— Семье строчите? — с чуть заметной улыбкой спросил Севрунов.
— Ведь из этой трущобы иначе не пошлешь.
— Настоящей тайги мы еще не видели, товарищ землемер.
— Неужели еще хуже что-нибудь есть? — изумился Семен Петрович. Самоха сорвал деловые разговоры своим заразительным смехом, из чего не впервые Семен Петрович заключил, что он не пользуется расположением этого чудаковатого рабочего.
От берега реки шли группой камасинцы. Шли они разговаривая и переваливаясь. Но наследственная привычка научила таежных людей не производить шума ногами.
— Зачем они? — удивилась Стефания, глянув на улыбающегося Додышева.
— Они идут договариваться о работе, — ответил студент. — Видишь, старик Парабилка и Джебалдок ведут безъюртных…
— Интересно! — обрадовалась она. — Пастиков, что же мы им дадим?
— Пошлем ловить маралов, — ответил тот.
— Маралов? Но ведь у нас ничего нет и без разрешения…
— А у тебя и своя голова крепко сидит на плечах… Не для прогулки же мы сюда приехали.
— Но если там не утвердят организацию нашего совхоза и отсрочат?
— Не бойся, добыча здесь не зачахнет.
— Десяток зверьков каждый соблюдет, — вмешался Самоха. — Это чика в чику, Никандровна.
Камасинцы уселись в кружок и ждали, пока Пастиков окончил приготовления к дороге.
— Какую дашь работу? — спросил Джебалдок.
Пастиков сиял кепку с расколотым козырьком и провел ладонью по лбу.
— Валяйте — ловите маралов, — сказал он. — А можно и лисиц.
— Сколько будешь давать за зверя? Ружья, порох, хлеб — даешь?
— Все дадим! — Пастиков перекинул через шею рыжего чумбур и ловко прыгнул в седло.
Но Парабилка и Чекулак подошли ближе. И старик, приложив к впалой груди жилистые руки, сказал:
— Наша старшина говорит: надо уходи в тайга… Наша хочет красный старшина… Так скажи в степях.
Так в разговорах о работе камасинцы провожали Пастикова до скотопрогонной дороги, что врезалась в чернопадскую тайгу. Улусские угощали «красного нойона» трубками и захваченной на магарыч аракой.
С холма, откуда последний спуск на Шайтан-поле, Пастиков оглянулся. Около стана стояли две высокие фигуры, в которых нетрудно было узнать Стефанию и Севрунова.
«Вместе», — подумал он, ощущая в сердце беспричинную тревогу.
Но дальше, когда тайга отделила от него светлую свежей зеленью долину, следя за ходом своих мыслей, он признался, что Стефания, по существу, и помешала привести сюда Анну, с которой он думал положить предел своей несуразной холостяцкой жизни. «А камасинцев не спросил о поломке вех», — спохватился он.
В лесу лошадь замотала головой, отгоняя навалившихся комаров. Пастиков подстегнул ее веткой и сжал каблуками разбухшие от зеленого корма бока.
По мере углубления в темную трущобу незаметно пришел покой и раздумье о предстоящем деле. Он знал, не только эту стародавнюю дорогу, но и все тропы, ведущие к разным сокровищам тайги, вплоть до Хакасии и Тувы. И взору его представлялось уже не поле вечных маральих состязаний, а черные гудящие вышки заводов.
К исходу мая с белогорий потянули ветры. Тайга хмельно замоталась, зашумела. Ропот, угрозу, вызов и смех улавливало ухо камасинца в этом непередаваемом неистовстве стихии.
Три дня над улусом носился собачий лай, три дня висела песня, подголашивающая бурям, а на четвертый люди, затянутые в кожаны, с ружьями за плечами, двинулись в верховья Сыгырды.
С другого берега Чекулак видел, как из оврага на оголенную скалу выезжали всадники и, отдавая последний привет Шайтан-полю, исчезали в зеленой чащобе лесов. А на обеденном привале он сказал Севрунову:
— Дай мне свое ружье.
— Зачем тебе?
— Наша не любит копать земля… В тайгу пойдем.
— Не дури, Чекулак! — строго заметила Стефания. — Вот приедет Пастиков, тогда все двинемся ловить зверей.
Камасинец опустил голову и неуклюже пошел в кусты, где Додышев мастерил игрушечный лук.
По тропе, около самого берега, бежал Джебалдок. Его черные волосы косматил встречный ветер. Молодой камасинец нес в руках новую винтовку и желтый патронташ. С толстых губ парня сыпались брызги пены. Он ударил прикладом о землю и закричал, обращаясь к Стефании:
— Хозяин, переводи народ в лес!
Его окружили разведчики. Размахивая руками, камасинец рассказал, что стащил эту винтовку у старшины, у которого сейчас гуляет Аёзя, купец и чернобородый. Камасинцев, не поехавших в тайгу, старшина спаивает и подговаривает откочевать в верховья Сыгырды.
Стефания смотрела на парня широко открытыми глазами и, к удивлению оробевшего Семена Петровича, не обнаружила особого волнения.
— А много ваших не пошло в тайгу? — спросил Севрунов.
— Ушли десять юрт, остались сорок.
— Нужно продолжать работу, а к вечеру будет видно, — решила Стефания. — Давайте, товарищ Сонкин, настраивайте свой аппарат.
Но тут-то Семен Петрович и обнаружил то, что в нем с первой встречи предполагали спутники. Он спрятал глаза и тихо признался:
— Я не могу рисковать и умирать от пули какого-то бандита.
— Но ведь пули-то еще не сыплются! — Стефания сдвинула брови и шагнула к топографу. — Вы, товарищ, приехали сюда работать или волынить? Мы вас не держим. Только через Черную падь везти вас не на чем… Пешком извольте отправляться.
Растерявшийся Семен Петрович без возражений взялся за теодолит.
Солнце в этот день не показывалось. От бархатно-ярких трав поднялись клубы мошкары. Мелкий мокрец лез в глаза, в уши, за ворота рубашек, до изнурения жалил непривычных горожан.
Стефания несколько раз мазалась дегтем, который носил про запас Самоха, но по телу ее только шире расползались опухоль и нестерпимый зуд.
— Возьмите мою сетку, — предложил Севрунов, разводя из мусора дымное курево.
— Пустяки! — отмахивалась она. — Отдайте ее лучше землемеру, а то не кончим работы.
— Ух, и тьма-тьмущая ее, окаянной! — плевался Самоха.
Он снял шапку и хлопнул ее о землю. Кверху черным клубом подлетела жужжащая мошкара.
— Чему ты? — спросила Стефания, заметив его улыбку.
— Да што, Никандровна!.. На сегодня и впрямь надо бросать, а то почем зря стравишь себя и людей… Сноровнее будет нагнать, когда уймется эта гнусина… Перед ненастьем ее прорвало.
— А сейчас что ты думаешь делать?
— Я смекаю податься ближе к лесу и вот в тех кедрачах сделать стан.
Стефания смерила глазами пятикилометровое расстояние и задумалась.
— А как же запасы? — подсказал Севрунов.
— Под силу — унесем, остальное припрячем, — ответил Самоха. — К ночи и гости могут заявиться.
И будто в подтверждение последних слов рабочего, из улуса глухо донеслись пьяные выкрики и выстрелы.
— Тогда время терять незачем.
Стефания поднесла к губам котел с водой и торопливо отпила несколько глотков.
Ветер стихал. Над Шайтан-полем повисли дымчатые облака. В далеких горах загудело, напоминая топот бегущего табуна.
…Самоха сбросил ношу в толстоствольном кедровнике, на вершине невысокого холма. Матерые кедры здесь были подернуты зеленоватой сеткой мха — признак нетронутости и древности. Из-под камня воркотливо запел источник безымянного ручья. Отсюда провалом казалось поле и потемневшее озеро.
— Припасай дрова! — скомандовал старый таежник.
Красногривый огонь взвился кверху, слизывая с кедров насохший мох. Разведчики хлопотали за ужином, налаживали постели. Самоха заботливо проверял ружья и патроны.
— Ты совсем как на войне, — пошутила Стефания, разрубая ножом белые тушки рябчиков.
— Так-то оно надежнее, Никандровна. Налетит пакостник, а мы его — чик. Припугнуть надо сукиных детей!
Еще не успели закипеть котлы, как из улуса снова донеслись невнятные звуки, напоминавшие шум и свист несущейся полем орды.
— Эк разбирает их, анафемов! — вслушивался Самоха. — Теперь жди и жди…
Он взял винтовку, принесенную Джебалдоком, и припал грудью у камня, с которого хорошо было брать прицел.
— А тебе, Никандровна, вот место за этой искорью.
— Она, наверное, стрелять еще не обучалась, — усмехнулся Севрунов.
Глаза Стефании вспыхнули гордостью и досадой.
— Что ты, Александр Андреевич! Я с чехами дралась и на Кронштадт наступала.
— Ну то-то, — мягко заговорил Самоха. — Вот тебе моя двоестволка, она жеребьями заряжена… Только на даль-то шибко не рискуй.
Слева от Кутенина прилаживались молодые камасинцы, а справа зверовод приводил в порядок двенадцатизарядный винчестер. Семен Петрович залег в палатке и, видимо, не имел намерения выходить оттуда.
Стефания помешала ложкой в котле и поднесла к губам кусок мяса, но взять в рот варева ей так и не удалось. Теперь явственнее и грознее послышались крики людей, топот копыт и лай собак.
Севрунов тревожно взглянул на Кутенина.
— Не залить ли огонь?..
— Без толку, — возразил Самоха. — От собак не спрячешься… Вот они и на след напали.
— А ты почем знаешь?
— Да уж чую носом.
Кутенин залег на облюбованном месте и вытянул вперед винтовку. Остальные последовали его примеру.
Собачий лай приближался, а за ним, подхваченный ветром, пьяный рев.
— Да… вот они, — дрогнувшим голосом сказал Севрунов, разглядывая в бинокль замутневшее сумерками поле.
Вскоре и остальные увидели скачущих прямо на костер всадников. Их было десятка три. Косматые монголки почти по земле несли гривастые головы и равномерно подкидывали седоков. Сквозь пыль зелени и золотистую пелену мрака зверовод все же различил скачущего впереди тонкостанного русского с ловкой посадкой. Низко припав к луке, русский держал наотмашь не то шашку, не то ружье.
Севрунов уронил бинокль и начал целиться. Всадники то смешивались с темнотой, то попадали в мутную полосу света. Но вот совсем рядом завыли собаки, и со стороны нападающих вразброд ухнули выстрелы.
Стефания первая ответила по сверкнувшим огням. Затем грянула винтовка Самохи и четко застрекотал винчестер Севрунова. Она снова прицелилась в перед