— Век живи — век ешь, а лучше печеного ленка не придумаешь.
— Погреться бы, — кашлянул один из рабочих.
— У нашего хозяина не погреешься. — Самоха взглянул на Пастикова и выкопал палочкой рыбину. — Эх, ребята, горячее, не погано!
Он ободрал с ленка шкуру и, подсаливая розовое мясо, начал есть, обжигаясь и отпыхиваясь.
Рыбаки укладывались на ночлег, когда в кустах на другой стороне перешейка затрещали кусты. Там упал со стоном человек.
Рыбаки пошли к берегу. Самоха сдвинул лодку и поплыл. Вскоре он перевез обессилевшего Василия Кушненко. Пришельца посадили к огню. Пастиков подживил костер. Василий ел жадно рыбу и виновато, украдкой, рассматривал окружающих. Глаза его приобрели оттенок глаз зверя, попавшего в ловушку. Пастикова он не узнавал до тех пор, пока тот не заговорил:
— Ну как, отвоевал, Василий?
— Отвоевал, будь оно сто раз проклято. — Кушненко смял в широкой ладони, загрубелой, как древесная кора, рыбий скелет и бросил его на огонь. — Хоть стреляйте, хоть топите, а пришел к вам. Не бог, а леший меня запутал.
Рыбаки молчали Только Самоха, подав Кушненке свою трубку, спросил:
— На корме управлять можешь?
— А как же… сызмальства на этом деле… Сноровим не хуже кого.
Василий спал тревожно. Два раза соскакивал и, оглядевшись, ложился опять. От озера наплывал туман и холод. Кушненко долго и тупо смотрел на тлеющие головни, пока не закрывались глаза. Он обрадовался, когда раньше других поднялся Самоха. Кутенин закурил и вытянул ноги к костру.
— Сон не берет, — догадался он.
— Не берет… Скажи, Самойло Петрович, чо мне будет?
— Хоть я и не законник, а думаю, что — ничего… Может, высидка на месяц-два… так я определяю.
— Это дело маленькое, — Василий задумался и кивнул на спящего Пастикова.
— А он какую политику держит?.. Ведь его отряд раздербанил сабаевцев… Поди, сердится?
— Чудак ты, — чихнул Самоха. — Сабаева стукнули бы, как пить дать. А ты — последняя спица в колесе.
— Понятное дело… Да теперь бы я сам покрошил всех и со старшиной вместе. Ты поглядел бы, как изгаляются над девчонкой. У меня вся душа в крови за нее, силой взяли.
— А что они думают там? — скрипучим голосом спросил Пастиков. — Где кочует алжибаев сын?
Кушненко снял шапку и откинул набок слипшиеся волосы.
— Старшинешка действует хитро, — ответил он. — Обворужает богатеньких ясашных и кое-как подкармливает наших дурачков. Гляди-гляди, нагрянет сюда в гости.
— А много их там?
— Да всего с полсотни ружей наберется. Но не все пойдут воевать.
Пастиков встал и начал обуваться. Вслед за ним зашевелились рыбаки. Над сонным озером летели гуси, направляясь в далекое путешествие.
— Оставайся рыбачить, — сказал Василию Пастиков, отправляясь на лодке к усадьбе зверосовхоза. — Ты мне скоро понадобишься.
— Обязательно, — понял его Кушненко. — Да я теперь две головы отдал бы… Петро Афанасьевич… Надо девку выручать. Не ихняя она.
— Ну, ну.
Лодка бесшумно скользнула по гладкой поверхности успокоившегося озера. Самоха снимал с рогулин невод.
Осень прошла в ненастьях, и за эти хмурые дни строители штурмовали прорыв за прорывом. Где-то запаздывали товары и машины для консервной фабрики, а погода задержала обмолот хлеба в районе и в нескольких местах испортила наскоро проложенную дорогу через Черную падь. Рабочие и администрация в течение месяца питались больше рыбой. Лишь к концу октября пришли первые обозы с хлебом.
Метели обрушились на тайгу стихийно. Расстояние, которые машины летом пробегали в три дня, теперь требовало двухнедельного срока. Автобусы по пути выворачивали из луж вагами и чинили.
Пастиков вернулся из района сердитым и, отряхнув снег с ушанки, сел на скамью против голубоглазого инженера Горлинского.
— Сколько будет стоить, если провести сюда настоящую шоссейную дорогу? — спросил он, упорно гляди на желтый вихор лысеющей головы инженера.
— Да… Простите, я не вычислял… Собственно, и необходимости не было, — смешался Горлинский.
— А теперь вот есть! — выдохнул Пастиков, обрывая с усов ледяшки.
— Не понимаю…
Их окружили работники и приехавшие из района возчики.
— Да будь я проклят, если и на тот год стану маяться по таким дорогам! — не унимался директор. — Ты скажи, товарищ инженер, выгодно или нет будет нам заменить этих кляч машинами?
— Трудно сказать без предварительного подсчета, а это, знаете, требует времени и сосредоточенности. Но, думаю — да.
— Ты скажи просто, хватит или нет подвод в районе, если здесь будет две-три тысячи брюх? А обратные грузы и перевозки экспортного леса! Я прикидывал в уме и выходит, что мы по дурничке будем себе шею молоть.
— Но, Пастиков, этого могут не разрешить, — вмешалась Стефания. — Хорошее шоссе будет стоить сотни тысяч.
