Во дворе дымил костер. Юзеф, взбалтывая деревянной ложкой в противне желатин, смешанный с глицерином, вопросительно посматривал в черные глаза химика Шмидта. Под противнем шипели и похрустывали угли. В противоположном углу двора Николай барахтался с привязанным годовалым медвежонком, а в помещении звенел голос Лизы:
— Товарищ Юзеф, скоро? У нас почти готово!
— Довольно, — сказал Шмидт, пробуя на палец желтую клейковину.
Чеканов торжественно вынес на двор стол с нарезанной бумагой и, подперев бока, победоносно оглянул присутствующих.
— Дела идут, контора пишет, — усмехнулся он, морща рябое лицо.
Пока гектограф остуживали в подвале, Лиза позвала Николая, и все, сбившись в кучу, начали разбирать стихотворение Чеканова.
Наборщик певуче читал:
Оседлаем рысаков
И поедем в поле,
Расшибем мы казаков
Колчаку на горе…
Наши храбрые полки
Не дают повадки,
Партизанам казаки
Только кажут пятки.
— Это будут петь на отдыхе ребята, — горделиво говорил сочинитель, — а вот такое я для себя сляпал.
Он присел на край стола и, забросив ногу на ногу, развернул лист бумаги с печатным заголовком:
Опять идешь с мечом кровавым
На землю ты, буржуйский бог…
— Это ерунда! — перебил Николай. — Ты лучше из таежного, боевого что-нибудь завернул бы.
Автор обиженно опустил голову. Но в это время Юзеф вприпрыжку вылетел из погреба с застывшим гектографом, и наборщик бросил читать. Залепив листки по углам, он наложил оригинал и осторожно провел ладонью.
— За чернила ручаешься? — строго глянул он на Шмидта.
— Не знаю, — покачал головой химик. — Это не выйдет, другие сделаем.
Лиза часто дышала, опираясь на руку Николая. Минуты тянулись непомерно долго. Все знали, что от этого опыта будет зависеть существование газеты. Наконец Чеканов отвернул угол листа и потянул его, улыбаясь морщинистыми синими губами. На гектографе четко, без расплыва смотрели в обратную сторону буквы и слова.
— Шикарно вышло! — захлопал в ладоши Юзеф.
Оригинал свернулся трубкой в руках Чеканова. Торопливо, будто боясь упустить момент, он наложил второй и, быстро сдернув его, подал Николаю.
— Што твой «Герольд», — усмехнулся наборщик.
К гектографу стал Юзеф, а Лиза и Николай, схватив газету, побежали в исполком, в мастерские и в другие учреждения.
— Товарищи, посмотрите! — звенел высокий голос девушки. — Сегодня выпускаем!
В мастерских дали гудок, и люди таежной столицы начали кучками сбегаться к исполнительному комитету.
— Товарищи! Пишите обо всем… О нашей работе, о геройствах отдельных борцов! — надрывалась Лиза. — А почин сделали вот эти товарищи!
И она широко взмахнула рукой в сторону растерявшихся Чеканова и Юзефа.
Против партизанского отряда на смежных трех станциях стягивались крупные силы чехословаков. Видя гибель белой армии, они двигались с Уральского фронта в Восточную Сибирь, еще не истощенную скотом и хлебом. К тому же отсюда открывался легко доступный путь для перевозки на родину награбленного добра.
Опасаясь, что партизаны окончательно разрушат магистраль, чехи решили оградить себя от разгрома и неминуемой расправы со стороны русских рабочих и крестьян. Чтобы удобнее перевозить тяжелые орудия, они выгнали все население строить мосты через ручьи и гати. Вокруг деревень вырубались все леса, и засушенная солнцем листва желтела огромным обручем, как венок на крышке гроба.
Партизанские подрывники и эшелоносниматели не могли уже пробираться на линию. Оружейные запасы армии пополнялись только из своих мастерских. В ожидании сильного наступления отряд снова укреплялся за рекой и по окрестным сопкам. Все внимание бойцов, штаба и исполкома было уделено вопросам самообороны.
Плетунова ввели в типографскую комнату и Лиза, тряхнув золотистой челкой, сказала:
— Вот, товарищи, нам дали нового сотрудника… Он рабочий из города и бежал от белых.
Юзеф радостно пожал руку вошедшего, а Чеканов долго рассматривал гостя маленькими серыми глазами и, помычав что-то себе под нос, спросил:
— Где работал?
Пришедший уронил взгляд на пол, но не растерялся. Его птичья физиономия вытянулась вперед, как будто хотела клюнуть наборщика.
— Я служил у Маклыгина в обувном магазине, — ответил он.
— А… Значит, рабочий из тебя веревочный, — неприязненно рассмеялся Чеканов. — Как фамилия-то? В мутных глазах гостя метнулись искры.
— Я уже сказал, что Плетунов, — он повысил голос. — Это не важно, где работал, важно, что пришел помогать отряду… Теперь задача всего рабочего класса в этом состоит.
— Гм… А я разве не знаю, — сморщил лицо наборщик. — Только все рабочие у нас сначала поболтались с винтовкой, а уже при нужде попали в тыл… Вот бы, к примеру, мы с Юзей или инженер Шмидт… Тоже не нам цена, а закатывал по белякам из берданки почем зря.
Плетунов зашлепал толстыми губами:
— Мне была записка из исполкома… А только ты ошибаешься. Армия, например, белая тем и слаба, что у ней нет тыловой опоры… Это недопонимание, товарищ… Если в типографии вам не нужен работник, то я пойду в мастерские.
Чеканов снова смерил глазами пришедшего и продолжал пропитывать гектографической мастикой войлочную подушку.
— Давай, пробуй, — указал он на ящики с неуклюжим деревянным шрифтом.
Контрразведчик скрыл улыбку и, засучив рукава, подошел к столу.
Юзеф подал ему деревянные гранки и положил на стол передовую статью за подписью «Гулимджан».
— Кто это пишет? — заинтересовался новый рабочий.
— Наш командующий Потылицын, — просто ответил мадьяр, не замечая сердитых взглядов Чеканова.
В обеденный перерыв, когда новый наборщик ушел осматривать местность и учреждения, Чеканов задержал в типографии Лизу.
— Промаху дал Коля, — сказал он, подкрашивая ножом самосадки.
— Почему? Ты о чем это? — встревожилась она.
— Да я все про то же… Гуся-то этого не прощупал голыми пальцами.
Лиза опустилась на скамейку и уставилась на наборщика своими васильковыми глазами.
— А что он?.. Не годится?..
— То-то и есть… Годным, Лизутка, можно сделать и медведя, а только тут другая статья… Насчет его рабочего сословия сумление есть… По моим приметам, он с рабочим рядом не сядет.
— А ты оставь грубости, Чеканов… Говори толком.
— Я толком и говорю… Духом от него нерабочим пахнет…
— Ну, что еще не доказательство и… вообще у нас нет оснований подозревать человека. Наверное, скоро нам придется оставить Булай, — тихо продолжала она. — На всякий случай не мешает забронировать трех коней с седлами.
Чеканов открыл рот, но, видимо, слов не нашел, промолчал.
Чехи и казаки двинулись на партизанский отряд одновременно по всему фронту. И сверх всяких ожиданий прошли лесной дорогой, известной только охотникам да партизанам. Для командного состава было ясно, что кто-то знающий указал им этот путь. Но кто? На протяжении четырех километров загремели орудия, неистово застучали пулеметы, запылали села. От соломы и навоза потянуло удушливым дымом. Казачьи кони без разбора топтали расцветающие поля, как в зеленом море ныряли всадники в высоко поднявшейся ржи. В чешском и казачьем тылу стонали и умирали под раскаленными шомполами старики, женщины, молодые ребята, оставшиеся около своих хозяйств.
Чешская колонна в двенадцать тысяч штыков с орудиями в один день отбросила левый фланг партизан за реку и внезапно остановилась на берегу. Зато на правом фланге затянулись бои на целые две недели. Партизанские пластуны по нескольку раз в день срубались с казаками, и сражения велись с переменным успехом. Пленных и раненых не было с обеих сторон. Над рассеянными по полям трупами темными клубами закружился гнус и закаркало прожорливое воронье.
Генерал Репьев вызвал адъютанта и посмотрел на него красными с похмелья глазами. На мясистом голубом подбородке командующего повисла зацепившаяся лапкой дохлая муха.
— Что чехи? — спросил он хриплым голосом.
— Занимают прежние позиции, — прищелкнул шпорой адъютант.
— Мерзавцы! А что полковник Прахаль?
— От него ответа нет-с.
— Негодяи! Распорядитесь, поручик, чтобы приготовили бронепоезд.
— Слушаюсь!
Репьев сделал знак, и адъютант замер в дверях с приложенной к фуражке рукой.
— Составьте текст телеграммы верховному правителю, — сказал командующий.
Скобелин подошел к столу и, не садясь, набросал в блокнот:
«Омск, ставка верховного. Доношу: разбитые красные банды Потылицына бегут в тайгу. Преследование казаками русской группой. Чехи бездействуют, прошу распоряжения.
Командующий, не читая, подмахнул телеграмму и вышел из штаба. Рядом с его тучкой фигурой адъютант казался подростком. Июльское солнце дышало на землю зноем. Гудящие оводы кружились над бегущим в село скотом. Из ворот депо, пыхтя и разбрасывай пар по сторонам, выходил броневик, вслед которому перекликались молотки и глухо харчали токарные станки.
Генерал всегда испытывал тревожное чувство, когда слышал этот стальной лязг. Еще в пятом году, участвуя в экспедиции Меллер-Закомельского, он видел пламенем взметнувшийся рабочий гнев, не смиряющийся под казацкой нагайкой и виселицами. Животная дрожь не покидала его вплоть до станции, где помещался штаб полковника Прахаля. Командующего пугала мысль, что рабочие могут разобрать рельсы и посадить на броневик своего машиниста или просто остановят поезд и зарежут его, генерала, на каком-нибудь разъезде.
Понимая настроение начальника, адъютант начал разговор о женщинах:
— Вечером приглашала вас эта блондинка, вашдительство, — хитро сказал он, закручивая черный ус.
Генерал крякнул, как селезень на болоте, и повернул выбритое пухлое лицо к своему секретарю:
— Это жена начальника станции?