Ремо посмотрел налево, на темный туман, окутывающий пристань Нью-Йорка. Фелтон уже, вероятно, готовится к защите. Стоит Ремо оставить дочь Фелтона хоть на минуту, чтобы купить сигарет в лавке, и Фелтон убьет его. Человек, который так защищает свою дочь, не задумываясь прикончит ее возлюбленного. Пока он с Синти, Ремо в безопасности.
— Я люблю тебя. — Ремо снова сжал ее нежную руку. Если он воспользуется Синти как щитом, пока не останется наедине с Фелтоном, у него есть шанс узнать о Максвелле.
— Милый, — Синти прервала его мысли.
— Да.
— Моя рука, ты раздавишь ее.
— О, прости, дорогая. — Ремо скрестил руки на груди, как это часто делал Чжиун. Он почувствовал, как на его губах появилась тонкая улыбка. В такой ситуации Чжиун сказал бы своим восточным певучим голосом: «Тупиковая ситуация — это ситуация ума. Из нее всегда есть выход для человека, который умеет думать».
Это выглядело глупо, когда Чжиун, сморщив свое лицо, повторял это снова и снова. Но сейчас это пригодилось. Если Фелтон не может убить его в присутствии Синти, Фелтон бессилен, и Ремо сможет действовать первым. И если будет невозможно застать Фелтона одного без его подручных, защищающих его, они всегда смогут побеседовать, как сын с отцом в присутствии Синти. Ремо сможет сделать это вне «Тауэрса», где раздвигались стены, и где никто не мог быть уверенным, что находится один в комнате. А Синти сможет помочь ему назначить встречу с Фелтоном без слуг и телохранителей. Ремо мог предложить отобедать в ресторане. Синти дико любила поесть. Конечно, как свидетельницу, ее придется убрать. «Кью» не нужны были свидетели.
Неожиданно Ремо заметил, что Синти внимательно смотрит на него, как будто чувствуя что-то. Затаив дыхание, он приготовился ответить на вопрос, который мог бы разрушить все. Чжиун однажды сказал: «Женщины и коровы чувствуют приближающийся дождь и опасность».
— Ты выглядишь так странно, милый, — сказала Синти. Ее голос был прохладным. Голова была наклонена, словно она увидела что-то новое в старой картине.
— Наверное, я нервничаю перед встречей с твоим отцом, — сказал Ремо, обняв ее за плечи и глядя в голубые глаза. Он поцеловал ее и прошептал: — Но как бы она ни прошла, я люблю тебя.
— Не будь глупым, — сказала Синти. — Папа сразу полюбит тебя. Ему придется это сделать, когда он увидит, как я счастлива. Я чувствую себя прекрасно и хочу любить. Я никогда не думала, что буду чувствовать такое.
Синти вытерла следы помады с его губ, когда такси остановилось около «Ламоника Тауэрс».
— Ну что ж, дорогая, давай встретимся с твоим отцом, — сказал Ремо.
— Ты полюбишь папу, — сказала Синти. — Он все понимает. Когда я позвонила ему из Филадельфии и сказала, что он скоро встретится со своим будущим зятем, он остался очень доволен. «Привози его быстрее, — сказал он. — Я очень хочу встретиться с ним».
— Неужели он так сказал?
— В точности. — Синти изобразила лицо своего отца. — «Я очень хочу встретиться с ним».
Предостерегающий звонок прозвенел в сознании Ремо. Фелтон уж очень ждал этой встречи.
Они вылезли из такси и Ремо повел Синти ко входу.
Швейцар не узнал ее и был удивлен, когда она сказала:
— Привет, Чарли.
Он моргнул и сказал:
— О, мисс Синти. Я думал, что вы все еще в школе.
— Уже нет, — ответила Синти довольным голосом. Вестибюль был просторным и ошеломляющим, со светлым современным дизайном.
— Нет, не на этом лифте, — сказала Синти. — У нас есть специальный. Он там.
— О, я должен был догадаться, — сказал Ремо.
— Ты не думал, что у нас так много денег, и ты сошел с ума потому, что неожиданно узнал о том, что я чертовски богата.
— Почему я должен сходить с ума от этого?
— Потому что это компрометирует тебя, делает из тебя этакого охотника за счастьем.
Ремо устраивало ее объяснение.
— Хорошо… — сказал он.
— Давай не будем обсуждать это, — предложила Синти, доставая из сумочки ключи. Как многие женщины, она любила все оспаривать, но не любила проигрывать.
Порывшись в сумочке, она наконец достала специальный ключ на серебряной цепочке. Ключ оканчивался круглым стержнем, который она вставила в отверстие рядом с полированными стальными дверями лифта. Ремо видел такой ключ раньше. Он был в связке ключей, которую Ремо вытащил из замка зажигания «кадиллака» с тремя трупами.
Синти повернула ключ вправо секунд на десять, потом влево на то же время и вытащила. Дверь лифта открылась так, как Ремо никогда не видел. Она не выскользнула в сторону, а поднялась вверх.
— Не правда ли, необычный лифт? — спросила она.
— Возможно, — согласился Ремо.
— Папа установил множество причудливых предосторожностей, которые предотвратят появление нежелательных людей в здании и тем более в его апартаментах. Если он не ждет тебя, то тебе придется воспользоваться ключом. Этот лифт поднимается только на наш этаж. Используя его, нам не придется ждать в приемной.
— Приемной? — спросил Ремо.
