Там Петер, ткнув пальцем в Харальда, спросил:
— Это ваш?
Хейс слегка поморщился:
— Да, это Олафсен, наш ученик.
— Он был арестован за нанесение ущерба немецкому военному объекту.
Хейс остолбенел:
— Весьма прискорбно это слышать.
— Вдобавок он был пьян.
— О господи!… Я не знаю, чем…
— Честно говоря, нам бы не хотелось привлекать парнишку к суду за мелкую шалость.
— Что ж, я рад…
— С другой стороны, наши друзья наверняка захотят убедиться, что с нарушителем поступили по всей строгости.
— Да-да, разумеется.
— Все зависит от вас, — продолжал Петер. — Если мы его отпустим, вы исключите его из школы?
— Исключение — слишком суровая мера… — начал было Хейс.
— Не суровее суда и, возможно, тюремного заключения.
— Да, вы правы. Учебный год заканчивается. Если его сейчас исключить, он немногое пропустит.
— Но это понравится немцам, — сказал Петер. — Если вы пообещаете, что он будет исключен, я освобожу его из-под стражи. В противном случае мне придется отвезти его обратно в полицейское управление.
Хейс виновато посмотрел на Харальда:
— Похоже, у школы нет выбора, так ведь?
— Да, господин директор, — ответил Харальд.
— Что ж, я его исключу.
Петер удовлетворенно улыбнулся:
— Я рад, что мы пришли к разумному решению.
Он пожал Хейсу руку и вышел. Тут Харальд понял, что можно наконец расслабиться.
— Случилось ужасное, Олафсен. — сказал Хейс.
— Я понимаю, что поступил отвратительно…
— Я не об этом. Ты, наверное, знаешь двоюродного брата Мадса Кирке, Пола. Вчера он попал в авиакатастрофу.
— Боже… Я же летал с ним всего несколько дней назад!
— Мне горько сообщать тебе об этом, но Пол Кирке погиб.
— Погиб? — переспросил Герберт Вуди. — Как это — погиб?
— Его «Тайгер мот» разбился, — ответила Гермия. Они с Дигби Хором сидели в кабинете у Вуди в Блечли-Парк. — Сегодня пришло известие от Пенса Токсвига, одного из помощников Пола. Происшествие представили как несчастный случай, но на самом деле Пол пытался скрыться от полиции и его подстрелили.
— Бедняга, — вздохнул Дигби.
— Когда вы за мной послали, мистер Вуди, я как раз собиралась идти к вам, чтобы об этом сообщить, — сказала Гермия.
На самом деле, когда ее вызвали, она сидела у себя в кабинете и рыдала. Ей было безумно жалко Пола, такого молодого, полного сил.
— Очень печальная новость, — сказал Дигби и положил руку ей на плечо. — Умирают многие, но особенно больно, когда погибает человек, которого ты знал.
— Так с чем же мы остались? — спросил Вуди.
Гермия заставила себя сосредоточиться:
— Если верить Йенсу, «Ночные стражи» решили на время залечь на дно и посмотреть, как глубоко станет копать полиция. Так что на ваш вопрос я могу ответить следующее: мы остались без источников информации о Дании.
— Что выставляет нас в весьма невыгодном свете.
— Это-то пустяки, — сказал Дигби. — Мы считали, что на годы обогнали нацистов в создании радара, а теперь узнали, что у них тоже имеется радар, причем гораздо мощнее нашего! Плевать, в каком свете это вас выставляет. Нам необходимо как можно больше узнать про их установку.
Вуди обиженно промолчал.
— А как насчет других источников? — спросила Гермия.
— Мы пытаемся задействовать все. И у нас теперь есть еще одна подсказка. В шифровках Люфтваффе появилось слово himmelbett.
— Himmelbett? А что это такое? — спросил Вуди.
— Так по-немецки называется кровать с пологом, — объяснила Гермия. И спросила Дигби: — А в каком контексте?
— Как мы поняли, их радар действует как himmelbett. Подробнее пока не разобрались.
У Гермии созрело решение.
— Мне придется отправиться в Данию самой. Я знаю страну лучше, чем любой другой сотрудник МИ-6. Я без акцента говорю по-датски.
— Не глупите, — сказал Вуди. — Мы не посылаем женщин на такие задания.
— Нет, посылаем, — сказал Дигби. — Вы отправитесь в Стокгольм сегодня же вечером. Я еду с вами.
Герани и Дигби бродили по знаменитой стокгольмской ратуше и, изображая из себя туристов, рассматривали мозаики на стенах.
Выйдя, они прошли по крытой галерее и оказались в саду на берегу озера Маларен. Оглянувшись якобы полюбоваться стометровой башней, возвышавшейся над красным кирпичным зданием, Гермия заметила: хвост никуда не делся.
Усталый мужчина в сером костюме и не пытался скрыть своего присутствия. Как только Дигби с Гермией на лимузине с шофером выехали из ворот британской миссии, за ними следом двинулся «Мерседес-230».
Британский военно-воздушный атташе предупреждал, что немецкие агенты держат под наблюдением всех британских граждан, находящихся в Швеции. Они легко могли избавиться от хвоста, но это было бы недальновидно. Тех, кто уходил из-под наблюдения, хватали и обвиняли в шпионаже.
