Рядом стояла старинная – XVIII век! – пятиглавая церквушка Ильи Пророка, и это было одно из красивейших мест в Нижнем. Напротив, на Стрелке, – собор Александра Невского. Вообще вид на Волгу отсюда открывался просто невероятный.
– Федоровского, пять «а», – сообщил Пак, перегнувшись в салон. – Квартира… квартира семьдесят.
– Значица, седьмой этаж, – сообщил Ваня, тоже перегибаясь из кабины. – Я в таком же доме живу. Молитесь, люди добрые, чтоб лифт работал!
– Ну что, – спросил Юрий, робко беря Алёну за руку. – Здесь посидите? Или, может, с нами пойдёте?
– Да пойду уж, раз привезли! – сказала она сердито. – Но только если за это время ваш друг не позвонит, я потом уеду домой, ладно?
– Честное слово, я ему сам снова позвоню, – пробормотал Юрий, с трудом сдерживая улыбку. – Пошли, пошли!
Домик имел, конечно, еще тот вид… Вокруг крыльца уже успела нарасти полынь, ступеньки были выщерблены так, словно по ним ежедневно маршировало стадо слонов. Юрий споткнулся и чуть не упал, но удержался на ногах, только буркнул:
– Плохая примета!
Примета, впрочем, не сбылась: лифт работал, и бригада очень споро поднялась на седьмой этаж. Тишина в подъезде царила просто-таки лесная! Только в лесу немножко другие запахи, конечно…
Подошли к двери с цифрой 70, Юрий только поднес руку к звонку, как вдруг отдернул ее и принялся нервно шарить по карманам халата.
– Ёлки, – сказал сердито. – Я телефон забыл. То есть он у меня на сиденье выпал, что ли? Ну наверняка… Алёна, не в службу, а в дружбу – спуститесь за ним, а? Лифт работает, так что это вам без проблем. Нам нельзя без связи на вызове, понимаете?
– Конечно, какие вопросы? – Алёна нажала на кнопку, и дверцы лифта, только что со скрипом закрывшиеся, с таким же скрипом открылись опять.
– Кто там? – спросил в это время за дверью взволнованный мужской голос – молодой, как показалось Алёне.
– «Скорую» вызывали? – ответил Юрий привычным паролем, щелкнул замок, но в это время Алёна уже вошла в лифт и отправилась вниз.
Телефона на сиденье в салоне не оказалось. Пришлось вызывать на помощь Пака и выдвигать из-под сиденья какой-то тяжелый сверток, обернутый полиэтиленом. Но телефона не было и за ним.
Обшарили весь салон – ничего не нашли. Неужели Юрий потерял свой мобильник на улице Июльских Дней, пока садился в машину – вернее, пока запихивал туда истерически причитающую писательницу? Алёна мигом почувствовала себя виноватой и, понурившись, побрела к подъезду. Наверное, именно потому, что она шла повесив голову, она и увидела что-то блестящее в полынных кущах у крыльца.
Сунула туда руку и, выпрямившись, радостно замахала Паку своим трофеем: это был телефон! Мобильник Юрия! Получалось, доктор Литвиненко его выронил, когда споткнулся на ступеньке.
Алёна немедленно вспомнила, как несколько дней назад они с Сан Санычем и Львом Муравьевым аналогично шарили в такой же полыни около ее родимого крылечка – в поисках пульта или ключа от «БМВ» Влада Сурикова. Тогда не повезло, а сейчас повезло, однако!
Впрочем, воспоминание о том вечере, о той ночи и обо всем, что за ними последовало, все равно подпортило ей настроение. Чтобы отвлечься, она принялась рассматривать телефон Юрия.
Ага, вот и знакомая цифирка 02 на дисплее. Значит, Юрий так и не стал менять значение клавиши. На дисплее нарисовался конвертик – знак неотвеченного вызова или поступившего сообщения. Наверное, наконец-то прислал SMS-ку его друг, тот самый, который разузнавал координаты Влада! Может, посмотреть? Дурное дело нехитрое…
Нет, если Алёна заглянет в сообщение, то придется признаваться в содеянном Юрию. Скрыть сей факт никак не удастся: ведь значок неотвеченного вызова в этом случае исчезнет с экрана, и позднее, наткнувшись на это сообщение, Юрий сразу поймет, что его прочел кто-то другой. И не надо иметь семи пядей во лбу, чтобы догадаться: это писательница Дмитриева, интеллигентка, типа «Достоевский», в натуре, оказалась такой нескромной. Можно, конечно, переслав себе координаты Влада, уничтожить сообщение в мобильнике Юрия, чтобы замести следы, но это глупо. Он тогда начнет названивать другу, напоминать об адресе, тот рассердится: мол, я же послал тебе эту несчастную SMS-ку! С другой стороны, мобильная связь не слишком-то совершенна… Известны случаи, когда сообщения не доходили до адресатов… Юрию небось и в голову прийти не может, что писательница Дмитриева, интеллигентка, типа «Достоевский», оказалась такой ушлой особой!
А может, это вовсе не то сообщение, которое ей нужно?
Войдя в лифт, Алёна не удержалась-таки: первым делом нажала не на кнопку с цифрой семь на стенке, а на клавишу с цифрой 2 на телефоне. В ее мобильнике именно эта клавиша указывала на не отвеченные вызовы. У Юрия оказалось так же. Ну да, «Siemens'ы» – близнецы-братья… Вот список. Алёна посмотрела на верхний номер. Ага, это не SMS-ка, а обычный звонок, вдобавок, с городского телефона: 30-19-20.
