орой я мял глину, и только чудо спасло мне жизнь. Хотя три года я пролежал недвижим.
– Кошмар! – искренне посочувствовали Диогену слушатели.
– Ничуть! – возразил философ, утирая с лица выступивший пот. – Это была для меня большая удача. Теперь мне не надо было работать. Я просто лежал в тени кипариса и размышлял. Правда, мои приемные родители через год отнесли меня к храму, к тому самому, где я был ими подобран. Но и это тоже меня только обрадовало. Они мне не нравились. Кормили плохо, вина и вовсе никогда не давали. Я зажил при храме. Каждое утро жрецы выносили меня на порог, укладывали на землю, и добрые прохожие подкармливали меня объедками, но чаще всего угощали вином, ибо это главная жертва, каковую приносили в храм к богу виноделия. Тогда-то я и пристрастился к вину и очень скоро просто не мог без него жить.
– Чем раньше человек пробует вино, тем больше он подвержен риску стать алкоголиком, – заметил я, прерывая рассказ Диогена.
В ответ на это Диоген тут же достал из-за пазухи глиняную флягу, которую опустошал к каждому вечеру, отхлебнул из нее и печально посмотрел куда-то вдаль.
– Что же было дальше? – нетерпеливо спросила Наташа, и ее любопытство мне не очень понравилось.
– Что было дальше? – Диоген еще разок отхлебнул из фляги. – Однажды, в день Бахуса, когда я лежал совершенно пьяный и еле ворочавший языком, и бродячие псы мочились на меня, как на последнее существо в этом мире, один богато одетый прохожий пожалел меня, и спросил, не тяжело ли мне вот так жить.
– Нисколько, – ответил я, с трудом приоткрыв глаза. – Вот рождаться на свет было, куда тяжелее, потому что у матери моей были уж очень узкие бедра. Наверно не легко будет и умирать, сознавая, что впереди меня ждет новая жизнь и новые роды.
Прохожий удивился и спросил, что бы он мог для меня сделать.
– Отойди в сторону, – ответил я ему. – Ты загораживаешь мне солнце. И встань с подветренной стороны, чтобы запах от твоих потных чресел, не бил мне в нос.
Прохожий этот оказался македонским царем Александром, который впоследствии чуть не завоевал весь мир, но где-то на краю света пропал без вести. Но тогда он был еще жив и сказал, что я самый мудрый житель Лаэрта, и что город этот недостоин меня. И отвез меня в Афины. Великий оратор Демосфен лично согласился взять меня к себе в дом. Он принес меня в свое роскошное жилище, где даже полы были из мрамора, и нигде не лежало ни пылинки.
– Видишь, какое это великолепное жилище? – недовольно спросила меня его жена Стервозия. Почему-то я ей не приглянулся.
– О да, – ответил я. – Это жилище достойно таких глупцов, как вы.
Демосфен обиделся, но не подал виду.
– Живи у нас, но только не плюй на пол, и на стены, – сказала Стервозия.
Я плюнул ей в лицо и сказал, что это единственное место в доме, которое не блистает роскошью, а значит не стоит и почтения. Демосфен, который, как ни странно, очень любил свою жену, не выдержал и выкинул меня из дома. Напоследок он дал мне такого пинка под зад, что я, забыв про свою немощь, пробежал всю агору и добежал до акрополя. Так что Демосфену, а в большей степени, его жене Стервозии я обязан своим удивительным и скорым выздоровлением.
Вот под такую болтовню мы поднимались в гору, и рассказ философа прервался, потому что прямо перед нами вдруг выросла одноглазая фигура полуголого бородатого мужика, рост у которого был не меньше пяти метров, а лицо указывало на полное отсутствие интеллекта. Короче, природа, дав ему исполинский рост, явно решила отдохнуть, когда дело дошло до мозгов. Я сначала даже решил, что это какой-нибудь памятник, но потом мужик задумчиво поднял над головой, словно копье дерево, и я понял, что это не памятник. Мы остановились.
– Кто такие? – Голос великана эхом прокатился по окрестностям. – Че надо?
– Кто у нас убийца великанов? – тихо спросил я. – Кажется, Геркулес?
– А чего я? Чего сразу я? – забормотал наш герой. – Это ведь когда было? Да и было ли? Мало ли чего люди наплели в мифах то? И вообще с циклопами лучше всего расправляется Уллис.
Не дождавшись ответа, одноглазый верзила метнул в нас дерево. Я еле успел нагнуться и пригнуть к земле Наташу, и оно просвистело над нашими спинами. Диогену повезло меньше. Его зацепило ветками и унесло вместе с деревом.
– Вот я и полетел на крыльях любви! – успел он пробормотать напоследок.
Но летел он недолго, потому что где-то метров через двадцать дерево воткнулось корнями в землю. Сразу стало казаться, что оно там было всегда. И верх тормашками на нем, словно елочная игрушка, болтался Диоген. Мы с Наташей бросились к нему на помощь. Мы так бежали, так торопились, что даже пробежали мимо не в силах остановиться, потому что уж больно крутой был склон. Потом пришлось опять карабкаться наверх. Ничего, мы с Наташей взялись за руки и добрались до философа. По дороге я все же сделал попытку начать разговор:
– Наташа, мы с тобой должны серьезно поговорить (ну не дурацкое ли начало?). Это очень важно (что за ерунда?)! Я очень многое должен тебе сказать (это уже вообще никуда негодится).
