В клубе поднялся шум.
Драгеры повскакали с мест.
— Ячейка и все рабочие не пустят!
— Заместителя такого же поставить надо!
Василий махал руками, но его не слушали. Переждав, пока приискатели накричатся, Яхонтов поднялся с места и встал впереди Василия.
— Неправильно, товарищи, — негромко, но уверенно начал он. — Через год-два вам понадобятся свои техники и инженеры. А вот когда такие, как товарищ Медведев, овладеют наукой, то никакие хищники не отнимут у нас пройденного пути. Препятствовать учению могут только невежды да контрреволюционеры.
Яхонтов провел ладонью по выпуклому лбу, окинув взглядом присмиревших приискателей, сел на место.
— Правильно, — пробасил Никита Вялкин.
Кто-то раскрыл скрипучие двери. Снова зашумели, но уже протестующих выкриков не было.
Взятый в тесное кольцо, Василий повертывался кругом, отвечая на улыбки рабочих.
— Поздравляю, — сказала Валентина, когда они свернули к своей квартире.
Василий почувствовал легкое пожатие ее руки и дольше обыкновенного задержал ее руку в своей.
Лежа в постели, он вдумывался в каждый факт, в каждую мелочь пережитых на прииске дней. И самому ему все отчетливее представлялась грандиозная ломка в самом себе. Зовущее и обещающее лицо Валентины отлетело куда-то в темные пространства и снова приближалось к изголовью.
«А если остаться?» — шептал назойливый голос.
Василий сжимал ладонями виски и до утра ворочался, скрипя кроватью. Этой ночью ударил первый северный мороз. К утру на леса, как сбитые яичные белки, осела кухта. Занесенные снегом одинокие драги стояли, похожие на снежных баб, как делают их деревенские ребята на Масленицу.
В белом тайга стала неузнаваемо прекрасной. Василий торопливо натянул полушубок и по гулким ступеням сбежал с крыльца. Навстречу ему, звеня колокольцами, приближалась пароконная подвода, а около конторы густела толпа приискателей.
— Это что же они?
Парень подал ему связку писем и улыбнулся:
— Тебя собрались провожать, товарищ Медведев.
Подвода завернулась. Обтянутая рогожей кошевка поскрипывала, полозья тянули нескончаемую песню, визгливо вторили заливающимся колокольцам. Холодный воздух резко бил в лицо.
Василий оглянул новые постройки прииска, собравшихся около конторы людей и выскочил из кошевки.
— Значит, прощай, ребята! — громко крикнул он.
— Не прощай, а до свидания!
— Вези скорее сюда свою науку!
Кольцо сжималось. Десятки рук, заскорузлых и крепких, как соковой сушняк, тянулись к Василию. Почему-то вспомнил первый воскресник и последний бой с бандой Сунцова. Вчерашние, внезапно налетевшие мысли будто выжгло морозом. Подошедшую Валентину встретил без волнения и, натягивая в кошевке подаренный Яхонтовым сакуй, не взглянул на нее, маленькую, потерявшуюся в шумливой массе рабочих.
Из-за поворота замахал руками, вытягиваясь во весь рост, и, налитый горячей радостью, упал в кошевку. Дорога врезалась в темную стену тайги.
КРУТЫЕ ПЕРЕВАЛЫПовесть
В предрассветном мраке бурлящие волны Ангула отливали отчищенной сталью. От кустарников, покрывших левый берег реки, пахло вереском, багульником и расцветающей черемухой. Поперек реки заходящая луна рассыпала золотое руно лучей, отчего на противоположном берегу отчетливее выступали очертания гигантских гранитных скал.
Узкая дорога, пробитая между берегом и скалами, издали извивалась желтой гусеницей: по ней ожидалось наступление иностранных войск и частей казачьего старшины Репьева, только что назначенного командующим всеми карательными силами против сибирских партизан.
Окопавшись за колодником, кочками и искорями, головной партизанский отряд Николая Потылицына растянулся цепью вдоль берега. Бойцы знали, что от удачи удара по смешанным войскам будет зависеть дальнейшее продвижение вперед, к магистрали железной дороги, к этой неиссякаемой артерии, доставляющей из Японии и Англии вооружение для белой армии.
Партизаны не спали третью ночь, но крепились. Только отдельные стрелки дремали, надеясь на бдительность соседей. Около пулеметчика Корякина закрякал полевой телефон. Он взял трубку и через спину лежавшей рядом Лизы передал ее Николаю. Голос раздался как из-под земли.
— Товарищ командир?
— Да. Слушаю.
— Это Чеканов говорит.
— Здорово, товарищ Чеканов! В чем дело?
— Да как же, значит, тово… Тут мы с Юзефом пришили шпиона с листовками… Что прикажешь делать с ним?
— Отправьте к Соболеву…
— Нет, мы не о том… Мы, значит, как наборщики и полиграфисты, не можем терпеть такой паскудины… Уж если они хотят взять нас на Иисуса, то нам даже очень прискорбно думать, что мы топором деланы.
— Умно, товарищ Чеканов, но… Это мы обмозгуем на передышке.
Николая толкнула в бок Лиза. Он взглянул на противоположный берег и потянулся к биноклю, болтающемуся за поясом. Сквозь сизый рассвет было видно, как за излучиной реки, по кромке молодой чащи, показалась сначала сотня казаков, а за ней, поблескивая штыками, колыхались ряды пехоты, одетой в черные мундиры.
