Дорога «в гости» привела действительно в гости, на чей-то день рождения. На чей именно, Миронович так и не понял, потому что к их приходу веселье было в самом разгаре. Согревшись водкой и плотно поев, Миронович решил завести знакомых. Это никогда не мешало.
Выбор пал на человека приблизительно его лет, которого все звали Гена. Они вместе выпили, потом вышли покурить и Гена стал его лучшим другом. Секрет был прост: надо было поддакивать и слушать. Гена хотел выговориться. Он был зануден и всем уже надоел. Описывая свои подвиги, он доводил собеседника до бешенства и его уже не могли воспринимать адекватно, потому что тоже хотели высказаться. Но Гена умел говорить только о себе. Этим и воспользовался Миронович.
Не желая терять слушателя, Гена пригласил его к себе домой. За время дороги он наградил его еще парой историй о своих славных похождениях и Миронович почувствовал, что притомился.
В двухкомнатной квартире Гена жил один. Сестра ночевала дома редко, так что ее можно было в расчет не брать. Они посидели часок (Миронович предусмотрительно захватил с собой водки) и, наконец, словесный фонтан иссяк. Его источник положил голову на стол и заснул, сдвинув к краю тарелки с едой. Миронович удалился в соседнюю комнату, разделся и лег на кровать. Впервые за много дней он спал не на вокзале и не в купе, а дома, на чистых простынях. Условно чистых, конечно.
Неофициальная часть проходила за городом в двухэтажном коттедже, огороженном высоким бетонным забором. Дом был даже не двух, а, скорее, трехэтажным, если учитывать подземный гараж, сауну и спортзал. В первом наземном этаже размещались холл и огромных размеров гостиная, на втором — жилые комнаты, три туалета, три ванные, бильярдная и библиотека (гордость прежнего хозяина — первого секретаря райкома партии). Здесь Шиловский был всего два раза и вот сейчас — третий.
Собственно говоря, его роль в этом деле можно было считать законченной — генералом занялись специалисты из концерна. Это были первоклассные психологи, приглашенные для переговоров, готовые удовлетворить любую прихоть генерала и направить разговор в нужное русло. Сам Квок Чен Ир был маленьким толстым человечком в зеленом мундире, увешанном орденами. Его глазки, заплывшие в складках жира, лучились высокомерием и самодовольством. Здесь ему все прощалось. Квок был выгодным партнером и пока не подписал соглашение, мог потребовать все, что хотел.
Квок Чен Ир пил необычайно много. Он расстегнул верхние пуговицы мундира, размахивал бокалом и орал тосты по-корейски. Его понимала большая половина гостей. Когда заключаешь столь выгодный договор, лучше знать все, что скажет собеседник.
Смейся, смейся, пьяное дерьмо, — подумал Шиловский, направляясь к выходу из зала. Подобно японцам, он презирал корейцев и считал их людьми третьего сорта.
В холле он наткнулся на двух девочек лет тринадцати, необычайно красивых, одетых в легкие открытые платья. Сопровождаемые охранниками, они поднимались наверх. Очевидно, скоро со своей свитой туда должен был прийти генерал.
— Ах ты, грязная корейская свинья! — Серж яростно толкнул дверь. Оказавшись на улице, он крикнул шофера и залез в машину.
— Домой, — сказал он.
Вечер для него кончился. Свою долю он заработал.
Калямов скомкал бумаги, бросил их в ванну и поджег. То, что он узнал, изрядно подпортило настроение. Проникая через гематоэнцефалический барьер[1], «препарат В» концентрировался в области лимбической системы[2], что, в конечном итоге, убивало мозг. В отличии от ЛСД, «препарат В» обладал более сильным действием и поражал мозг удивительно быстро и безотказно. Пока никто из «торчков» не связал загадочные смерти с действием нового наркотика, но Калямов имел результаты вскрытий. Сам он пользовался «В» не более десяти раз, однако воздействие препарата на мозг было сугубо индивидуальным. «Торчки» с их полуразрушенным организмом, павшие первыми жертвами, должны были служить грозным предупреждением. Лаборатория гнала «препарат В» литрами. Могла делать это и тоннами, но излишек продукции повлек бы снижение цены. Начальник управления приказал форсировать поиск лаборатории и как можно быстрее доложить об ее уничтожении. Это давало некоторую свободу действий, а на завершающем этапе позволяло идти ва-банк. Калямову нравился силовой метод. В этом он соответствовал панкам и, наверное, из-за этой черты характера попал именно к ним.
Думая так, Калямов ехал в тесном автобусе в район порта. Наступал час пик, давка становилась невыносимой.
— Порт следущ… — прохрипел динамик водителя.
Двери с трудом захлопнулись, зажав чью-то руку, автобус дернулся и покатил, подскакивая на ухабах плохо заасфальтированной дороги.
— Граждане, господа, не так сильно, — простонал какой-то человек в очках и шляпе, он стоял на последней ступеньке, держа у груди портфель, — пожалуйста, а то у меня сейчас кишки через рот вылезут.
— Тогда я их тебе в жопу засуну, — пообещал Калямов.