– Ты лучше скажи, как нам его оттуда снять, и что делать с этим переростком?
Да. Диоген висел слишком высоко, а наверху разгорелась настоящая битва. Мои друзья пытались разобраться с циклопом, и бросались на него со всех сторон. Великан неуклюже отбивался от них кривой корягой.
Когда мы увидели Диогена, то оба чуть не согнулись пополам от смеха. Философ висел вниз головой и спокойно попивал из своей фляжки. Он мог пить в любом положении.
– Хорошая погода! – как ни в чем не бывало, сказал Диоген, когда увидел нас. – А как тут легко дышится! Пожалуй, я ошибался, когда жил в бочке. Надо было висеть на дереве. Взобраться повыше и висеть, наблюдая за облаками. Вон то облако, похоже на тебя, Адал.
– Так может ты там, и останешься? – с тайной надеждой спросил я. – Места лучшего для занятий философией не найти. А циклоп будет слушать твои мудрые мысли.
– Если несравненная Наташа присоединится ко мне, для меня это будет величайшим счастьем. Но без нее я здесь не останусь.
– Как же его оттуда снять? – спросил я Наташу, которая еле сдерживалась, чтобы не расхохотаться. Она прыснула и пожала плечами:
– Ты же Крутой Пришелец, а не я. Пошевели своими инопланетными мозгами и придумай что-нибудь.
Почему-то все думают, что если ты пришелец, то у тебя вместо мозгов компьютер.
Наши друзья и циклоп, тем временем сильно расшумелись. Великан нечленораздельно рычал, а Геркулес и Стелла осыпали противника отборнейшей руганью. Так что это была больше склока, нежели драка.
Поднятый ими шум привлек внимания местной шпаны, которая тоже контролировала этот район. В небо взвились черные птицы с огромными крыльями. Они сделали над горами круг, и вдруг камнем бросились к нам. Наташа взвизгнула. Я открыл рот, но из него не вырвалось ни звука. Единственно, что я успел, так это прикрыть своим телом девушку.
Не знаю, кто это, фурии или гарпии. Кажется все же гарпии. Короче, орлы-стервятники с женскими руками, грудью и головой. Только вместо волос у них тоже перья, как у индейский вождей. Суровые, по своему красивые лица. И что ни лицо, то Анна Ахматова.
И вдруг такая вот красавица от Чингачгука обняла меня, а ее губы приникли к моим губам.
Вот это поцелуй! Елы палы! У меня даже голова закружилась. Земля ушла из под ног. Ой! Что это? Мы летим? Точно, летим!
Фурия подняла меня в воздух, ее крылья шумно и гулко рассекали воздух, и мы летели. Растерянное лицо Наташи оказалось вдруг далеко внизу. Вслед нам смотрели мои друзья. Они уже и с великаном не дрались. Тот стоял рядом с ними и тоже глубокомысленно смотрел на нас, прикрываясь от солнца ладонью. Видно он не совсем понимал, что произошло. Все они стремительно удалялись. Метрах в двух от меня две гарпии несли Диогена. Философ болтал ногами и протягивал руки к земле.
– Наташа! – кричал он. – Я покидаю тебя не по своей воле. Мое сердце осталось в твоих ладонях. И не ревнуй меня. Я не соблазнюсь их красотой и останусь верен тебе!
Одна из фурий отняла у него фляжку и на лету стала из нее пить, другая заткнула философу рот поцелуем.
А горы все выше, а горы все круче, а горы уходят под самые тучи! Откуда это? Не помню. Высота такая, что память работает отвратительно. Так, какие-то невнятные куски, обрывки воспоминаний. Кажется, я даже забыл, как меня зовут. Ах да, вспомнил, я же Адал Атрейосс, герцог и этот, как его, президент пятой квинтсекции триста двадцать седьмого сектора. Супермужчина. Крутой Пришелец! Только сейчас вся моя крутизна куда-то бесследно исчезла. Остался только первобытный животный страх. Если эти летающие ведьмы меня уронят, то будь я хоть тысячу раз инопланетянин, останется от меня только мокрое место.
Но дальше началось вообще что-то невообразимое. Откуда-то сбоку послышалось пронзительное карканье и громкое хлопанье крыльев, и наш курс пересекли еще пять гарпий.
– Эй, Пенелопа! – закричала одна из них хриплым, как у вороны голосом. – Можно поздравить тебя с добычей?
– Ты свой глаз на моего петушка не ложи! – прокаркала в ответ моя гарпия.
Господи! Неужели и тут то же самое? Не надо! Прошу вас! Не надо. Эта курица с женской головой, что тоже хочет, чтобы я с ней что-то имел? Надеюсь, они имеют в виду не секс? С какой стороны к ним подходить-то? Это уже не зоофилия, это уже орнитофилия получается. Нет, тогда уж лучше вернуться к Флоре. Хотя, нет. Она меня уже не любит. Променяла на мужика с конским низом. Вряд ли после этого она уже сможет иметь дело с обыкновенным парнем. В этом мире все извращенцы!
– Не жадничай, Пенелопа! – опять закаркали гарпии. – Нам тоже хочется отведать свежей человеченки.
Ни фига себе! Так они что же, нас съесть хотят? А что, секс отменяется?
– Эй, а собственно говоря, куда мы летим? – завопил я. – Лично мне надо в Израиль, и если вы будете так любезны, и отвезете меня туда, буду очень обязан.