ножа. А этот — понимает, взгляд разумный, внутрь проникает, волхв небось, колдун… И раны возле глазницы не видно — Младояр пригляделся — ни шрамика. Стало быть — настоящий владыка был…
Княжич решил повнимательнее осмотреть все. Ведь вечером надо записать — как видел, ничего не придумывая. Вот сама домовина. Выдолблена из единой глыбы, камень полупрозрачный, мутноватый, чуть желтоват. Или спекли усыпальницу из песка? Может быть. Домовина велика, длина сажень, да еще пара вершков, толщина в ладонь. Нет, так не годится, надо будет записать — толщина вершок с третью. Верхний край домовины стесан, отполирован, так что прозрачная крышка примыкает вплотную, без зазора. Кажись, между домовиной и крышкой какая-то мазь. Или клей… Если клей — трудно будет крышку сдвинуть! Теперь о крышке. Прозрачна, как вода. Это или кварц — хотя, сомнительно, где это видано, чтоб кристалл длиной почти в сажень? Да еще и стесать такой, отполировать? Скорее всего, это — стекло. Но — такого делать люди не умеют, уж слишком ровно да прозрачно. И велико. Но умение — дело наживное. Многие старые секреты мастерства утрачены ныне — так любой ведун скажет, да что ведун, и ремесленник каких историй про свое дело не поведает…
В каменную домовину вставлена деревянная, плотно сидит, без зазоров. Дерево окраски алой, явно пропитано какой-то смолой. Поверхность гладкая, полированная. Дальше идет домовина черного дерева, край на полвершка ниже красной каемки внешней домовины. Поверхность матовая, цвет глубокий — будто уголь, а не дерево. А дальше — последняя, металлическая часть усыпальницы. Цвет светло-желтый, возможно — сплав золота с серебром, или какой-то другой металл. Следов ржавчины нет, даже не потемнел нигде. Золотая домовина тонка, как лист дерева, на поверхности — тонкий узор: квадратики, треугольники…
Ладно, теперь осмотрим того, кто лежит внутри. Рост невелик, от сажени половина, да пядь. Лыс — что колено. Брови то ли выщипаны, то ли не растут вовсе. Цвет кожи — желтоватый, с пепельным оттенком. Может — оттого, что дышать ему нечем? Губы серовато-синие. Складки на коже. Одежда — вроде хитона, цвет серый, проглядывается местами узор — видать, от времени краски выцвели. Хотя — отчего им выцвести-то, сюда Солнце не заглядывало? Ноги босы, пальцы лишены ногтей. А, вот и на руках — тоже нет ногтей, что-то похоже на рубцы. Стало быть — вырвали ногти. Зачем? Погоди, погоди… Ногти да волосы растут даже у мертвецов, а уж спящий, да за века, весь волосами да ногтями изойдет!
— Отправляющийся в тысячелетнее путешествие должен избавиться от ногтей и волос, — произнес Младояр вслух.
— Разумеется, — кивнул Веяма.
— Ежику понятно! — недовольно буркнул Игг, у которого что-то не получалось с мехом, — Лучше бы мне помог, чем зря время терять.
— Он время зря не теряет, он изучает, — затупился за княжича мудрец.
— А что у него в левой руке? Это такой анк?
— Похоже, — согласился Веяма.
— А в правой? — не унимался Младояр, — Что за сосуд? Он ведь держит указательным пальцем за крышечку!
— Вот это — главное, чего я опасаюсь, — признался ведун, — там может быть яд, а может — и дух какой сидеть. Слишком смахивает на оружие — то ли убить себя, то ли — других. Потому и усыпим для начала…
— Вот не знаю, что сначала — усыплять, или уксусом кропить, — вновь подал голос старый лекарь, — что забуянить может, оно понятно. А вдруг зараза какая под крышкой угнездилась. Пока одурманивать будем, сами пыль тысячелетнюю вдохнем, мало ли там тогда чем хворали. Бывает и такая болезнь, что вмиг по всему городу разносится…
— Так что — сначала уксус? — спросил Веяма.
— Духи так разные, я понимаю, яды — тоже, но зараза — она опаснее, — подтвердил Иггельд, — первым уксус пойдет, да с солью, а уж потом — остальное…
Настал решающий момент. Все находящиеся в пещере, по команде Иггельда, завязали носы-рты тряпицами, острый запах уксуса ударил Младояру прямо в нос, княжич заметил, как брызнули слезы у одного из дружинников. «Нехилые ребята» осторожно подвели под торчащий край прозрачной крышки железный прут. Несколько усилий — и прозрачная плита подалась, сдвинулась.
Древний с интересом наблюдал за действиями крутенцев из-под своей крышки. Кажется, даже собирался что-то сказать. А тут — Иггельд брызнул в щель уксусом. Гримасы недовольства, разочарования и возмущения поочередно сменили друг друга, княжич чуть не рассмеялся, наблюдая за лицом пришельца из прошлого. «Он еще не знает, что ждет его дальше!» — беззвучно посмеивался Младояр, помогая наставнику набрать сладкого макового дыма в мех. Сунули в щель, пустили. Впервые услышали голос древнего, вернее — яростное рычание. Проклинал, небось… Ничего, вот тебе еще сладкого дыма. Глаза долгожителя медленно закрылись, но Иггельд так ему не поверил, пускал дым — еще и еще! Наконец, уверившись, что древний заснул, сняли крышку. Вновь уксус — окроплена одежда. Старики — Иггельд с Веямой — раздели спящего, осторожно подняли тщедушное тельце, перенесли из домовины на приготовленное ложе, хитон — а больше ничего на древнем не было — оставили, где лежал, крышку «нехилые ребята» тут же прикрыли.
