь, отец идёт гордо, не смотря под ноги, не пачкаясь. Что он не касается всего этого земного, понимаешь?
— Да, оджи-сан. Приблизительно также на меня смотрят отец с матерью.
— Ох. Да, в самую точку, Акира… в самую точку.
Хиро присел на третью ступеньку, извлекая из нагрудного кармана мятую пачку сигарет. Он, насколько я знал, курил редко. Сейчас, видимо, решил задымить, вспомнить молодость. Я сел рядом, чтобы не нависать над стариком.
— Что будет, если они узнают? — вопрос повис в воздухе вместе с выдохнутым дымом, — Как думаешь?
— Узнают то, что знаете вы? Или узнают все?
— А… есть разница?
— Хотите проверить?
— Нет, — тут же отказался дед, — Мне… нет, внук. Не хочу. Не узнавать больше о тебе, не рассказывать о себе. Да дело не в нас. Когда мужчине нужно испачкать руки — он идет и пачкает, такова жизнь. Но он не притворяется святым. Не делает из своей жизни пьесу. Наш дурной старик делал. Всегда. Молодые парни в это верили, а я молчал. Мне такое поведение казалось… жалким. Да, добра от «Джигокукена» было много, но это была просто пьеса одного надутого старика.
— Именно так и было, — кивнул я, — Он компенсировал.
— Компенсировал? — вяло удивился Конго, — Что этот великан мог компенсировать?
— Показать?
— А знаешь, покажи! — моргнул мой собеседник, — Хоть раз в жизни увижу… только не угробь меня, хорошо?
— Просто представляйте, что я вам при этом язык показываю и дразнюсь как Эна. В голове, — нашел я для родственника хороший совет, встал перед ним, метрах в пяти, сосредоточился, и…
///
Сначала у Хиро чуть не встало сердце, прямо как тридцать два года назад, когда они всемером пришли на стрелку с китайцами, а те чуть не покрошили их из пистолетов. Тогда никто даже не говорил ничего, просто двери микроавтобуса открылись, высунулось четыре ствола и пошла стрельба. Чудом выжили, чудом не удрали, чудом брошенная Хиро трехлитровая бутылка какого-то химического очистителя из ближайшей лавки лопнула внутри микроавтобуса, окатив стрелков. Но тогда, в первые секунды, перед тем как распластаться в прыжке за машину, Конго сполна хватанул ощущения, что на него смотрит сама смерть.
Только тогда были шутки. Черно-красная аура, рванувшая от его внука бурными клочьями, была не тем, от чего можно спастись прыжком и очистителем. Она была самой смертью. Пусть дрянь, прекрасно видимая в воздухе, не коснулась застывшего старика, но вот духом от неё, жестким ледяным духом смерти, его окатило с ног до головы.
Затем, не успел он хоть немного прийти в себя, появился огонь. Воздух вокруг Акиры, пусть здорового как шкаф, пусть сурового, пусть серьезного, но вполне земного парня, загорелся, стреляя во все стороны языками пламени. Кулаки стоящего прямо внука объяли молнии, а глаза загорелись натуральным багровым светом преисподней. За несколько секунд, смертный стал похож на самого Эмму О, решившего выбраться из Ада по какой-либо надобности. А затем… Акира слегка встряхнулся. Аура, таившаяся черными клочьями по бокам от бушующего пламени растворилась, само оно погасло с отчетливым хлопком, молнии исчезли с легким треском, а глаза попросту погасли, став самыми обычными.
— Внутри нас, дед, — тоном, как будто ничего не произошло, продолжил этот… тип, — сидит обезьяна. Тупая, самодовольная и ленивая. Она не верит в пулю или нож, а хочет верить только в себя. Чтобы она стояла такая, изрыгая пламя и искры, а другие обезьяны, хуже, слабее и глупее, поклонялись ей, восхищались, завидовали. Пресмыкались. Понимаешь? Эти огоньки — сплошная глупость.
Хиро понимал, о чем говорит его внук. Он был с ним совершенно согласен, всё-таки не раз, не два слышал о «надевших черное», нарвавшихся на пулю или нож. Всякое в жизни бывает. Тем не менее, образ полубога, только что долбивший его в глаза и по нервам…
— Смотри, оджи-сан, — тень Акиры, садящегося рядом, накрыла старого якудзу на секунду, а затем он увидел перед собой большую, как лопата, ладонь внука, — Смотри на настоящую силу.