— Итальянцы, — шепнул Николаю Корякин. — Бить, нет?
— Обожди, пока завернут за скалу.
За итальянцами густо двигались чехи, батарея, навьюченная на горных ослах, и дальше обоз с провизией.
Пулеметчик вытянул шею, напоминая охотничью собаку во время стойки, и шепнул соседям:
— Первый номер, смотри.
Черные стволы пулеметов молча повернулись на скалы.
Казаки проехали поросшую кустарниками разложину и поравнялись с левым флангом партизан. Ехали они без опаски, предполагая, что, сбитые с прежних позиций и покинувшие село Пухово красные все еще бегут в неизведанную дебрь Саянских предгорий.
По цепи тихо пощелкивали затворами, шебаршили, прилаживаясь поудобнее, но молчали.
Высокая грудь девушки часто вздымалась, как будто она только что пробежала большое расстояние.
— Почему не стреляем? — волновалась она, расстегивая воротник солдатской гимнастерки.
— Пусть поглубже завязнут, — шепнул Николай.
Сутулый и богатырски сложенный Корякин сверкнул на Лизу серыми глазами и торопливо вставил ленту в «кольт».
— Эх, и смажем! — хмыкнул беловолосый парень, потирая коричнево-загорелые руки.
— А ты смотри в оба! — огрызнулся пулеметчик.
Конники остановились под самой высокой скалой, наискось от пулеметной команды. Но партизаны выждали, пока подтянулись задние части и ослы. К удивлению засады, белые построились четырехугольником, в средине которого взметнулось бело-зеленое знамя и хоругви. Утренний туман уходил ввысь, и узкое расстояние позволяло партизанам различать иностранцев и русских.
— Кажется, молебствовать собираются! — пустил один из пулеметчиков придушенный смешок.
Среди четырехугольника действительно поднялись на какое-то возвышение священнослужители в светлых ризах и по заречным хребтам загудел бас:
— …Спаси, го-осподи, люди твоя…
Дрожащей рукой Лиза ухватилась за плечо Николая. В ее васильковых глазах непомерной злобой вспыхнули огоньки. Все, что недавно еще определялось ею как смешное и в высшей степени невежественное, но уже не могущее убеждать взвихренных революцией умов, вставало снова как чудовище, мрачное и отвратительное.
— Ах, негодяи! Да бей же, товарищ Корякин!
Но старший пулеметной команды не успел еще взять прицел, как винтовочные залпы партизан загремели с левого фланга и в тылу у молящихся. Стреляя из карабина, Лиза видела, как навстречу метнувшейся в горы толпе вздыбили батарейные лошади белых, и все это животное месиво завертелась клубком, да еще то, как окруженные, отчаявшиеся итальянцы прыгали в бурлящие волны Ангула.
— Сгоняй лодки! — раздалась команда Николая.
Раненые лошади бились в постромках и, запутываясь, пронзительно визжали. Четверка выхоленных серо-яблочных тянула вниз к обрыву трехдюймовое орудие. Пушка кувыркнулась с лафета и, раздавив пару передних, булькнула в воду, как сорвавшийся с дерева сук.
— А, гады! — хрипел Корякин, смахивая с рябого лица мутные капли пота. Пулемет его захлебывался оглушительным лаем. А с левого берега, борясь с волнами, вперегонку пустились остроносые легкие лодки с бойцами.
Мадьяр Юзеф Пожони и Чеканов нашли Николая и Лизу около толпы, вытягивающей из воды орудие. Юзеф моргнул светлыми глазами и, приподняв каску, заговорил:
— Разрешите доложить, товарищ командир.
— Вали, вали, — улыбнулся Николай.
Мадьяр достал из кармана желтый лист бумаги и подал его Лизе.
Это было воззвание управляющего губернией и командующего внутренними карательными силами Сибири генерала Репьева.
Командира и наборщиков окружили бойцы. Вытягиваясь, каждый желал заглянуть и узнать вести из другого мира.
— Го-го-го! — раздался сипловатый голос Чеканова. Его маленькое угреватое лицо скорчилось в смешной улыбке. — Ах, штукари! Называют нас братьями крестьянами и рабочими, а сами вешают этих братьев, как собак на бойне.
— И предлагают сдать оружие да еще выдать своих главарей! — отозвались другие.
— Терпеть не можно! — хлопал Юзеф по коленям. — Надо свой газет пускать. Мы полиграфист, и надо свой типография.
Лиза передала листовку Николаю и бойко подхватила мадьяра под руку.
— А ведь верно вы говорите… Неужели мы, делая патроны, не сможем наладить печать? Я думаю, что этот вопрос надо в первую очередь поставить на заседании штаба.
Мимо пронесли раненых, и Лиза, закинув назад скобку золотых волос, побежала рядом с носилками, на ходу поддерживая свисшую голову беловолосого парня-пулеметчика.
— Семь пулеметов и два орудия! — гордо звучал сзади голос Корякина.
Под командой бородатого кавалериста, вздрагивая и пугливо озираясь, шли к лодкам пленные, смуглолицые итальянцы и белокурые чехи. Кучки изнемогающих от жары партизан навьючивали отнятое добро и, поглядывая на иностранцев, переговаривались:
— Ить так и дегтем не вымажешь… Ну и наперло же сюда всякой стервы!