Иггельд осматривал тело, лежащее перед ним, щупал морщинистую кожу, нюхал. Веяма, вооружившись зажигательным стеклом, разглядывал что-то на лице и губах спящего. Младояр не видел раньше, чтобы зажигательным стеклом так пользовались, и как он не догадался, что им можно не только пугать, поднося к глазу. Оказывается, оно — инструмент ученого! Княжич одернул себя — не о том задумался. Сейчас редкий случай — рассмотреть человека, жившего тысячи лет назад. Даже — дюжину тысяч, не меньше. Ведь, в самом деле, предки Младояра пришли сюда почти двенадцать тысяч лет назад, имя каждого князя, сидевшего на земле крутенской, известно — и на камне, и на досках дубленных хоть сейчас прочесть… И никого живым бессмертным не закапывали, тем паче — пирамиды их черепов стариковских не складывали, о таком предание осталось бы, да записи! А до того тысячи лет здесь льдом все покрыто стояло, в древних свитках писано — высотой в версту! Опять же, в эпоху холодов никого здесь закопать не могли. Страшно и представить себе, сколь долго пролежал этот древний, лишь глазами моргая. Нет, скорее всего — проспал. А тут разбудили, да и вновь усыпили — насильно! Вот ведь нелада какая с древним-то…
— Думаю, смесь каких-то смол, — сказал Иггельд.
— Да, похоже, — согласился Веяма, — и лицо тоже снадобьем уложено, тоже смолы, да запах другой.
— А зачем его просмолили? Что б не портился? — ляпнул Младояр.
Стоявшие рядом — серебрены пики наизготовку — дружинники загоготали. «Просмолили колдуна, засмолили…» — повторил кто-то из «нехилых» за спиной.
— Все правильно, — бодренько откликнулся Веяма, — смолы затем нанесены, чтобы ни черви, ни жучки, ни зараза другая, даже глазу невидимая, ущербу телу сего древнего старца не нанесла. Хорошая, видать, смесь, надо вызнать — тоже пользовать будем!
— А зачем? —спросил один из дружинников.
— Как же, старичков сохранять, помазал сучок в молодости — и любись до старости, — объяснил другой.
— Раны мазать, дурья башка! — огрызнулся Иггельд.
— Да и не только в деле лекарском, — дополнил Веяма, — любую снедь, мясо скажем, изжарил, да смолой покрыл — и храниться годами будет. А я бы попробовал яблоки мазать. А еще фрукты из стран жарких, их сюда не довезешь — портятся…
Хорошо поговорили, помечтали, — прервал рассуждения Веяма лекарь, — наш-то сейчас опомнится. Так что давайте, ребятки, за работу!
— А что делать?
— Руки да ноги аккуратненько привязать тряпицами к доскам, что по краям, — Иггельд показал пальцем, — смотрите, чтоб вреда древней кожице не нанести! Но и чтоб не двинулся.
— А что он сделать-то нам может? — усомнился один из «нехилых», — Я ж его одним пальцем…
— Подумай сам, какое уменье иметь нужно, чтобы тысячи лет живым сохраниться? Какое ведовство?! А как сделает пальцем крюк повелительный, да вылезет откуда-нибудь древняя тварь…
— Вот из той крынки серебренной? — спросил княжич, указав пальцем через прозрачную крышку домовины, там лежали друг на друге игрушечки, бывшие в руках древнего человека.
— Может, и из нее! — серьезно ответил Веяма.
Вот и руки-ноги повязаны крепко-накрепко. Можно и будить, хотя и сам вот-вот проснется, сморщенные веки уже шевелятся. Веяма наклонился над древним, собираясь что-то сказать. Увы — в пещеру ввалился Асилуш, за ним — еще двое. Ну, первому из волхвов княжье слово в таких делах — не указ. Служитель Велеса отстранил Веяма, встал у изголовья, двое других волхвов — по бокам, руки распростерты над лежащим телом. Пошли Слова заветные, складные, Асилуш зачинал строфу, волхвы подпевали-подвывали. Иггельду с Веяма, в сторонку отошедшим, оставалось лишь смиренно ждать. Да куда там, из темного хода показалась голова Мудрой. Стало быть, еще и жрицы обряды проведут, прядь волос отрезать, да ноготок — это у них в обычае. Да вот где они у этого пришельца из прошлого их отыщут — вот вопрос?
Древний человек проснулся, увидел, что над ним делается, глаза испуганно забегали. Рот приоткрылся, кажется — произнес какие-то слова, да тихо, за волхованием Асилуш все одно — никто не услышал. Не прошло и часа, как служители Велеса закончили свой тяжкий труд, и сразу, без передышки — над тщедушным телом распростерли крашеные охрой пальцы старухи-жрицы. Этих-то древний испугался еще более. Может, никогда не видел старух, единственным одеянием которых являлись крашеные в черное сети. «Может, у них, в стародавние времена, так волховали над приговоренным к смерти? У многих народов жрицы Смерти — старухи» — размышлял юноша, — «Кто знает, о чем думает этот древний? Может, кричал — не ешьте меня, мое мясо давно протухло?». Княжич взглянул на наставника, потом — на Веяму. Интересно, о чем думают ведуны. Может, тоже посмеиваются тихонечко, вида не показывая?
Через два часа древний человек оказался, наконец-то, в распоряжении Веямы. Младояр окинул взглядом пещеру. Двое «нехилых», рассевшись по углам, дремали, мирно соседствуя с «засмоленными» мертвецами. Половина дружинников с пиками вышла на свежий воздух, остальные позевывали, трое пик прислонены к стенам — совсем бдительность потеряли! Хоть молчат, не балагурят — и на том спасибо.