— Знаю! — Он снова взмахнул шапкой и брызгами залепил очки Севрунову.
Все рассмеялись.
— Надо толкаться, а если ждать, что где-то за нас почешутся, то ты понимаешь, чем это пахнет? Фабрику разрешили же…
— Да… надо помараковать, — согласился Севрунов.
— А о чем я и говорю! — обрадовался Пастиков.
Горлинский поднялся и выставил обтянутую пестрым жилетом грудь. Он был высок и хорошо сложен, чем заметно гордился.
— Я уже сказал, что идея замечательная, но пока не включена в план нашего пятилетнего строительства, — с ударением, но мягко возразил он. — И хотя проблема Шайтан-поля уже обратила на себя внимание советской общественности, тем не менее шоссе пока мертвая буква.
— А окаменелый план не мертвечина, товарищ инженер? Если сегодня нельзя пахать, то я буду рубить лес, если нельзя рубить, буду снег отбрасывать.
Пастиков тянулся вперед через стол, как будто собирался отбивать всеобщее на него наступление. И это подзадоривало Стефанию.
— Нельзя браться за все дела, — спорила она. — Где у тебя средства, люди, материалы?
— Найдем! — решительно отрубил он, надевая шапку. — Была вон какая глушь — прорубили мужики… Примемся, так и шоссе — не страшная штука.
По опустевшему полю вьюга вздымала серые снежные столбы. Новые постройки зажимали в тесное кольцо еще неотвердевшие сугробы.
Пастикова догнали Горлинский и Севрунов.
— Вы устали? — спросил инженер.
— А что?
— Мы без вас начали небольшую переделку и нужно бы посмотреть. Собственно я, на свой риск, переместил машинное отделение и совсем перестроил сырьевую базу… Это будет, на мой взгляд, удобнее и с точки зрения продуктохранения, и у нас получается принцип конвейерной подачи и отгрузки материалов.
— Ну-ну, посмотрим… Вам виднее, жарьте.
Пастиков смотрел на придавленное льдами озеро, по которому во взвихренном снежном бусе двигались люди, лошади и автобусы.
— Это Кутенин там воюет? — Слова директора подхватил налетевший ветер и с ледяным звоном унес к рыбакам.
— Замечательный парень, — сказал Севрунов.
— Да… голова и руки у него неоценимы, — согласился Горлинский. — Но вот такие герои нашего строительства часто остаются незамеченными.
— Надо его приказом провести в должности заведующего водоемами, — сказал Пастиков.
— Или заведующим маральником, — подтвердил Севрунов. — Ведь если на будущий год мы усилим стадо, то мне не справиться с питомником.
Пастиков промолчал, но заговорил Горлинский:
— Этот товарищ Кутенин знает здесь, по-видимому, богатое золото; где-то есть месторождение слюды и вольфрама.
— А вы как же думали! — оживился Пастиков.
Но он не докончил мысли, взглянув на окладку здания фабрики, поднявшуюся в его отсутствие от земли на метр. В полые пасти намечающихся окон, в серых хлопьях снега мелькали люди, а снаружи группа работников накатывала по слегам обделанные бревна. Крики людей терялись в завываниях ветра.
Внутри сруба к ним подошел Никулин, старший работ, и приподнял черную папаху.
— Ну, как норму вырабатываешь? — спросил Пастиков.
— Помаленьку тянемся, — улыбнулся старший. — Вот это беда мешает, а то бы накрывать стали. Седня двух сшибло сверху.
— Ну и что же? — обеспокоился инженер.
— Отлежались малость, а теперь на поделку рам поставил их… По столярной маракуют ребята.
В помещении снег кружился, как пена в закипающем котле, и мешал рассматривать планировку здания. Горлинский пригласил спутников взмахом руки и пошел вперед. Он остановился около выходной двери, похожей скорее на огромные ворота, и принял позу лектора.
— Вот видите, — указал он на застывшее озеро. — Все сырье будет поступать на этот откосик… Товарищ Кутенин находит, что здесь самые удобные пески… Ну-с, а отсюда очень легко подавать материалы на машинах или даже вручную. Можно и подъемный блок установить, — все это пустяки… А дальше идет сортировочное отделение, очистки и мытья, за ними машинное, стерильное и консервно-закупорочное. И уже готовые фабрикаты поступают прямо на грузовики или в хранилище. Таким образом получается конвейер.
— Летом будем чистить прямо на берегу, — будто про себя заметил Пастиков.
Это озадачило инженера. Он протер платком глаза и посмотрел на помутневшее небо.
— А если ненастье или холодная погода? Нет, знаете, Петр Афанасьевич, гораздо рациональнее иметь все в одном месте. В противном случае будет нарушен общий комплекс.
Ничего не ответив инженеру, Пастиков направился к зимнему маральнику. Сегодня он недоволен был собой и строительством. Все оно было похоже на свалку разных материалов, на хаотическое скопище людей и вещей.
— Ты совсем не жалеешь ни себя, ни нас, — были первые слова Анны.
Пастиков сбросил взмокший полушубок и внимательно посмотрел на пополневшую жену. Он заметил под глазами у нее синеватые скобки. Анна расчесывала тяжелые волосы, и он не впервые пришел к заключению, что кто-то из ее предков принадлежал к монгольской расе.
— Кого это вас? — дрогнувшим голосом спросил он.
Анна опустила глаза и, затягивая сзади тугой черный узел, глухо уронила: