– Да, – сказал он, не обратив на меня внимания, – и второй вопрос важнее первого. Зачем кому бы то ни было отрезать им головы? Разве что он надеялся заменить максимальный срок в тюрьме максимальным сроком в психушке. За такую жестокость можно схлопотать и вышку – если, конечно, в этом штате вообще вешают. Выходит, мы имеем дело с сумасшедшим. Ты на эту роль не годишься.
– Спасибо, – сказал я, – но я не думаю, что убийца – сумасшедший.
– Разве станет нормальный отрезать головы? – повторил он. – Для этого может быть только одна причина. Подставить тебя. – Он просиял, как врач, определивший характер недуга. – Может в твоем тайнике на делянке с марихуаной поместиться целое тело?
– Только если убрать сундучок.
– А два тела?
– Ни за что.
– Значит, головы отрезали с умыслом. Некоторые люди способны на все, если считают, что они от этого выгадают.
– По-твоему…
Но он не собирался отказываться от плодов своего мыслительного процесса.
– Да. По-моему, эти головы отрезали, чтобы засунуть в твой тайник. Кто-то хочет свалить все на тебя.
– Наверное, это один из двух человек, – сказал я.
– Возможно, – сказал он, – хотя я могу придумать и других. – Он принялся постукивать по столу средними пальцами. – Этим женщинам стреляли в голову? – спросил он. – Ты не определил, как их убили?
– Нет, – сказал я, – я их не изучал.
– А как насчет шей?
– Я не мог их разглядывать.
– Стало быть, ты не знаешь, как их отрезали – пилой, ножом или еще чем-нибудь?
– Нет.
– А ты не думаешь, что это надо бы выяснить?
– Я их больше не трону.
– Придется, Тим. Для нашей же пользы.
Я почувствовал себя десятилетним, готовым зареветь.
– Пап, – сказал я, – не могу я смотреть на них. Там же моя жена. Бога ради.
Это его слегка охладило. В пылу охоты он забыл о многом.
– Ладно, – сказал он наконец. – Я спущусь и посмотрю.
Пока он отсутствовал, я пошел в ванную, и меня вырвало. Лучше бы мне удалось заплакать. Но теперь, когда я остался один и уже не рисковал впасть перед отцом в истерику, слез не было. Я принял душ, снова оделся, смочил лицо лосьоном после бритья и вернулся на кухню. Он сидел там, совсем бледный. Весь румянец исчез. Его манжеты были влажными, и я понял, что он мыл руки в подвале под краном.
– Та, что не твоя жена… – начал он.
– Джессика, – сказал я. – Оквоуд. Лорел Оквоуд.
– Да, – сказал он. – Она самая. Ей оттяпали голову саблей. Или мачете. Одним сильным ударом. С Пэтти не так. Кто-то отпилил ей голову ножом, и очень неумело.
– Ты уверен?
– Хочешь убедиться?
– Нет.
Тем не менее я увидел это. Не знаю, то ли сработало мое воображение, то ли я действительно мельком уловил картину, запечатлевшуюся у него на сетчатке, но я увидел горло Джессики. Его перерубили одним махом, и по краю разруба тянулся сплошной синяк – таким сильным был удар.
Шею Пэтти мне не надо было и представлять. Я не мог забыть те красные лохмотья.
Отец разжал кулак. На его ладони лежал кусочек пули.
– Это из Оквоуд, – сказал он. – Чтобы достать остальное, пришлось бы запачкать тебе подвал, но кое-что я уже понял. Я и раньше видел такие – если не ошибаюсь, это от пули двадцать второго калибра с полым кончиком. Разрывается при контакте. Одна пулька может все мозги превратить в кашу. Возможно, пистолет был с глушителем.
– Стреляли в рот?
– Да, – подтвердил он. – На губах синяки, как будто ей силой разжимали зубы. Например, дулом. На нёбе вокруг входного отверстия есть пороховые ожоги. Дырочка маленькая. Как раз для двадцать второго. Выходного нет. Только вот это и удалось выудить. – Он показал на кусочек пули.
Крутые парни не танцуют. Поверьте, так он и сказал: только это и удалось выудить . У меня дрожали колени, и чтобы поднести ко рту стакан, пришлось взять его обеими руками. Я обнаружил, что не могу спросить о Пэтти.
Но он сказал и сам:
– На лице и черепе нет никаких отметин, входных отверстий или синяков. Скорее всего ей выстрелили в сердце, и она умерла быстро.
– Почему ты так решил?
– Это просто догадка. Я не знаю. Могли и ножом. По голове можно только установить личность. – Он нахмурился, словно забыл самую важную деталь. – Нет, я понял и еще кое-что. Конечно, для полной уверенности нужен эксперт, но я бы сказал, что твою жену, – теперь он тоже не мог произнести «Пэтти Ларейн», – убили позже и между двумя убийствами прошло от двадцати четырех до сорока восьми часов.
– Что ж, это выяснится, – сказал я.
– Нет, – сказал он, – точно мы этого так и не выясним.
– Почему? – спросил я.
– Тим, – сказал он, – от этих голов надо избавиться. – Он поднял руку, предупреждая мои возражения. – Я знаю все «против», – добавил он.
– Но мы же никогда не узнаем, кто это сделал, – выпалил я.
– Думаю, что узнаем. Разве что доказать не сможем. – На его лицо возвращался румянец. – Если захочешь расплатиться, надо будет искать другие пути.
Я пропустил это мимо ушей.
