– Это Ваша знакомая?
– «Тётю Машу» все должны знать, особенно те, кто пытается управлять чужими мозгами.
– Это мы, что ли?
– Что ли…
– Тогда я её знаю – её Любочкой зовут…
– «Кто не знает Любочку – Любу знают все!» – проговорила как пропела Зарина. Волнующий голос, обволакивающий, он как бы ласкает, притягивает, манит… слегка тягучий…
– Liebe, liebe, amore, amore, liebe, liebe,…, – подхватил Топ-пер и сделал несколько плавных изящных движений телом.
И тут же, стараясь сохранить внимание Зарины: быстро продолжил говорить:
– А вот со мной, вернее я знаю, был такой случай, такая история: жена зарезала своего мужа кухонным ножом, а потом сама умерла от тоски по нему.
Зарина смотрит на Топпера… молчит. Топпер хочет говорить, участвовать в диалоге, а что сказать не знает. Красивая женщина. Умная. Очень красивая. Женщина. У Топпера голова иногда кружится когда она рядом. Как с ней разговаривать, о чём? Топпер как-то услышал, что она ко всему прочему книги пишет, псевдоним у неё такой… известный, даже сериал по телеку был по её книжке, и Топпер стал как бы невзначай рассказывать ей всякие истории, как будто он сам в них участвовал – может, заинтересуется, может пригодится! Тогда он ей нужен будет, не просто – «пойди туда, сделай то»! По большой части сам эти истории и придумывал для неё. Вот про мухи и труп, который под окнами, он, действительно как-то раз гуляя по Павловскому парку, нашёл в кустах, и не очень далеко от дорожки, по которой гулял с собакой, собственно собака и нашла! Ментов вызвал, стоял рядом пока те приехали, рассказал, что да как, а потом спросил – вот как искать-то будут, он почему-то подумал, что его убили. «А никак – говорит мент – кому он нужен искать, вот сейчас в морг, там посмотрят, чё напишут о причине, мы дело заведём и положим… авось что всплывёт». «То есть…». «Книжки читай – кино смотри…, это там пуговцу найдут, а по ней убийц, а в жизни – как в жизни». И вдруг как захохочет громко: «Карма! Слыхал?! это у него карма такая. Кому он нужен? Вот и узнаем кому, а чаще всего ни-ко-му. Вот так.» Топпер тогда впечатлился. Про смысл жизни задумался. На трупе хорошая одежда, но вот сигаретка эта! И фига! Кому он её показывал? Убийце? А может жизни своей? Лето жаркое было – вот он в мумию и высох. А может просто притащили и бросили… уже мумию? Может где в шкафу или за шкафом лежал, а на него пенсию получали? А может… может, может… может. Топпер тогда пришёл домой – сразу в ванную, помыл лицо и смотрит в зеркало на своё отражение… Не… ещё молод, всё нормально, ещё не скоро в труп… а когда? Блин, вот когда умру – тогда и в труп, в кусты, под ёлку с сигареткой, а фигу успею?
Дом
«Спаси господи-помилуй-господи-спаси-помилуй-господи-спаси-господи-помилуй-помилуй-господи-спаси-спаси-госпо-ди-помилуй-помилуй-господи…»
Кружится-кружится молитва, слова за словами в одно сплошное «спасигосподисохранипомилуйгосподиспасигосподипомилуйспасигосподисохранипоми…» и всё исчезает, и всё остаётся, а что остаётся то и есть то что исчезает…
Круглый стол, пятно тёплого света от абажура над столом, горячий чай в стакане с подстаканником, печаль утрат, радость надежд… шаги по дому, шуршания вскрики… кто там бродит и что им надо здесь? Здесь давно никого нет – кто умер, кто уехал, недавно хотели электричество отрезать и оч-чень удивились, что кто-то вышел поинтересоваться, что им надо. Иногда Катюша навещает, зовёт к ней переехать… иногда кто-то приходит и ходит по дому как сейчас, но к ней, почему-то не заходят… и она не приглашает. Когда осталась одна в этом доме постоянно что-то вспоминала – детство, лагерь, возвращение, но вот то, как после возвращения жила, почему-то не вспоминается… просто жила, просто… надо есть-пить-спать… надо это на что-то делать, значит надо где-то это «что-то» зарабатывать, зарабатывать что бы есть-пить-спать… Когда-то всё это надо было что бы помочь Лерочке жить-есть-спать-рожать, потом Лерочки не стало… и она в горе вспоминала и вспоминала и тогда она всё вспомнила, всю жизнь из мгновения в мгновение до мгновения своего появления на свет, а когда вспоминания «пошли» дальше, она как бы очнулась и сказала себе «нет» и произнесла молитву: «Господи, помилуй меня и сохрани, Господи…» – и с тех пор молитва не покидала её… или наоборот? Она не прекращала молитву? «Яйцо или курица? Что первое?» Так, как-то раз она усмехнулась сама себе и больше не сомневалась и не спрашивала – просто молилась… старалась не терять молитву, особенно когда воспоминания наваливались нестерпимой болью…
«Лерочка закутана в огромный шерстяной серо-коричневый платок, на ногах валенки, руки в рукавичках, на один мамин шаг ей приходится делать почти четыре. Они подходят к входной двери, открывают, поднимаются на второй этаж, здесь Еля на секунду замерла, а потом повернула направо, где когда-то жили родители…