Гермии надо было исчезнуть так, чтобы хвост ничего не заподозрил. Согласно заранее разработанному плану Гермия с Дигби подошли, прогуливаясь по саду, к памятнику над могилой основателя города Ярла Биргера. За памятником стояла женщина того же роста и сложения, что и Гермия.
— Быстрее, — сказала женщина по-английски.
Гермия сняла плащ и красный берет, отдала их женщине. Потом достала из кармана темно-коричневый платок.
Шведка взяла Дигби под руку, и они вдвоем вышли из-за памятника. Гермия подождала несколько минут. Она видела, как Дигби со спутницей направляются к дальним воротам. Хвост следовал за ними. План сработал.
Дигби с дамой сели в «вольво» и уехали. Хвост на «мерседесе» последовал за ними.
Гермия быстрым шагом пошла в сторону центра.
Поскольку Швеция была нейтральной страной, оттуда можно было звонить в Данию. Гермия решила связаться с женихом. Телефонистке на переговорном пункте она дала телефон летной школы. Пока телефонистка ее соединяла, Гермия напряженно думала. Странно будет наконец, после целого года разлуки, снова поговорить с Арне. Задание, конечно, прежде всего, но ее волновало и то, как Арне к ней сейчас относится. А что, если он ее разлюбил? Вдруг он будет с ней холоден? Такого она не перенесет.
Гермию вызвали в кабинку. Она сняла трубку.
— Алло!
— Кто говорит? — спросил Арне.
Она успела забыть его голос — низкий и ласковый. Первую фразу она придумала заранее, но несколько мгновений не могла произнести ни слова.
— Алло! — сказал Арне. — Вы меня слышите?
— Здравствуй, Щеточка, это твой Черный Котенок.
Она называла его Щеточкой, потому что его колючие усы щекотали ее, когда они целовались. А ее прозвище пошло от цвета ее волос.
Настал его черед онеметь от удивления. Наступила пауза.
— Как ты? — спросила Гермия.
— Нормально, — наконец ответил он. — Боже мой! Это и в самом деле ты?
— Да. — Она поняла, что не в силах больше сдерживаться. — Ты меня еще не разлюбил?
Он ответил не сразу. И она испугалась, что его чувства изменились. Прямо он этого не скажет, думала она, начнет говорить обиняками, но она поймет…
— Я люблю тебя. И безумно по тебе скучаю.
Гермия закрыла глаза. У нее закружилась голова.
— Я тоже тебя люблю, — ответила она.
— Как ты? Откуда ты звонишь?
— Я недалеко.
— Понятно.
Следующую часть беседы она подготовила заранее.
— Ты помнишь замок?
— Ты про руины? Разве я могу такое забыть?
— Можешь встретиться со мной там?
— Я далеко…
— Это очень важно.
— Я попрошу увольнительную, если не получится, уеду самовольно.
— Не делай этого. Когда у тебя следующий выходной?
— В субботу.
Включилась телефонистка и сообщила, что у них осталось десять секунд.
— Я буду там в субботу, — быстро сказала Гермия. — Если у тебя не получится, я буду приходить туда каждый день.
— И я тоже.
— Береги себя. Я тебя люблю.
— Я люблю тебя…
Разговор прервался.
Из кабинки Гермия вышла, светясь счастьем.
Разрушенный замок, о котором они говорили, назывался Хаммерсхуз, он находился на датском острове Борнхольм в Балтийском море. В 1939 году они провели на этом острове целую неделю и как-то теплым летним вечером занимались любовью в развалинах замка. Остров находится всего в тридцати километрах от южного берега Швеции. Гермии оставалось найти небольшое судно, которое нелегально доставит ее туда.
Через день после ареста Харальд вернулся домой.
Хейс разрешил ему остаться в школе еще на два дня, чтобы сдать экзамены. Ему разрешено будет окончить школу, но до торжественной церемонии его не допустят. Самое главное — место в университете удалось сохранить. Он будет изучать физику у самого Нильса Бора.
Когда наконец поздно вечером Харальд добрался до дома, там была только мать. Он поставил чемодан и поцеловал ее.
— Отца нет, — сказала она.
— А где он? — спросил Харальд.
— Ове Боркинг болен.
— Прости, мама, — сказал Харальд. — Я не хотел тебя огорчать.
— Отец в ужасе. Зачем ты это сделал?
Ответа у него не было.
Мать сделала ему на ужин бутерброды. Они просидели до полуночи, потом мать сказала:
— Может, отцу придется провести у Боркинга всю ночь. Ложись-ка ты лучше спать.
Он долго не мог заснуть. Пытался понять, почему ему так страшно. Гнев отца ужасен, но Харальд не из пугливых. Скорее, наоборот: он всегда был склонен восставать против чужой воли. Ночь пролетела быстро. На рассвете Харальд все-таки уснул.
Через час дверь распахнулась, на пороге возник пастор.
— Как ты мог? — возопил он.
Харальд, моргая спросонья, сел в кровати.
— О чем ты думал? Что на тебя нашло?
Харальд не желал, как малое дитя, прятаться под одеялом. Он откинул его и встал.
— Прикройся, сын, — сказал отец. — Ты почти обнажен.
— Если тебя оскорбляет мой вид, не входи ко мне в комнату, не постучавшись.
— И не подумаю стучаться в своем собственном доме! Как ты мог так опозорить себя самого, школу, семью?