— Да. Это специальная комната, где Джимми, дворецкий, осматривает людей через одностороннее зеркало. Я наблюдала за ним однажды, когда была маленькой.
— Не думай, пожалуйста, что мой папа чудак. У него были тяжелые времена после смерти матери.
— Что случилось?
— Мама, — сказала Синти, — ушла с другим человеком. Мне было восемь лет. Мы никогда не были близки, ма и я. Ее больше волновала ее внешность, чем действия. Однажды папа застал ее с другим мужчиной. Я была тогда в гостиной. Он сказал им убираться, и они ушли. Больше я никогда их не видела. С тех пор он изменился. В этом, я думаю, и есть причина его предосторожностей.
— Ты хочешь сказать, что он стал таким после этого?
Синти молчала некоторое время.
— Нет, не совсем. Все это существовало столько, сколько я себя помню. Он всегда был таким чувствительным, и это лишь усугубило. Не думай плохо о нем, я люблю его.
— Я чувствую к нему огромное уважение, — сказал Ремо; вслед за этим он как бы случайно сказал тем же тоном: — Максвелл.
— Что? — Синти недоумевала.
— Мне показалось, что ты сказала «Максвелл», — сказал Ремо. — Ты не говорила этого?
— Нет. Я думала, что ты сказал это.
— Сказал что? — спросил Ремо.
— Максвелл.
— Я никогда не слышал ни о каком Максвелле, а ты?
Синти покачала головой и улыбнулась.
— Это все кофе и машина. Я не знаю, как мы докатились до такого.
— Я тоже, — сказал Ремо, пожимая плечами. Ход сработал, но он ничего не принес.
В классах Фолкрафта инструктор научил его как бы невзначай произносить имя или ключевое слово в конце какой-нибудь безобидной фразы. Ремо тогда сказал инструктору, что это глупейшая вещь, о которой он когда-либо слышал от него. Инструктор ответил, что Ремо стоит попробовать это случайно, словно спрашивая спички, и посмотреть на результат. «Смотри при этом в глаза собеседнику», — учил инструктор.
Ремо смотрел в глаза Синти, но они оставались голубыми, чистыми, красивыми и простодушными.
Двери лифта снова открылись вверх. Синти пожала плечами, словно говоря: «Ну что поделаешь с папой?», и вошла в большую библиотеку, отделанную великолепным дубом, с видом на Нью-Йорк из большого обзорного окна, возле которого стояла пальма в кадушке.
— Вот, — сияла Синти. — Разве это не прекрасно?
Ремо осмотрел стены, ища глазами трещины, изменение оттенка краски, неровно стоящие книги, любые намеки на открывающиеся стены. Ничего.
— Да, — сказал он. — Очень красиво.
— Папа, — закричала она, — я уже дома, и он со мной.
Ремо вышел на середину комнаты, держась на дистанции от трех стен. Он вдруг пожалел, что при нем не было револьвера. Дверь лифта медленно опустилась. Она слилась с совершенно белой стеной, единственной, вдоль которой не стояли книжные полки. Если бы он не знал, где лифт, то никогда бы не догадался. Мак Клири говорил об открывающихся стенах. Рядом с невидимой дверью лифта была настоящая дверь, которая, вероятно, вела к главному лифту. Она была расположена так, что человек мог спрятаться за нею от того, кто бы вышел из невидимого лифта.
Значит, стены действительно двигались.
— Мы в библиотеке, папа. Мы поднялись на специальном лифте, — крикнула Синти.
— Добро пожаловать, дорогая, — раздался тяжелый голос.
Фелтон вошел в комнату через обычную дверь. Ремо смерил его взглядом. Среднего роста, но очень крепкий, и с массивной шеей. На нем был серый костюм, одна его рука была сунута за полу пиджака. Возможно, это был лучший способ скрыть наплечную кобуру из тех, что Ремо видел. Рука чуть оттопыривала пиджак, что скрывало выпуклость от кобуры, висевшей слева подмышкой.
Ремо так внимательно разглядывал пистолет, которого не видел, что рот Фелтона открылся от изумления.
— Что? — крикнул Фелтон.
Удивленный, Ремо быстро повернулся, встав в защитную позу на пятки ног. Но Фелтон кричал не на Ремо. Он кричал на Синти, его массивная шея покраснела.
— Что ты сделала с собой? Что ты сделала?
— Но, папа, — поморщилась Синти, обнимая широкие плечи отца, — так я выгляжу красивее.
— Ты выглядишь, как проститутка! Ты красивее без губной помады.
— Я не выгляжу, как проститутка. Я знаю, как они выглядят.
— Что ты знаешь? — взорвался Фелтон. Он поднял руку.
Синти закрыла лицо руками. Ремо отбросил мысль о вмешательстве. Он просто наблюдал, оценивая Фелтона. Это был отличный момент для проверки движений противника и для поиска уязвимых мест, которые были у всех людей, и даже у самых опытных. У Фелтона оно тоже было. Прежде, чем он повысил голос во второй раз, его правая рука нервно дернулась к затылку, чтобы загладить невидимый хохолок. Может, это просто было нервное движение, но оно разоблачало тайну.
Фелтон опустил руку.
— Я не собирался бить тебя, дорогая, — сказал он умоляющим голосом.
Синти задрожала еще больше, и Ремо понял, что она прикидывалась; она знала своего отца и не собиралась спускать его с крючка, пока не добьется, чего хочет.