Что за фокусы?! Да ведь это телефон «Барбариса», по которому она сама звонила недавно, выискивая Николая Носачева! Каким образом кто-то в «Барбарисе» может знать Юрия Литвиненко и звонить ему? Мир, конечно, тесен, но не настолько же!..
Да нет, не тесен, не тесен! Телефон «Барбариса» – 30-20-19, похоже, но не до такой степени, чтобы сразу лезть из-за этого на стенку. А ты полезла, дорогая.
Поэтому давай-ка живенько спускайся с этой стенки и жми на семерку, ты и так кучу времени потратила, там, наверное, с Инной Простаковой все проблемы уже решены.
Госпожа Простакова – это откуда? Ага, «Недоросль»! Вот если бы Влад тогда в «Барбарисе» спрашивал, кто написал «Недоросля», можно спорить, что вообще никто не ответил бы. Кроме Алёны Дмитриевой. Денис Фонвизин, вот кто! А еще он написал комедию «Бригадир», и фамилия его раньше писалась не в одно слово, а через дефис: Фон-Визин, вот так!
Лифт остановился. Алёна положила телефон Юрия в карман курточки, вышла на площадку и уже поднесла было палец к кнопке, как увидела, что дверь приоткрыта. Понятно – для нее оставили, чтобы не отвлекаться на звонок.
Она осторожно вошла в просторную прихожую, в которой не было ничего, кроме зеркала на стене. А куда здесь вешают одежду? Наверное, вон в ту нишу, но ладно, не полезешь же туда без ведома хозяев, придется так и остаться в куртке, благо, тут нет никого, свихнувшегося на чистоте, вопящего в священном ужасе: «В верхней одежде?! В обуви?! Куда?!»
Алёна с сомнением посмотрела на пол. Да, и в мыслях нет разуваться здесь.
А где все?
Из прихожей вели две двери, обе аккуратно прикрытые.
Из-за одной слышался спокойный, как течение лесной реки, голос Юрия. За второй было тихо. Алёна осторожненько потянула дверь, за которой раздался голос доктора Литвиненко, заглянула в образовавшуюся щелочку – да так и ахнула.
Не каждый день увидишь такую картину, как та, что ей открылась!
Посреди комнаты в позе, отдаленно напоминающей позу танцующего Шивы: на одной ноге, другая, согнутая в коленке, впереди, одна рука над головой, вторая прижата к боку (еще восемь, имеющихся у Шивы, отсутствуют) – стояла голая девица. Всем хорошая девица, как выразился бы любимый Булгаков, кабы не портила ее боевая раскраска, нанесенная на тело. То есть о боди-арте Алёна слышала, конечно, – более того, ее добрый друг, знаменитый нижегородский художник по прозвищу Леший, очень активно этим искусством промышлял, однако здесь потрудился какой-то сумасшедший. Более всего девица напоминала даже не картину, а палитру художника, где тот смешивает краски абы как, безо всякого смысла. Причем преобладали черно-фиолетовые тона, с редкими промельками зелени и интенсивной серебрянки. Поскольку Алёна была барышня начитанная, эрудированная, кое-что знала о мифологии разных стран, в том числе индийской, то она тотчас сочла, что раскрашенная девица более напоминает не бога Шиву, а злую богиню Кали. Как известно, ее называли черная Кали – и за цвет кожи, и за свирепость нрава.
Эта «Кали» (в миру, надо полагать, звавшаяся Инной Простаковой – не нужно быть автором многочисленных детективов, чтоб разгадать ее имя!) оказалась жгучей брюнеткой с торчащими в разные стороны короткими, жесткими волосами. Лицо ее было жутко бледным, с алыми пятнами на щеках – пятна тоже имели, без всякого сомнения, искусственное происхождение. Заслышав шорох, девица открыла темные жгучие глаза, вокруг которых были нарисованы (вернее, наляпаны) лиловые тени, и уставилась на Алёну.
– Принесите растворитель, мне нужно заточить ножи, – изрекла она повелительно.
– Кто там? – послышался голос Юрия Литвиненко. – Алёна, вы? Заходите.
Алёна, не сводя глаз с девицы, бочком просочилась в дверь.
Юрий прислонился к стене по другую сторону от входа, держа в руках две кисти, вымазанные красным. Около него стоял табурет, на нем – несколько тюбиков и баночек с гуашью, в том числе – стеклянная пол-литровая банка с красной краской. Больше в комнате ничего не было, кроме кучки перемазанных краской газет. Правда, окна были завешены жалюзи, а в углу еще стоял маленький проигрыватель для компакт-дисков, но это всё, вся обстановка.
– А где Ваня? – шепнула Алёна, мгновенным взглядом окидывая интерьер (да уж, много времени на это не требовалось!).
– Вышел на кухню с другом девицы. Бедняга в истерике – у барышни башню снесло буквально на его глазах, и пока мы ехали, она тут успела показать себя во всей красе! Кроме того, хоть Ванька и нагляделся всякого на нашей работе, но когда Инна Константиновна плюхнулась тут перед ним, раздвинув ноги, и пальцами принялась показывать, что конкретно с ней необходимо сделать, – вот прямо сейчас и как можно скорее! – Ванечка малость сомлел. Для ее друга это стало последней каплей – зарыдал в голос. Ну, я их отправил на кухню, принять триста капель эфирной валерьянки.
Всегда, когда Алёна слышала от кого-то цитату, пусть даже раскавыченную, а уж особенно если это была цитата из обожаемого Булгакова, она начинала смотреть на того человека с симпатией. Юрий, словно почувствовав это, бросил на нее короткий взгляд, подмигнул и сказал: