– Не покажется…
И оба хохочут, да так заливисто, весело…
– Врёт он всё, папаня наш, – говорит младший, отсмеявшись.
– Чего ж?
– Да просто врёт и всё. Сказочник он, у него и кликуха такая не зря. Вся рода у нас – сказочники, и я сказочник, и ты, и все кругом – только и знаем, что сказки говорить, с ними легче… не видать ничего кругом… Саня-сказочник, Миха‒ сказочник и ты… Лёха, хоть и десантник, но тоже любишь баланду травить… Но красиво, бля, так красиво…
И вдруг младший как опять куда-то пропал, и вместо него какой-то неизвестный сказитель появился:
«И выходит тут Рахта добрый молодец,
Со борцом на бореньице,
Со неверным на состязаньице.
И говорит тут Рахта да Рагнозерский:
«А бороться-то не знаю как,
А состязаться – то не умею я»
Да и захватил он борца за могучи плечи
И смял его в кучу.
Да и тропнет того борца да о кирпичен мост,
Так и остался тот борец на мосту лежать…
Ни встать ему ни головы поднять…»
Парковка
Бывают такие странные состояния, как бы сны наяву или наоборот – яви во сне, или… даже… слов не подобрать: вот смотришь и ничего не узнаёшь, хотя всё знаешь. Ничему не удивляешься, ничему не радуешься, ни о чём не грустишь, ни о ком не думаешь, просто стоишь-смотришь-видишь и всё… и
никого и ничего не различаешь и даже сам как бы исчезаешь от того, что ничего не различаешь, но всё видишь… и даже размышлений нет и удивления от того, что если сам исчезаешь, то кто ‒ или уж что ‒ видит…
Сидельников на парковке, метров в 10–15 от него охранник Виктор и жена, впереди синий микроавтобус фээсбэшный с фээсбэшниками, перед ним его, Сидельникова, джип, ещё несколько машин, а метрах в ста-стапятидесяти или даже 2-хстах, джип-дубль, в который охранник Виктор всех направил.
Джип, со слов охранника Виктора, заминирован, но перед ним фэсбэшники… надо валить отсюда и побыстрее, просто развернуться и уйти куда-нибудь… подальше, но! Ведь ничего не происходит!
Сидельников оборачивается к охраннику:
– А ты ментам сообщил?
Виктор хочет подойти к Сидельникову и уже было шагнул, но Сидельников жестом остановил и его, и жену, которая тоже чуть было уже не…
Охранник отрицательно слегка покачивает головой и тихо отвечает:
– Да они знают, вы сами слышали.
Сидельников и Виктор сделали несколько шагов навстречу друг другу, жена стоит где стояла.
– Как ты узнал, что они знают?
– Мы подъехали – они уже были, а ВУ подвесили прямо перед ними, они не могли не увидеть.
– А как мы увидели?
– Дублёр.
– Что дублёр?
– Он видел и снимки прислал, как подвешивают.
– Покажи.
Виктор показывает на телефоне. Сидельников берёт телефон, листает изображения… отдаёт телефон Виктору.
– Надо уходить отсюда, эвакуироваться на дублёре, – говорит Виктор.
Сидельников не отвечает. Да, он разговаривает, общается, но действует как бы не он, и смотрит как бы не он, и говорит как бы не он…
Но он же всё время бутылку вытаскивает да глотает из неё что-то… А может и не глотает? Может просто комедию ломает, чтобы оправдать поведение… оригинальное? Вот если, например, в метро запоёшь да запляшешь, или громко вдруг о чём-то рассказывать начнёшь или, например помощи попросишь, когда на тебя нападут, или вообще как-то выделяться станешь среди всех, то… и даже ментов позовут, а вот если пьяненький, да не агрессивно всё это делаешь, то просто рукой махнут, а кто-то и засмеётся: «Да что с пьяного-то взять».
А Сидельников всегда любил «дурака ломать», вот как-то в кафе зашли придорожное, а он хоть и не пьян был, но развеселился и давай «шутить» по-поводу заказа, и про то спросит, да с подковыркой, и про другое, да что-нибудь эдакое скажет-прокомментирует название, например «шницель придорожный» – «это что такое? это он при дороге лежал, или его жарили на выхлопной трубе, что ли? А это, вообще-то, мясо? Может просто кусок асфальта». А официантка совсем на взводе не сдержалась и говорит: «Вы уж скажите заказ…». А он? Тут же, ни секунды паузы: «Заказ». Официантка зло покраснела и в ответ: «Издеваетесь! Вот и сидите, издевайтесь». Развернулась и ушла. А он? Хохочет! Вот чего хохочет? Или в магазине… Кассир: «У Вас не найдётся мелочи 30 копеек».
Он рожу идиотскую сделает и стоит вылупившись… «Как это?… Не… найдётся…»? «Ну, не поищете 30 копеек»? А он ещё больше вылупится, лицо уже вообще в дебила: «Чего мне не искать»? «Будет 30 копеек или нет», – кассир уже просто… «Да я вообще-то не бедствую, у меня стабильный доход»… Обычно с той стороны – ступор, от лёгкого до полного, иногда, но редко, просто засмеётся, поняв нелепость разговора, а как-то раз он услышал в ответ спокойное пояснение: «У Вас есть 30 копеек мелочью, чтобы сдачу Вам дать без мелочи»? Кассир девушка не сказать, что прям красавица-модель, но глазки такие живенькие, внимательные… Сидельников, помолчал, улыбнулся и спрашивает тихо-спокойно: «Мне?… А можно я? Вам… всю жизнь отдам»? А она, глядя в его глаза: «Просто жизнь». И тут с этим Сидельниковым вот что произошло – он как оцепенел, как провалился куда-то, потом вдруг судорожно вздохнул, как из воды вынырнул, и, оставив товар и деньги за товар, которые положил на лоток кассы, быстрым, очень быстрым шагом вышел из магазина, а потом даже побежал и… бежал… пока дыхание не перехватило, а когда перехватило – нагнулся, чтобы отдышаться, а потом, слегка отдышавшись, поднял голову, осмотрелся и тогда в первый раз пришло это странное состояние, когда «смотришь и…» всё узнаёшь, хотя ничего не…
«…знаешь. ничему не удивляешься, ничему не радуешься, ни о чём не грустишь, ни о ком не думаешь, просто стоишь-смотришь-видишь, и всё… и никого и ничего не различаешь и даже сам как бы исчезаешь оттого что ничего не различаешь, но всё видишь… И даже размышлений нет и удивления от того, что если сам исчезаешь, то кто – или уже что – видит…»
Просто жизнь… но как только Сидельников начал думать про то, что это такое, вспомнил слово «дежавю»…, и он сказал себе: «Ага, понял, вот оно… дежавю», а как сказал – так состояние исчезло. И сколько потом не пытался попасть в то состояния… так хотел попасть в это «дежавю», в тот-этот покой, состояние беспредельной ясности…
Дежавю(фр. – «уже виденное») – психическое состояние, при котором человек ощущает, что он когда-то уже был в подобной ситуации, однако это чувство не связывается с конкретным моментом прошлого…
Сидельников снова оглянулся на охранника и жену… махнул рукой, чтобы те уходили… но они стоят: «Вот что за народ! Надо идти – они стоят, надо стоять – они идут, надо говорить – они молчат, надо молиться – они кричат, надо молчать – они поют, надо… надо работать – они отдыхают, надо отдыхать – они суетятся… надо… И почему? Почему всегда всё не так, всё не так… не так? Почему-почему-почему-почем-му… у… у»?
«Просто жизнь»…
Сидельников вернулся в тот магазин, и он… он отдал «всю жизнь»…, а она… она… это она по 10 раз в год переезжала с ним по съёмным квартирам, потому как денег не было, жили где и кто приютит, это она … стирала-убирала-готовила-ждала… всегда радостный-счастливый взгляд, всегда спокойная-приветливая улыбка… и это она… это она оглянулась возле машины держа за руку дочь…
«Просто жизнь… и просто смерть»…
Он заполнил тележку покупками, специально выбирал мелкие упаковки, что бы она подольше возилась с ними, а перед самой кассой, накидал всяких шоколадок и прочей мелкой ерунды… вот он возле неё, вот она взглянула и… он… он решил, что она его не помнит, разволновался, и все приколы улетучились, и сказать ничего не может – и где быстрота восприятия, где оригинальность мышления, куда девалась живость в общении – всё вокруг как в трубочку свернулось – только напряжённость, скованность и даже рот не открыть, и даже почти не дышит – а вдруг отвернётся равнодушно эта девушка-кассир, а вдруг скажет что-то… ну что-то такое от чего «всё опустится…», а она… она спокойно так набирает цену каждой покупки, а на него и не смотрит, а потом вдруг говорит: «В прошлый раз я отложила всё что Вы выбрали, думала вернётесь…» и напряжение снизилось и он смог сделать вдох и на выдохе выдавил из себя… и получилось никак не прикольно и не весело, как в прошлый раз, и дурака не включить, как тогда сделал: «Так как на счёт «всей жизни»? – получилось хрипло-глухо как из колодца глубокого… и на неё не смотрит, видит только шоколадки, печенья, банку тушёнки – всё что насобирал в корзину для покупок. А она… она отложила товар, который в руках держала и говорит спокойно: «Я согласна».
Опять что-то рванулось изнутри…, надо же что-то делать, надо.… Опять бежать? И он слышит свой голос, который как всегда шутливо-игриво-весело говорит-подхватывает последний звук её голоса… – «Но…». То есть как бы продолжает за неё фразу «Я согласна, но…» и далее должно следовать некое условия этого согласия, а она…, она так спокойно-доброжелательно, как мальчику: «Магазин в 10 закрывается, в 10.20 я свободна…». А он… Боже! Вдруг всё вернулось! Без слов, без букв, без размышлений, без дум и мыслей… исчезло беспокойство-страхи-надежды – страдания от того, что они есть страдания-страхи-беспокойство… он просто смотрит на неё, она просто смотрит на него, он видит, что она видит… видит его, не свои мысли-надежды-ожидания, а именно его и он именно такой какого она видит, а он… он неожиданно слышит свой голос: «Нет. Прямо сейчас!»… и видит её взгляд… удивлённый… и тут же добавляет даже без паузы, за которую он этот взгляд увидел, – «Хорошо. 10.20, у входа».
«Просто жизнь… и просто смерть… я устал на вас смотреть…»
Сначала тело посинело, потом появились фиолетово-зеленеющие разводы… потом… Всё болело, он чувствовал своё тело как одну боль – каждая клеточка, каждая часть, каждый кусочек… и самое… самое… он совершенно ясно ощущал всю боль… и даже когда, отвечая на вопрос врача, пытался понять где – где же это – везде… он перемещал внимание с одной части боли на другой участок, но каждая часть болела так же, как и другая, но… Странное дело, он вдруг осознал, что болит тело, а он… он просто смотрит на это тело, когда пытается понять, где это тело болит, то есть тело – это не он, просто у него есть тело, которое болит. Тогда кто же тот, который смотрит на тело, которое болит? Он разглядывает себя в большом зеркале, потом ставит ещё одно позади себя, а второе направляешь так, что бы увидеть то, что не видно в перво