На ладони возникла фигурка Эны. Точь-в-точь как она, в платьице, смешливо улыбающаяся. Хлоп! И фигурка меняется. Эна становится… толще. Щеки появляются, прямо как у хомяка, от глаз остаются одни щелочки, ручки становятся пухлые, как у младенца. Хиро не выдерживает, прыскает от смеха. В глотке жжет, он понимает, что всё это время задерживал дыхание с полными легкими табачного дыма. Судорожно кашляет. Ладони перед ним уже нет, она на его спине, от руки Кирью идёт легкое тепло.
Старик чувствует, как ему становится легче. Как будто снова пятьдесят. Он удивленно моргает.
— Нет никакой особой силы, — слышит он голос своего необыкновенного внука, — Нет никаких особенных людей. Это лишь энергия, причем весьма бестолковая. Нет никакого Пути, никаких истин, никакой мистики. Наш старик знал об этом.
…Знал…? Сказанное выбивает остатки почвы из-под ног (или зада) бывшего оябуна.
— Ну или не знал, а догадывался, — невозмутимо пожимает плечами внук, — Сто тридцать лет, всё-таки. Поэтому он так отчаянно играл в «Громового Кулака», Горо Кирью.
Сидит спокойно, подумал Хиро, вытаскивая новую сигарету и бросая на младшего родственника взгляд искоса. Показал чудеса, объяснил, что они бред собачий, и всё. А…
— Вот почему Горо тебя так невзлюбил! — неожиданно догадался старик, — Ты рушил его сказку!
— Просто не играл по общим правилам, — тут же был дан ему ответ, — А зачем? Это глупость.
Для тебя глупость, хотел проворчать Конго, для молодого, гениального, здорового. Перед которым открыты все пути. Еще бы! А для кого-то это жизнь.
Хотел проворчать… но вспомнил. О том, что предстоит ему, Хиро, и что готовит сам Акира. Себе и… остальным.
— Ладно, — вздохнул он, — Не будем о старике. Надеюсь, что он возьмется за ум, когда отойдет от твоих тумаков. Ты не за этим пришел, не за этим меня искал. Я… договорился. В Киото будет все так, как тебе надо. Но… ты уверен?
— Я зря тебе сейчас показывал разное, оджи-сан? — почти лукавый вопрос от вечно твердокаменного внука заставил Хиро в очередной раз поперхнуться.
— Я волнуюсь за тебя, дурачьё! — выперхнул он, утирая рот, — И за… за… кха… за семью…
Последнее он произнес так тихо, что его не смог бы не услышать никто кроме внука.
— За них не переживай, они сильные, — заявил Акира, а затем, подумав, добавил, — и нищие.
— Что⁈
— Вот, — из внутреннего кармана внук добыл толстую пачку купюр высокого номинала и всучил вновь кашляющему деду, — Когда отец с матерью обнаружат… свою несостоятельность, выручи их, пожалуйста.
— Ты! Негодник! — каркал давящийся Хиро, сидя как дурак с сигаретой и пачкой деньжищ, — Дурак! Дурачье!
А потом он вообще подавился, увидев на губах человека-скалы слабую улыбку.
///
Ф-фффууууффххх!
Выбравшись на задний двор, Асуми Хиракава с огромным удовольствием втянула полной грудью прохладный вечерний воздух. Хорошо!! Очень хорошо! Сейчас бы под душ, но времени нет, эта мелкая демоница успокоится, только если совсем упреет за барабанами или… потрахается. Но последнее Эне не светит, тут Акира строг неимоверно — никакого разврата в доме, точка. Если младшим хочется, то пусть организуют свое лежбище!
Ну и пофигу, выдержим!
Дышать было хорошо, дышать было очень приятно. С тех пор, как Акира с ней что-то намудрил, девушке было постоянно жарко. Ночью она лезла обнимать прохладную Ману, та начинала потеть, после чего как-то ловко выкручивалась, и вместо себя подсовывала мужа. Тот лежал обычно неподвижно, весь такой здоровый, но чуть менее прохладный, поэтому Асуми то и дело влезала на него целиком, а там смачивала своим потом совсем не впитывающего Акиру, ну и… соскальзывала обратно. Такие себе развлечения.
Но постепенно привыкала, да. Грех жаловаться. Она стала сильнее. Гораздо сильнее! Это было хорошо, но, тем не менее, от любых усилий Асуми тут же становилась мокрой мышью! Белое не поносить, обтягивающее не понадевать! Всё сразу видно!