Пастиков расспрашивал камасинцев:
— Почему же ваши мало поймали маралов?
— Обутка не было… конь худой, люди потерял сила в тайге, — говорили старики. — Другой год больше будем поймать зверя. Маленько старшина хоронили, маленько гулял-да.
Анна накрыла стол и пригласила камасинцев чай пить. В квартиру зашла Стефания и позвала Веру.
— Садись за стол.
— Благодарю… Сытая, — застенчиво ответила таежница.
— Когда напьешься, тогда благодари, — сказал вошедший Василий.
Вера грустно улыбнулась, бегло взглянула на него.
— Хочу на рыбалке ее пристроить, — шевельнул бровями Кушненко. — Пойдешь?
— Мне все равно.
— О, такой невод шибко потянет, — усмехнулся Сартыган.
— Мы ее учиться отправим осенью, — заметила Стефания. — Пусть поправляется как следует и собирается.
Василий опустил глаза, почесал в бороде. Пастиков хитро спрятал улыбку.
— Это как он позволит, — кивнул директор на Кушненку.
— Мы и спрашивать не будем, — вступилась Анна. — Делов-то… Я вот расписаться не маракую, так много ли из этого толку-то.
Забрав ружье Пастикова, Василий ушел, переваливаясь, как будто у него болела спина.
В квартире стало жарко. Камасинцы, обтирая пот, допивали по шестой кружке, мусоля во рту сахар и сухари. Парабилка опрокинул кружку вверх дном и слезящимися глазами посмотрел на Пастикова.
— Как будем жить, начальника? — спросил он. — Алжибай умирал. Старшиной выбирал наша Сартыган. Надо камасинский народ поправлять хлебом… Беда голодал народ.
— Посылал нас за тобой. Надо ходить улус.
— Вот это дело, — усмехнулся директор. — Давно бы так надо.
Пастиков быстро собрался, хотел взять револьвер, но Сартыган сказал:
— Не надо брать маленькая ружья. Наша никого не тронь. Алжибай умирай — война кончал.
На озере рыбаки затягивали невод. Рассекая зеленоватые волны и громыхая мотором, катер набирал широту. На зазеленевшем берегу, среди рабочих, улыбались сородичам Чекулак и Джебалдок. Озеро покойно колыхалось, отражая солнечные лучи.
— Пойдемте со мной! — позвал директор молодых камасинцев.
До улуса их встретили две группы ребятишек. Черноголовые, загорелые мальчишки бросали камни в пенящуюся Сыгырду и, прислушиваясь к рокоту мотора, таращили удивленные глазенки.
— Надо учить писать бумаги и книжки читать, — указал на них Пастиков.
— Маленько надо, — согласился новый старшина.
— Во, во. Весной мы Джебалдока и Чекулака пошлем в город, а они потом будут учить наших ребят.
Сходка давно ожидала стариков и Пастикова на лужайке, около недавно сгоревшей юрты Алжибая.
— Кто ее поджег? — удивился Пастиков.
— Фанасей, — ответил Парабилка. — Сам тоже тут дох. Погорел. — Сартыган еще не успел передать сородичам разговор с Пастиковым об отпуске продуктов, как камасинцы начали спрашивать.
— Какую гумагу будем писать.?
— Это насчет чего? — не понял директор.
— Другой жизнь станем делать, — пояснил Парабилка. — Скажи, как делают артель?
Пастиков сел на обрубок и положил ладони на колени. Перед ним, бросая тени в реку, стояли высокие, почти отвесные горы, хозяевами которых были медведи, маралы и дикие козы. Он вспомнил крутые времена Рыбинского колхоза. Там было иное, чем здесь. Но Пастикова обрадовало, что и здесь, среди этого забытого племени знают слово, сделавшееся знаменьем времени — колхоз.
— Ваш белый люди шибко пугал камасинцев, — продолжал Парабилка. — Он говорил: «Хорова забирай, конь забирай, баба тоже забирай».
На лицах молодых камасинцев появились улыбки. Пастиков сдвинул брови и выплюнул окурок, который влетел за голенище Чекулаку.
— Это враги, нехорошие люди вам говорили. — Пастиков до пота разъяснял улусным принципы организации охотничьей артели и был удивлен, что на этот раз совсем не потребовался переводчик. Камасинцы одобрительно покачивали головами и, когда он кончил, Сартыган молча подал исписанный листок.
— Что это? — спросил Пастиков.
— Пятнадцать юрта пиши колхоз, — ответил старик. — Такой название наши камасинцы.
— А кто же писал? — едва разбирая каракули, недоумевал директор.
Камасинцы заулыбались, обратили взгляды в сторону застенчивого Джебалдока.
— Так ты грамотный? — спросил Пастиков.
— Меня маленько Додыш учил, — усмехнулся парень. — Мы тут много говорил колхозе, когда твоя езди в район.
— Ну и ребята! — Пастиков встал и одобрительно кивнул улусным. — Теперь нам надо правление избрать.
— Править будет Парабилка, Чекулак, да ишо Джебалдок, — ответил Сартыган. — Дай нам веревка, нитка, будем рыба ловить.
Пастиков и ребята вернулись в совхоз к окончанию работ. Чекулак разыскал Самоху и вместе они выбрали новый невод. Кутенин заботливо проверил наплава и грузила, осмотрел ячейки и сказал:
— Для артели и этот не жалею. Поймаете хорошо — арачки сварите, старика попотчуете. А если надо — поучу, как добывать рыбу.
— За арака ругаются, — улыбнулся Джебалдок.
— Ругают дураков, которые валяются и на работу не годятся, а я жизнь доканчиваю и ни разу похмелья не знавал.
…С восходом солнца камасинцы привели на усадьбу совхоза оседланных лошадей. За мужчинами поодаль шли женщины и ребята. Джебалдок и Чекулак ждали сородичей у лодок. Кутенин и Василий Кушненко перебирали невод. На берег вышли рабочие, Пастиков и Стефания. Камасинцы остановились на песчаной косе и долго смотрели на озеро опечаленными глазами.
Погода менялась. Где-то в Черной пади пронесся раскатистый гул ветра. На Шайтан-поле закачались ощипанные былинки бурьяна. По озеру с мелкой дрожью прокатилась серебряная рябь. На берегу зашумели ветвями подсоченные никнущие молодые тополя.
— Ну чего вы? — обратился к камасинцам Самоха.
— Маленько бойся наша, — виновато усмехнулся Парабилка.
— Шайтана боятся, — пояснил угрюмый Джебалдок. — Ветер — шайтанов бег. Так понимают наши.
— Никаких шайтанов нет. Садитесь, мужики! — В первую лодку вошли Джебалдок и Чекулак. Кутенин, погрозив озеру веслом, указал на пришвартованный к мостку катер.
— Перемена погоды, по-нашему, к хорошей добыче. Вон тот дядя всех шайтанов разогнал… Давайте живее.
Во вторую лодку сели Парабилка и Сартыган. Они боязливо оглядывались на Василия, подлаживающего в корме дощечку. Лодки отплыли от берега. С десяток камасинцев-мужчин смотрели им вслед удивленными глазами.
Черная падь пылилась дождем. Над вершиной Кутурчинского белогорья плыли рогатые светло-пепельные облака. Камасинские женщины и ребята пестрой вереницей потянулись к улусу, боясь гнева священного озера, накрапывающего дождя.
Севрунов осматривал с вышки копошащихся по вольерам лисиц, воюющих из-за кормушек. Старые зверьки, опустив пушистые линяющие хвосты, тяжело дышали от жары, молодые прыгали на стены забора и зорко наблюдали, как зверовщики подбрасывали в кормушки куски мяса. На железных прутьях сеточного потолка, купаясь в лучах солнца, прыгали досужие птахи, торжествуя над бессилием своих истребителей. На сетке завивались пушинки зимней лисьей шерсти.
Севрунов оглянулся на стук торопливых шагов. Посвежевшая, улыбающаяся Стефания издали крикнула:
— Александр Андреевич, идите обязательно купаться! — Она отжимала слипшиеся пряди волос, роняя по ступенькам невысокой лестницы водяные брызги. — Посмотрите, какая прелесть!.. Сразу бодрее становишься!
— Но, пожалуй, вредно еще. Вода холодная.
Севрунов сдвинул брови. Но она подперла ладонью подбородок и полными опьяняющей ласки глазами заглянула в лицо.
— Ничего, очень теплая… Вы чего надулись? Ну, рассказывайте…
Рука мягко упала на грудь.
— Не ожидала, что вы умеете скучать, — продолжала Стефания. — Посмотрите, как бушует природа… А наше строительство! К осени будет полсотни маралов?
— Думаю, больше, — улыбнулся зверовод.
По узкой лестнице они сошли к шумно движущимся на обед людям.
— Ну, вот видите, а что с вами?
Севрунов расчесал пальцами бороду.
— Обидно, что две зверушки пропали и не могу понять отчего.
— Обидно, — согласилась Стефания. — Но умирать из-за них не стоит. У нас в активе много хорошего. Посмотрите, как камасинская артель взялась за работу, они привели уже трех маралов.
— Это хорошо, — повеселел зверовод.
Они шли среди широко раскинувшихся построек, от которых пахло медом и согретой сосной. Короткое платье плотно облегало фигуру Стефании, и она казалась помолодевшей, похожей еще на девицу.
В новой столовой гремели посудой, раздавались голоса рабочих. С озера этому шуму отвечал мотор катера. Они направились к маральнику и здесь встретили Чекулака. Молодой камасинец тащил на руке травяной аркан.
— Ты куда? — удивился Севрунов.
— Рога ломай, — замахал он руками. — Старый марал поспел большой рога, молодой — маленький.
Чекулак легко прыгнул на верхнее бревно изгороди и очутился по другую ее сторону.
— Идемте к своим маралам, — заторопился Севрунов.
— А что?
— Кажется, действительно время снимать панты.
Каждый раз Стефания упрекала себя, подкладывая в папку заявления о вступлении в партию. Занятым строителям некогда было переключиться на массовую работу, поэтому и совхозная парторганизация сколачивалась самотеком. Два-три раза Пастиков и Стефания просили Федотова о высылке массовика, но в районе каждый человек расценивался дорого и его не давали.
Пьянка и связанные с ней прогулы встревожили организаторов. За два дня до партсобрания был вывешен плакат, написанный размашистым почерком Стефании. Совхозники подходили группами и горячо обсуждали это новое явление на строительстве. За час до начала около конторы шумно толпилась молодежь. Над головами собравшихся клубился махорочный дым. За углом парень в длинной красной рубахе босыми ногами отплясывал подгорную. Гармошка хрипела, как несмазанная ось.
Джебалдок и Чекулак несмело вошли в квартиру Стефании.