Человечек глянул на него поверх очков и замолчал: уродливый пестрый гребень и злые глаза заставили его воздержаться от дискуссий.
— Ты куда едешь?
— До Лесной, — пробормотал человек.
— А я в порт. Подвинься, — и поскольку отойти было некуда, Калямов подтолкнул мужичонку к дверям, а когда те открылись, выпал вместе с ним — сзади напирала толпа.
Поток грузчиков непостижимым образом всосался в амбразуру дверей. Автобус уехал, они остались одни. Место было глухое — район порта. Справа был лес.
— Ну что, сука, — глухо рыкнул Калямов, — вот мы и одни. Деньги есть? Быстро!
Чтобы не вызывать сомнений, он вынул из кармана нож-кастет, который всегда действовал неотразимо. Человек сжался, выставил перед собой портфель и забормотал:
— Ну что вы, что вы, я дам. Сколько?
— Все, — ответил Калямов.
Человек медлил. Калямов решил помочь, вырвал из рук портфель и отщелкнул замок.
— Нет, — крикнул человечек, — не надо, пожалуйста, я отдам половину, оставьте мне часть!
В портфеле лежали коробочки с пузырьками, заполненными жидкостью желтоватого цвета. Калямов открыл одну и по запаху понял, что это «препарат В», причем в таком чистом виде, в котором никогда не перепадал наркоманам.
Он закрыл портфель и схватил человека за руку.
— Пошли, — сказал Калямов. — Но не делай глупостей — убью.
Наташа любила мыть окна. В чистом стекле мир казался ярче и веселее. Она развела мыло и долго оттирала жирный липкий налет, приставший снаружи. Ничего не поделаешь, соседство с химкомбинатом приходилось терпеть.
На улице было солнечно. Весело чирикали воробьи, в лужах играли дети, из трубы комбината выползал оранжевый дым. Наташа протерла стекла насухо свежей газетой и села, свесив ноги наружу.
— Хороший день, — подумала она, отгоняя неизвестно откуда взявшуюся муху. Она поболтала ногами. Внизу, в пятидесятиметровой бездне, двигались крошечные фигурки. Ее квартира была на предпоследнем этаже в громаде двадцатиэтажного жилого массива. Зимой в щели задувал ветер, не всегда шла горячая вода, зато из комнаты открывались бесконечные лесные просторы, а из кухни — море, безбрежное, бескрайнее, затянутое голубоватой дымкой, которое в ясные дни сливалось с небом.
— Красиво-то как, — прошептала Наташа. — Так бы взяла и полетела…
Она представила себе, как парит над землей, раскинув руки, а приятно-холодные струйки ветра ласкают грудь и щекочут живот.
Звонок в коридоре вернул с небес на землю. Вздохнув, она спрыгнула в комнату и пошла открывать.
Пришел Толя, ее большой друг, с которым она восемь лет проучилась в школе. Еще там он проявил неплохие способности к химии, которая стала его настоящим увлечением, похоже, на всю жизнь. Сейчас он работал на каком-то производстве, на каком именно, не говорил, но зарабатывал неплохо. От всех знакомых Толю отличала интеллигентность и хорошие манеры. Он был из более высокого общества и Наташа гордилась этим.
— Здравствуй, — сказал он, слегка наклоняя голову и улыбаясь.
— Привет, — отозвалась Наташа нарочито небрежно. — Заходи. У меня тут беспорядок, окна решила помыть.
Пока она убирала обрывки газет, таз и тряпки, Толя выставил на стол бутылку шампанского и коробку шоколадных конфет. Сам он был на редкость бодрый и подтянутый, и видно было, что волновался.
Засунув под тахту огромный с разбухшими черными боками портфель, Толик зашаркал шлепанцами по направлению к туалету. Наташа открыла холодильник, достала вчерашний салат. Салата было много, мама приготовила его на три дня.
Когда они сели за стол, Толя открыл шампанское, наполнил два хрустальные фужера.
— За что выпьем? — спросила Наташа.
— За успех, — ответил он.
Толя любил произносить тосты, но не умел. Они выпили, потом еще раз. Толя положил салат, попробовал и сказал: «Очень вкусно!». Салат был плохой. Наташа улыбнулась, делая вид, будто польщена. Толя был деликатен, никуда не торопился. Свои большие очки он снял, хотя без них видел плохо. Наташе это тоже понравилось, потому что в очках он был похож на кролика из мультфильма. Кролик сам по себе был ничего, симпатичный, но все же весьма далек от идеала настоящего мужчины.
Они весело болтали. Толик рассказал анекдот, но, несмотря на прекрасную атмосферу, Наташа чувствовала его напряжение. Толик кого-то ждал. Возможно, весь этот маскарад с шампанским и большой портфель предназначены для кого-то другого, а она задействована только из-за квартиры, как тихого безопасного места для чего-то еще. Наташа была неглупа и свою роль уже знала.
Звонок в прихожей никого не удивил. Толик аккуратно надел очки и произнес:
— Очевидно, это ко мне.
— Да? Ты приглашал кого-то? — почти искренне удивилась Наташа.