— Шабаш! — раздался голос старшего на драге номер один.
Золотопромывщики с милиционером окружили шлюзы. Машина медленно выпускала пары, барабаны издавали резкий скрип.
— Выйдем на берег, — потянул Василий Яхонтова.
— Обожди, взвешивают добычу.
— С прибылью, — радостно рассмеялся старший, высокий человек с сухим лицом и длинными белесыми усами. — Вот она где, жила-то идет, Борис Николаевич… Не правду я говорил?
— Правда, — согласился Яхонтов. — Только далеко ли она тянется?
— За три версты ручаюсь… Я сам тут разведывал еще в пятнадцатом году. Сюда и надо углубляться.
— Ну, ну, — улыбнулся Яхонтов, пропуская вперед себя милиционера и казначея.
На отвесном обрыве трава уже напоминала ветошь. Рабочие садились кучками и, соскребая с одежды грязь, прикуривали от угасающих костров.
— Скоро на боковую, — сказал один из них, усмехнувшись проходившим Василию и Яхонтову.
— Почему? — не понял Василий.
— А слышь, как в хребтах запело. Вот-вот белая шуба упадет.
— Может быть, еще и постоит тепло, — возразил старик, что стоял у золотопромывочного барабана. — Ранее, бывало, за покров робливали.
Василий стоял вполоборота и поджидал Яхонтова.
— Чудная штука, Борис Николаевич! — начал он, когда директор направился по тропинке к своей квартире.
Яхонтов быстро взглянул на него, заметил, что Василия мучает какая-то мысль.
— А в чем дело? — спросил он.
— Да вот эти наши разговоры с цифрами навели меня опять на размышления, — начал Василий, потирая лоб. — Ты знаешь, когда я приехал сюда, то не думал так вот, как сейчас. Я думал, что через военный коммунизм мы прямо к социализму придем, а того не соображал, что мы еще очень бедны и придется учиться делать все, не только воевать.
Яхонтов порывисто схватил его за кисть руки.
— Это ты вычитал или сам додумался? — горячо заговорил директор.
— Нет, я давно мозговал над этим, а вчера в «Правде» прочитал статью, и вот сегодня твои цифры.
Василий загляделся на задымившиеся хребты и, запнувшись о кочку, ухватился за плечо Яхонтова.
— Знаешь, мне пришла в голову мысль завести здесь не паровые, а электрические драги. Есть ведь, кажется, такие?
— Есть, калифорнийского типа, — кивнул Яхонтов.
— Ну вот. А почему бы здесь не построить эфельный завод и не поставить три-четыре бура, — повышая голос, продолжал Василий. — Ведь мы еще не знаем тайгу…
— Хорошо бы приобрести буры «Кийстон» или «Эмпайр», — перебил Яхонтов. — Нужно привлечь технические силы.
— Чертовски сложное дело! — почти вскрикнул Василий.
По перекинутому переходу они добрались на другую сторону Удерки и направились в разные стороны. За ними раздавались веселые голоса рабочих.
Над тайгою быстро нависла холодная мгла.
— А знаешь, из тебя хороший бы вышел инженер, — крикнул Яхонтов из темноты.
Василий остановился и долго смотрел в его сторону, но директор удалялся, шурша сухой травой.
Василий пробродил по лесу до поздней ночи, а утром заседлал коня и выехал на Баяхту.
29
В новой шахте, заложенной в семнадцатом году рядом с золотоносной жилой, внезапно открылся родник. До прибытия Василия рабочие под руководством отчаявшегося Вихлястого трое суток боролись с сильным напором воды, но работу все же пришлось приостановить. В нижнем забое Вихлястый приказал вырыть колодец, но десять пар рабочих не поспевали откачивать желтую жидкость, которая разливалась по проходам и угрожала проникнуть в дальние забои.
— Пропали наши животы! — закричал Вихлястый, узнав спустившегося в шахту Василия. — Вы там женитесь да звонарите, а тут потоп одолевает!
Вихлястый в грязи с ног до головы бродил в полумраке шахты и с двадцатью шахтерами закладывал стену из толстых бревен.
— И ты думаешь этим удержать? — принужденно улыбнулся Василий, которого больно задели слова управляющего.
— А что же делать? — Вихлястый растопырил руки и остекленелыми глазами смотрел на топтавшихся в жидком месиве рабочих.
— Работу бросать думаешь, али как? Ведь мы только до ладного золотишка добрались…
— А ты думаешь, всю воду отсюда вычерпаешь? — насмешливо упрекнул старик материальный.
— Тогда одна смена только и будет заниматься откачкой, — поддержал Василий.
— А зимой все равно вода волю возьмет, — загорячился материальный. — Воде надо отвод дать.
Вихлястый широко размахнулся и бросил в грязь сверкавший в руке топор.
— Учителей набралось… Делайте, как знаете.
На следующий день началась закладка водоотливной камеры.
…Ясные северные дни и белые ночи резко сменились серым мороком и холодными ночами. И хотя тайга еще колыхалась вечнозеленым разливом, но подступающие с каждым днем морозы с северными ветрами сметали последние краски с березняков и осинников, засевших в лощинах между кедрами.
Забереги Удерки по утрам сковывались тонкой слюдянистой коркой льда. Приисковый молодняк кучками бродил по тайге, собирая бруснику.