Дверь открылась, на пороге мужчина, Еля молча проходит мимо, входит в небольшую прихожую, из которой одна дверь когда-то вела в папин кабинет, а другая в спальню… полупустой чемодан громко бьётся о дверные косяки. Мужчина что-то спрашивает, но Еля не понимает его… даже не слышит, входит в комнату бывшую когда-то родителей… осматривается… ставит чемодан на пол… развязывает Лерочкин платок, снимает его… делает это молча, спокойно, как будто просто вернулась с прогулки… садится на стул возле стола, Лерочка забирается на колени к матери…
Еля обнимает Лерочку, а та прильнула к маме и уткнулась лицом в складки её кофты… прижалась к маме, а она вдруг начала плакать, слёзы катятся по щёкам, падают на голову Лерочки, она поднимает голову, смотрит на маму, слезы падают на лицо, Лерочка вытирает их, а слёзы все равно капают, тогда Лерочка ладошками вытирает слёзы на маминых щёках, а мама плачет… плачет, тихо, почти без звука… только плечи едва дрожат в такт негромких всхлипываний…»
«Спаси господи-помилуй-господи-спаси-помилуй-господи-спаси-господи-помилуй-помилуй-господи-спаси-спаси-госпо-ди-помилуй-помилуй-господи…», – шепчет и шепчет старушка и слёзы вновь и вновь подступают к глазам…
«Один акварельный портрет… и тетрадь записочек, которыми они обменивались. Всё что осталось. У неё школа в две смены, у него операции, дежурства…
«Лиска, сегодня дежурю, заболела Вера Петровна, я успел сварить для тебя картошку, а в ящике за окном сало. Вот, воистину «не знаешь, где найдёшь, где потеряешь» – сало принёс Файбисович, сославшись на то, что свинину есть нельзя, а ему этим заплатили за работу. Целую мою ненаглядную. Днём забегу на обед, может и тебя встречу»…
«Спаси, господи, помил-луй…» это всё, всё что осталось… У Лерочки муж тоже врач… был, и у Катяши… тоже… странно как-то, но тут не странно, ведь она медсестра.
– Бабуля! Ты всё же плачешь!
Бабуля заёрзала в кресле, заоглядывалась по сторонам.
– Катенька, ты слышишь? Кто-то ходит, – сказала бабушка.
Катя прислушалась – голову повернёт, ухом в одну сторону, в другую, лучше всего ухо улавливает звуки, когда оно расположено перпендикулярно источнику звука…
– Не слышу. Что-то, где-то всегда издаёт какие-нибудь звуки – воздух тёплый стремится вверх, на его месте появляется холодный, по пути они перемещаются по коридорам, комнатам, через щели, дыры, окна, двери, с первого этажа на второй, со второго на первый, а со второго через крышу… туда-сюда-туда… а на пути ещё встречают мебель, которая преграждает путь движения… Почему ты живёшь в этом страшном доме, почему к нам не переедешь? Вот ты всегда так! Никогда не признаешься, что плачешь!
– А зачем? Зачем тебе мои слёзы?
– Да затем, что я сама плакать иногда хочу, а как вспомню-посмотрю на тебя – так и не плачу.
– Так и не плачь.
– Даже когда мама умерла я не могла плакать.
– Тебе уже столько лет, а ты…, – Елизавета Карповна водит рукой по скатерти, как бы разглаживая, глаза не поднимает… хочет что-то сказать, смотрит на внучку… Та знает о чём бабуля сейчас скажет, но молчит, не останавливает, – сегодня стул детский вдруг в проход вывалился…
– Ладно, пока, бабуля, – Катя резко вскочила, обняла старушку, пробежала по лесенке, прыгнула из двери во двор, помахала ручкой, хлопнула дверцей и укатила, рванув всеми четырьмя колёсами маленькой ярко-красной японской машинки.
О РЕАБИЛИТАЦИИ ЖЕРТВ ПОЛИТИЧЕСКИХ РЕПРЕССИЙ ЗАКОН РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ ОТ 18.10.1991 № 1761-1
Статья 1.
политическими репрессиями признаются различные меры принуждения, применяемые государством по политическим мотивам, в виде лишения жизни или свободы, помещения на принудительное лечение в психиатрические лечебные учреждения, выдворения из страны и лишения гражданства, выселения групп населения из мест проживания, направления в ссылку, высылку и на спецпоселение, привлечения к принудительному труду в условиях ограничения свободы, а также иное лишение или ограничение прав и свобод лиц, признававшихся социально опасными для государства или политического строя по классовым, социальным, национальным, религиозным или иным признакам, осуществлявшееся по решениям судов и других органов, наделявшихся судебными функциями, либо в административном порядке органами исполнительной власти и должностными лицами и общественными организациями или их органами, наделявшимися административными полномочиями.
(Статья в редакции Закона РФ от 3 сентября 1993 года № 5698-1).
Статья 1–1.
подвергшимися политическим репрессиям и подлежащими реабилитации признаются дети, находившиеся вместе с родителями в местах лишения свободы, в ссылке, высылке, на спецпоселении.
(Статья дополнительно включена
с 6 ноября 1995 года Федеральным законом
от 4 ноября 1995 года № 166-ФЗ)
Храм
Стайк лежит на нижней полке уткнувшись лицом в подушку, ёрзает лицом, вздыхает, переворачивается на бок, снова в подушку, иногда вдруг вскрикнет, бормочет что-то. Иногда вдруг поднимится с закрытыми глазами, скажет что-то и опять упадёт… Где он, в каких пространствах витает…