О. Геннадий крестится. Павел с интересом наблюдает за их разговором, ему виден и тот и другой.
– Вот, отец Геннадий, едем в «Зенту» затариваться на предстоящие праздники, можно бы и просто все заказать, но я люблю лично присутствовать, да и вообще…
– А мы с художником, Павел его зовут, едем в город в ГИОП, храм наш ведь под охраной государства…
– А в храме была какая-то уникальная роспись?
– Нет, обычная роспись даже не фрески.
– А зачем тогда в ГИОП с художником, впрочем, извините, это я по привычке во всё свой нос совать.
– Нормально.
– Смотрю, долго нам тут торчать придётся, но мы, пожалуй, пойдём своим путём. Приходите в гости отец Геннадий, а может и вы с нами шопинг совершите?
– Спасибо, как-нибудь в другой раз, с благодарностью приму приглашение…
– Ну, успехов вам, мы поехали.
– Спаси Господи…
О. Геннадий отключает телефон. Пытается понять куда собрался ехать его собеседник… везде машины, от левого ряда до правого ни одного просвета.
– А куда же он собрался ехать… интересно…
Джип поворачивает прямо на разделительный газон, легко преодолевает поребрик и неторопливо едет на другую сторону шоссе, там так же спокойно пересекает его по диагонали и выезжает на обочину встречного движения, по которой и мчится вперёд.
Художник смеётся глядя на этот манёвр. Посматривает на о. Геннадия, но тот невозмутим – ни одобрения, ни порицания.
– Ну, раз внедорожник, значит – вне дорог, – весело комментирует он движения джипа.
Этот манёвр видят и пассажиры девятки.
– Опаздываем, уже опаздываем, – низким голосом говорит пассажир на переднем сиденье.
– Мы в двух шагах, – отвечает водитель-весельчак.
– Так шагни их! Черт тебя дери!..
С заднего сиденья голос подаёт женщина:
– Глянь, как на джипе рассекает. А мы так?
– А мы так не можем.
– А чего ж?
– Клининг маловат, – мужской голос пассажира на заднем сидении, справа по ходу.
– Что маловат? это же у баб! – реагирует тот, что слева.
Женщина бьёт его по голове.
– Придурок!
– Не клининг, а клиринг, это величина дорожного просвета машины, то есть, на сколько она высоко над дорогой на колёсах стоит, – поясняет тот, что слева.
– Ты бы помолчал, он сейчас ещё что-нибудь спросит…
– Она же машина, что у неё стоять может, она даже не баба…
Веселье прерывает пассажир переднего сиденье.
– А ну заткнулись! Грамотеи… клиренс это…
Все резко замолчали. Как будто никто и не смеялся.
Пробка образовалась перед постом ДПС. Широкое шоссе в четыре полосы здесь сужается заграждениями до полутора полос, то есть один грузовик или две легковые могут проехать… Девятка стоит довольно далеко, в средней полосе, автомобили двигаются, но очень медленно…
– Давай по обочине, – командует пассажир на переднем сиденье.
Девятка смещается вправо к обочине, через некоторое время ей это удаётся и она мчится… рискованно, едва не сваливаясь в кювет.
А джип уже свернул с обочины и прёт прямо по полю, через канавы и бугры, по стройплощадке… пересекает подъездные пути и благополучно въезжает на парковку торгового центра.
Дом
Пекка Хямялайнен, после того как он узнал, что милиция, как теперь стала называться полиция, в переводе и по смыслу означает «вооружённый народ» в отличие от полиции, что понимается как «вооружённое государство», как-то заволновался. А поведал ему об этом сосланный в Олонецкую губернию под надзор полиции революционно настроенный питерский студент Боря Фурманов, на самом деле не Боря, а Борух бен Мордехай бен Лазар бен Ицхак бен Борух бен Боас… каждый «бен» означает «сын» – вся родословная в одном имени. Всего, отец Боруха, Мордехай, по-русски Миша, насчитал 12 имён, проследив свою родословную на 300 лет,… но вот уже второе поколение, «в миру» они носили фамилию Фурмановых, поскольку дед, «ман», имел повозку, «фуру» и был её извозчиком, то есть фурманом. Дед вовремя стал православным христианином и теперь у него уже не одна и не две повозки, и семья бывшего возчика очень даже не бедна, и Боренька Фурманов чуть было не стал юристом во втором поколении. Но! Вековая мечта еврейского народа о свободе сыграла злую шутку – и он вышел на путь «борьбы за…» и оказался так «далеко от…» родного дома, доброй маменьки, славных «друзей по партии», вкуснейших пирожков, замечательной фаршированной рыбки… и курочки кошерной.