Но вокруг драг и на руднике еще кипела напряженная работа. Чувствуя окончание сезона, Василий и Яхонтов нажимали на все места, где можно было двинуть дело вперед.
Драгеры уже чувствовали перемену Василия. Вернувшись с Баяхты, он ходил хмурый и замкнутый.
— На дедовской снастине едем, — глухо сказал он, прислушиваясь к фырканью паровика на драге.
Яхонтов наклонил голову и медленно подошел к золотопромывочному аппарату драги номер один.
Человек пять рабочих стояли по бокам шлюзов и прислушивались к невнятным словам директора и Василия.
— Свою надо заводить, — отозвался старший драги. — Это ее на мазе держишь, так дюжит пока.
На шлюзах блестела золотая россыпь и куски сланцевидной породы.
— Ты куда задумал? — спросил старик с сивой бородой, не расслышав как следует разговоров директора с Василием.
Василий насупил густые, похожие на крылья, брови и, достав из кармана бумагу со штампом, поднес ее к лицу Яхонтова.
— Вот она, легкая на помине, — усмехнулся он. — Еду на рабочий факультет, в Томск.
Большие черные глаза Василия смеялись в темных яминах, останавливаясь на знакомых лицах приискателей.
На драге затихла машина. Рабочие окружили Василия и директора.
— Что доспелось? — спросил пришедший секретарь Залетов.
— Васюха вот дурит, — махнул рукою старик. — Уматывать в город, что ли, собрался?
— Как? Без головы нас оставляет?
— Хватит с вас голов, — махая руками, смеялся Василий.
— Голов-то много, только не отесаны, — заметил кто-то из рабочих.
— Вот и начнем тесать, — подхватил Василий.
На палубе снова заработала машина, номера заняли свои места.
Придерживаясь за канат, Василий поманил к себе Яхонтова.
— С золотом скоро надо ехать, — сказал он, наклоняясь.
Но Яхонтов знал, что ему хочется сказать что-то более важное.
— Так ты серьезно думаешь совсем удрать?
— А как же? Мне здесь оставаться просто тяжело.
Он выпрямился и бегло заглянул в глаза директора.
— Знаешь, Борис Николаевич, я и сейчас злюсь на себя за свою глупость с Лоскутовой. Обижайся не обижайся, а я хочу прямо сказать, что мне жаль Валентины, твоей жены. Сам, может быть, я испакостил дело. Я знаю, что она дорожит тобой, но я не могу. Теперь я уезжаю и хочу, чтобы вы оба знали правду обо мне. Ты говоришь, что из меня выйдет инженер. Я тебе верю, как отцу родному, и налягу на учебу обоими плечами. А за дело я не боюсь, пока ты здесь.
Василий торопился выдохнуть последние слова и, стиснув руку директора, сбежал с палубы на берег.
Ошеломленный Яхонтов ухватился за канат в том месте, где только что держался Василий. Непонятное чувство зашевелилось в груди директора. Как тучи из-за леса, перед ним проплывали воспоминания недалеких зимних дней, полных тревоги и скрытой ревности.
«Да, лучше ему ехать», — думал он.
Выпал глубокий снег. Жизнь в Боровом как-то сразу приняла другой характер. Отмывшись в бане, драгеры бродили по квартирам, дымили в клубе и конторе нестерпимой махоркой и мешали работать спешившим с отчетностью служащим. Часть сезонников собиралась уже выезжать на зимовку в подтаежные деревни, где надеялась получить наиболее дешевое содержание.
Вечером в Покров было открытое партсобрание, на которое пришли почти все жители центрального прииска.
Первый доклад делал Яхонтов. Доклад разделялся на три части. Сначала директор сообщил о всех известных итогах работы и быстро перешел к снабжению приисков на зимний период, а затем неожиданно сообщил план будущей грандиозной работы, выразив в нем мысль Василия о приобретении драг калифорнийского типа и разведывательных буров.
— Эта идея принадлежит уважаемому нашему товарищу и руководителю Василию Прохоровичу, — так закончил директор.
В речи Яхонтова не было красок: зато не было и лишних слов. Может быть, поэтому она и была убедительно понятной и близкой приискателям. Старых драгеров не удивляли цифры, и сумма добытого золота, и новые проекты, но доклад вызвал горячие прения.
Последним говорил Вихлястый. Жестикулируя длинными руками, он пискливо выкрикивал:
— Там драги, здесь драги, а и где же рудник?! И где наша Баяхта? Дайте знику[5], и рудник засыплет ваши драги золотом. Теперь мы учены… Дайте знику Баяхте… Да я ухо дам под нож, если рудник напрок не попоит драги! Вы голову здесь оставили, а ноги на Баяхту послали. Дайте нам инженеров и руководителя, навроде Васьки!
— Да у тя не своя ли республика? — громко оборвал его председательствующий.
Выступил старик с синей бородой и, кашлянув, сказал:
— Хлебом-то нас совецко государство не зря кормит, а только я наслышан о Васюхиной дурости. На готовые хлеба, говорят, удирать собирается. Это чо же, опять прииск будет травой зарастать? Тунгусникам и прочей сволочи отдадите золото?
— Правильно, дед Абрамов! — захлопал Вихлястый.
— За кедру привяжем! — выкрикнули из толпы.