— Пиши, добыл охотник Вострок зверя диковинного, птицу без перьев, с зубастым клювом, хвостом змеиным, крыльями перепончатыми. На каждой лапе — четыре пальца. Зубы, напиши, размерами разные, есть и клыки, и резцы, вперед вывернуты… Как опишешь, нарисуй, как умеешь, голову, а рядом, для сравнения — руку человеческую.
— А то, что крылья развернутые в избу не вмещаются, писать?
— Избы и малы, и велики бывают, мерить надо по размерам человечьим!
— Дык и люди, говорят, маленькие бывают, а встречаются и великаны, — хихикнул отрок.
— Вот и напиши, что сравнение со взрослым мужем, крутенцем!
Младояр писал до самого вечера. Ведь надо было еще и рассказать о всем том, что поведал Вострок, да о том, как крылатый змей убивал одним взглядом… На бересте Младояр записывал бы все это неделю, но сегодня, на этих тонких листочках писалось чернилами легко и быстро. Жаль только, такой писчий материал дорог и редок!
— А как, все-таки, этот зверь убивал взглядом? — спросил Младояр наставника, — Вот на Тюрю два раза глядел, а она жива, поправляется… А Вострок помер!
— Дети вообще живучи, — объяснил Иггельд, — если сразу не умрут, то потом выправляются, так уж Род все изготовил, чтобы люди не извелись, малыши быстро выздоравливать должны…
— А как, Игг, убивало оно? Ты говорил, что не яд…
— Как огонь, что ли, невидимый… — старик пребывал в растерянности, — Или как гром неслышимый… Одно скажу — раненой часть мозга была, а как — ума не приложу!
— Так что писать?
— Пиши только то, что видел собственными глазами, да слышал вот этими ушами, — улыбнулся Иггельд.
— А как Вострок чего насочинял, а потом нам рассказал?!
— Тут уж ничего не поделаешь, твое дело — от себя не присочинить! Слышал, небось, в старину переписчиков глиняных табличек плетьми били за небрежность, за ошибку — могли руку отсечь, но была провинность, за которую в стену замуровывали!
— Ну и что?
— Вот, то — самое, если присочинить кто чего своего — замуровать! — Иггельд брови нахмурил — во какие мы грозные!
— И ничего подобного! — рассмеялся Младояр, — Такая казнь за другое полагалась, ежели свое имя под другим написанным поставить…
Необходима осторожность
Младояр едва нашел Иггельда — тот пользовал столетнего Дубогляда, жившего на самом краю города в подкосившемся теремке. Лекарь помнил — когда-то и дом был молод, взобравшись на второй этаж, подвыпившие гости любили горланить оттуда срамные песни. А теперь уже никто не рискнет взобраться по шаткой лестнице наверх — терем, того и гляди, завалится. И никому не хочется чинить прогнившие стены, умрет дед-сто-лет, снесут дом, да новый выстроят.
Княжич знал, что имя этого старика когда-то гремело во всех княжествах, понимавших речь внуков Сварога, Дубогляда считали отважнейшим воином, непобедимым поединщиком. Но богатырь не сделал того, что подобает отважному воину — он не погиб в битве, не умер от ран, не утонул в морском походе, и теперь старику предстояло то, чего втайне боится любой дружинник — умереть в собственной постели, в окружении плача да стенаний близких. Впрочем, хотя старик уже не вставал, день его смерти, может, уже и назначенный Судьбой, не был еще известен людям.
— Поживет еще! — заключил Иггельд бодрым голосом, наложив целебные мази на стариковские язвы, в голове же пронеслись совсем другие мысли: «Да не дадут боги дожить до такой беспомощности! Нет, надо уйти вовремя, при первом намеке на слабость. Когда сил не станет на меч броситься, бесполезно молить о помощи в этом деле у других — никто не исполнит. Младояра попрошу — разве поможет? Нет… Оно так, есть еще и яд, но такой уход — позор для старого вояки!»
Возраст давал о себе знать и лекарю, то ли дело в молодости — все в руках горело, а теперь — прислониться бы к теплой печке… Руки медленно собирали разложенные мази да тряпицы обратно в туясок, а мысли уходили все дальше, цепляясь одна за другую:
"Ведь есть же племена, где дети благонравные своих престарелых родителей в зиму собирают, на сани — и в лес. Пройдет дней с полдюжины — возвращаются дети любящие, косточки — в мешок, соберутся родичи — оплакивают, богам требу воздают.
А есть и такие, которые своих предков поедают, косточки обсасывают. А те — вроде и не против… «Лучше покоиться в родных желудках, чем в земле и глине!». Откуда сие? Ага, это на папирусе было, из земли Кеме. Странная грамота, хорошо — прочитал до Младояра, ведь припрятать пришлось! Сказка — не сказка, записал ее мудрец Эдель Ман, что жил две тысячи лет назад. Будто где-то далеко, меж звезд, поставили зеркало огромадное, и все, что на поверхности земли делалось, в том зеркале отражалось. Будто люди изготовили малые зеркала, да в них взглянули, и увидели то, что дважды отразилось. И будто такие дали далекие, что отражение до того большого зеркала две тысячи лет идет, и обратно — те же две тысячи. Итого — четыре. Заглянули люди в малые зеркала, да увидели, что в их мире четыре тысячи лет назад делалось… Не может, конечно, такого быть! Какой бог так зеркало отполирует? И, вообще, голову людям морочат придумками разными. Да еще и шутят. Мол, собрал воспитатель детишек, решил племя, давно когда-то жившее, да добрыми обычаями отличавшееся, в волшебном зеркале показать. Заглянули детишки — а там добры люди собственных мамок поедают, да нахваливают! Нет, в прошлое так просто не заглянешь, не дано нам знать, как народы в древности жили, кроме как по их же записям…"
— Там такое, такое! — именно эти слова выдохнул Младояр, легок на помине, едва старый лекарь вышел от больного.
— Что там такого-такого? — улыбнулся лекарь-волхв, уже по тону воспитанника учуявший, что ничего страшного и опасного не произошло, скорее — случилось нечто интересное…
— Волхонка берег в Козлиной излучине подмыла окончательно, земля обвалилась, а там — пещера открылась! А в той пещере — мертвые люди… — Затараторил отрок.
— Надеюсь, никого не покусали?
— Кто? — растерялся Младояр.
— Да твои мертвые люди!
— Не… — княжич расплылся в улыбке, — Сидят смирехенько!
— Что же, бывали времена, когда люди своих мертвецов не сжигали, а в земле хоронили, — пожал плечами старик, — да и сейчас такие народы есть. Многие южане считают, что земля, вода, ветер да огонь — священные стихии, а тело человеческое, тем паче — мертвое, погано, и потому нельзя умерших хоронить ни в одной из стихий.
— И как они обходятся, — заинтересовался отрок, — ну, эти народы южные?
— Строят такие домики без крыш, выкладывают на полки умерших, там их воронье разное и поедает начисто!
— А кости?
— Кости рядом прячут…
— Нет, в пещере не только кости, они там, как живые лежат! Один — точно, так дышит даже.
— Есть народы, что своих мертвецов, особливо знатных, потрошат, потом в смолах вываривают, что б мухи да жучки не поели, да так и хоронят. Луту даже пирамиды каменные складывали, что б в них те тушки потрошенные хранить, а иные, за Черными землями — только головы отрезают, мозги изымают, да сушат. — Иггельд почесал в голове, — А еще есть такие, что мертвецов высушивают, пока они такими легкими не становятся, ну — как…
— Рыба сушеная, — хихикнул Младояр.
— Вообще-то, хихикать над мертвыми нельзя, — покачал головой лекарь-волхв, — но сравнение довольно точное!
— Эти мертвецы, ну, в пещере… Не сушенные и не потрошенные! Они — будто вчера умершие. И не душные!
— Стало быть, волшба… Или еще чего, мне не ведомое! — заключил Иггельд.
— Волхвы пришли, вход в пещеру оберегами обвешали, руны писали, водой поливали, духом реки заклинали, огонь священный разводили у входа, да повелели держать неугасимо, двое ведунов остались… — произнеся все это на едином выдохе, княжич сбился.
— Ну, а еще что?
— Еще дружинников троих поставили, да велели всякого, кто в пещеру сунется, по харе…
— Да ну?! — засмеялся Иггельд, — А еще?
— Еще… Если кто чужой, ведун иноземный, или еще — можно и мечом…
— Вот как? — брови Иггельда приподнялись в изумлении, — Ну, так может, еще чего?
— А еще… Если кто из покойников, ну из пещеры… Если кто выйдет, тоже — мечами порешить…
— Чудеса!
— Пошли, пошли, Игг, посмотрим!
— А нас пустят? — вопрос прозвучал немного лукаво.
— Нас не только пустят, отец велел тебя найти, все рассказать, и что б ты пришел и посмотрел!
— Тогда пошли…
Любопытного народа — землепашцев, воинов, детишек, не говоря уже о снующих тут и там, как тараканы, торговцев, собралось вблизи открывшейся пещеры превеликое множество. Дружинники не подпускали близко, не говоря уже о том, чтобы разрешить войти внутрь, крутенцам приходилось довольствоваться взглядами издали, да наблюдением за жрецами. С утра здесь было проведена уйма обрядов, служителей богов, казалось, набежало не меньше, чем любопытных горожан. Разумеется, жрецов, за исключением нескольких волхвов, внутрь тоже не пускали. Вот люди богов и собрались, закончив каждый свой обряд, в кучку, и степенно — в отличии от галдящих горожан — обсуждая случившиеся. Иггельд решил обойти толпу с боку, ведь идти напролом через горожан — для лучшего из лекарей означало застрять в толпе на веки вечные. Каждый бы норовил поздороваться, да поговорить с лекарем — кто о своем бренном теле, кто о родных да близких. Младояр забежал вперед, пронырнул, словно рыбка, между разноцветными одеяниями и прочими ритуальными масками, так резко отличавшими группу жрецов, его воспитатель рискнул проделать тоже самое, но, разумеется, застрял. Сто пятидесятилетний Сардаж, жрец Дажбога, ухватил Иггельда за руку, да начал жаловаться, что совсем его внучок, дите малое, столетнее, занедужил, надо, мол, проведать, может травок каких попить… Положение спас Младояр, перехвативший руку Иггельда.
— Князь зовет! — буркнул юноша строго, будто его действительно послали за лекарем.
— Я зайду, непременно! — пообещал лекарь Сардажу.
Дальше старик и юноша продирались сквозь толпу гораздо успешней. Младояр просто тянул Иггельда за руку, и всем, пытавшимся заговорить с лекарем, оставалось лишь вздыхать, когда желанный собеседник ускользал, подобно червяку изо рта рыбины, в тот момент, когда у рыболова лопалось терпение… Кончилось путешествие конфузом, Младояр нырнул под руками дружинников, преграждавших, взявшись за руки, путь дальше, повалил что-то типа наскоро сколоченного заборчика и… Лишь крепко держащий за руку Иггельд спас княжича от падения прямо на угли огромного жертвенник