– Вот как я рассуждаю, – сказал он. – По-моему, убийца был не один. Тот, кто владеет мачете, не станет возиться с ножом.
– Те, кто владеет мачете, не пользуются и пистолетами двадцать второго калибра с особыми пулями и глушителем.
– Это надо обдумать, – сказал он.
Мы затихли. Я тоже пытался понять, что к чему. Мои члены сковало какое-то онемение, словно я прошел много миль по ноябрьскому лесу и только что остановился передохнуть.
– Значит, вот что получается, – сказал он. – Кто-то выбрал твой участок с марихуаной, чтобы спрятать голову Джессики. Это так на тебя подействовало, что ты даже сам себя до сих пор подозреваешь. Потом голову забирают. Почему? – Он поднял оба кулака, точно хотел взяться за баранку машины. – Потому что кто-то решил убить Пэтти. Этот человек хочет быть уверенным, что позже будут найдены сразу две головы. Он не хочет, чтобы ты или первый убийца вернулись и уничтожили доказательство. Или, допустим, ты впал в панику. Ты мог бы вызвать полицию. Итак, этот второй – он забирает голову.
– Или она, – сказал я.
– Или она, – согласился отец, – хоть я и не знаю, что ты имеешь в виду. – Когда я промолчал – моя реплика вырвалась непроизвольно, – он сказал: – Да, я считаю, что преступников было двое. Один убил Джессику, другой собирался убить Пэтти. Первый кладет в тайник голову, чтобы подставить тебя. Второй вынимает ее, чтобы потом положить туда обе. Причем в это время, или чуть позже, ты должен принять на себя вину за оба преступления.
– Уж больно это хитро, – сказал я.
– Когда люди делают такие вещи, – сказал отец, – им кажется, что они ясно видят всю картину, хотя по сути они только добавляют в суп что-нибудь одно.
– И кто повар? – спросил я.
– Похоже, Уодли. Наверно, когда вы с ним разговаривали, он уже знал, что Пэтти мертва. Возможно, он убил ее сам, а тебя хотел использовать.
– Но как?
– Он невысоко тебя ставит. Я его не виню. Может, он слышал, что где-то есть голова Джессики, и предположил, что ты знаешь где. Поэтому он решил заказать тебе голову Пэтти. Понадеялся, что ты выдашь за нее голову Джессики и он получит то, что хотел, – обе головы.
– Пожалуйста, перестань повторять это слово.
– «Головы»?
– Я больше не могу его слышать.
– Чем же я его заменю?
– Просто называй их по именам.
– Пока мы не нашли тела, это будет только путать.
– Называй их по именам, – повторил я.
– Эй, – сказал он, – да ты, я гляжу, с причудами, как твоя мать.
– Пускай мои предки хоть всю жизнь резали торф в вонючих ирландских болотах, чихал я на это; да, я с причудами, как моя мать.
– Хо-хо, – откликнулся он, – очко в ее пользу. Упокой, Господи, ее душу. – Он рыгнул. Бурбон, пиво и болезнь действовали на него сообща. – Передай бутылку, – сказал он.
– Чересчур много предположений, – сказал я. – Почему бы Уодли и не знать, где находится Джессика? Раз это знал Ридженси, то должен был знать и Уодли. Паук. – их связной.
– Вряд ли они до конца откровенны друг с другом. В таких ситуациях никогда не угадаешь, что кому известно. – Он постучал по столу костяшками пальцев. – Говорю тебе, Уодли не знал, где Джессика, и хотел, чтобы ты ее ему принес.
– А я думаю, что Уодли и положил их обе в тайник. Держись фактов. Паук и Студи следили за мной. Не затем ли, чтобы поймать момент, когда я вернусь к тайнику? И схватить как раз в тот миг, когда обе головы окажутся у меня в руках? Это был бы беспрецедентный случай: двое таких подонков в роли слуг правосудия.
Отец нахмурился, и я понял, что мои слова произвели на него впечатление.
– Звучит правдоподобно, – сказал он. – Они думают, что ты едешь к тайнику, но маячок говорит им, что ты остановил машину. Неудивительно, что они озверели, когда ты вернулся.
– По-моему, против Уодли достаточно улик, – сказал я.
– Если говорить о Пэтти, пожалуй. Но кто убил Джессику?
– Возможно, тоже Уодли.
– Да, пистолет с глушителем – это ему подходит. Но можешь ли ты представить себе мистера Хилби с мачете?
– Как насчет Студи?
– Не исключено.
– А по-твоему, кто? – спросил я.
Сколько раз, беседуя с клиентами в своем баре, отец заменял им частного детектива, исполнял роль адвоката по уголовным делам или судьи, рассматривающего апелляцию? Он поднес руку к уголку рта, точно собираясь содрать с губ правду, как пластырь. Потом убрал руку.
– Не нравится мне этот Ридженси, – сказал он. – Во всяком случае, с твоих слов. Может, это он и есть.
– Ты считаешь, что Джессику убил он?
– Он вполне мог использовать мощный пистолет двадцать второго калибра вместе с мачете. Никто, кроме него, до такого не додумался бы. Ты рассказывал мне о его доме. Он сдвинулся на оружии. У него в подвале запросто могут лежать огнеметы. Он способен замыслить убийство смазанной ядом бамбуковой стрелой – подкинет ее врагу, чтобы тот поцарапался. Я встречал таких. «Ах, оружие! – говорят они. – Я знаю про него все! Я человек универсальный».