Кошерная еда,– та, которая отвечает требованиям кашрута – еврейских законов об употреблении пищи. «Кашрут» – пригодность к употреблению в пищу. В пищу можно употреблять только тех четвероногих животных, которые являются жвачными и имеют раздвоенные копыта, свинья исключена, поскольку не жвачное. Рыба только с чешуёй и плавниками; моллюски и ракообразные запрещены. птицы, запрещённые к употреблению в пищу, перечислены в Библии поимённо. Молоко, яйца, икра не кошерных животных, птиц и рыб также запрещены, как и любое блюдо, в которое в процессе приготовления попала не кошерная пища. Используемые в пищу животные – четвероногие и птицы – должны быть забиты в соответствии с ритуальными предписаниями специально подготовленным «резником», «шохетом». Для удаления крови мясо вымачивается, солится и промывается водой. Мясо и мясные продукты нельзя есть вместе с молоком или молочными продуктами, даже посуду из под молока нельзя использовать, например в кастрюльку налили молоко… и всё, супчик мясной в ней уже НИКОГДА не сваришь.
Ну и вот, небедные родители, который год присылают ссыльному Бореньке денег на аренду дома из нескольких комнат, кухарку и прислугу… Прислугой устроилась сестра жены Пекки, которая при удобном случае порекомендовала хозяину работящего родственника.
Боря называл Пекку на русский лад Пекой, т. е. без этого длинного «кккка», а Пекка его звал, на датско-норвежско-шведско-финский лад Бо. «Как тебя зовут»? – спросил Пекка при первой встрече. «Борис», – ответил Боря, мягко ударяя на первый слог и сглатывая второй… за счет мягкого гортанного «ррррр». Так он и стал для Пекки Бо, что означало «для жизни, что бы жить». Ни Пекка, ни Борух ничего о таком значении не знали. А вот про самого Пеку Бо ему рассказал, что Пека – это по-русски Пётр, что происходит от греческого Петрос, что значит «каменная глыба». А про милицию и полицию у него получилось так: милиция – это от латинского milis что значит – тысяча, а polis – город, и так получается, что тысяча с оружием в руках – это вооружённый народ, а вооружённый город – это государство, потому как в Римской империи города были государствами… А законы у нас и всё остальное от римского права, ещё от первого Рима, потом был второй Рим – Визант и Византия, а теперь скоро будет третий Рим. Боря учился… не так давно…
Пекка приходит в дом, приносит молоко, творог, сметану, сметана была особо хороша, потом он заглядывает к дочери, молча кивает, осматривая как бы невзначай комнатку, потом идёт к сестре жены и спрашивает про работу на сегодня, потом идёт к Хозяину обсудить детали. Бо подробно рассказывает, что надо, Пекка внимательно выслушивает, и идёт исполнять задание.… Чаще всего это уборка улицы возле дома. Весной и летом два-три раза в неделю Пекка собирался на рыбалку. Он оборудовал в нескольких местах на озерах небольшие домики, в которых была печь, лежанка, от берега шли мостки, здесь можно было причалить в любую погоду. Возле домика очаг, стол и сиденья под навесом. Домиками этими мог воспользоваться любой желающий без какого-либо особого разрешения, однако каждый рыбак предварительно узнавал – не собирается ли туда Пекка.
Домики Пекка соорудил летом – осенью 1915 года, они провели здесь много времени…
Пламенный «революционер» Борух-Борис-Бо полюбил рыбалку, ему нравилось рассказывать этому уже не молодому, но и не старому финну о «свободе, равенстве и братстве», ему очень нравилась его дочь, у него были проблемы с товарищами по партии и он не очень торопился возвращаться в Питер… Борух-Борис-Бо начинает говорить, Пекка внимательно слушает, если тема интересует, он продолжает слушать, если нет, просто делает то, что делал, перед тем, как Борух-Борис-Бо начинал о чём-нибудь говорить.
– Счастье ‒ это единственное, что нужно человеку, но как быть счастливым в этом мире, если он так несправедлив? Почему одни живут в полном достатке, одеты, обуты, у них каждый день еда на столе, а другие, те, кто всё это производит, ничего этого не имеют? Почему?
Пекка молчит.
– Почему кто-то рождается на этой земле богатым, а кто-то бедным? Разве тот, кто беден не такой же человек? Разве у него меньше прав на жизнь?
Пекка молчит.
– Разве, например, русский или немец, или швед появляются на свет каким-то другим путём, кроме того, каким появляется, например, финн, карел или еврей?
«Я тебе спою», – говорит Пекка.
Miks leivo lenntä Suomehen
sa varhain kevähällä,
et viihdy lintu riemuinen,
sä maalla lämpimällä?
Miks äänes koreasti soi
vain Suomen taivaan alla,
ja vaikka puut ne vihannoi,
sä lennät korkealla?
«Sen tähden Suomen kiiruhdan
ja lennän korkealla,
kun tahdot nähdä kauneimman
mä rannan taivaan alla.»
«Ja senpä vuoksi laulan ma,
kun kannel täällä soipi;
ei missään niin voi riemuita,
kuin Suomessa vain voipi.»
Весёлый жаворонок мой,
мир ярок и огромен,
зачем же раннею весной
сюда летишь, в Суоми?
И песни звонкие слышны
под финским небом бледным,
и хоть деревья зелены,
стремишься в высь победно?
«Ты сам поймёшь причину ту: