В детстве, когда придут гости – родители всегда хотят, что бы дети… стишок рассказали, рисунки показали – хотят похвастать своим чадом…
Вот как-то собрались – пьют-шумят разговаривают на высокодуховные интеллектуально-интеллигентные темы… и кто-то сказал снисходительным тоном: «Бога нет… это научно установленный факт», а в ответ Паша звонким детским голоском брякнул: «это у вас нет, а у бабушки есть».
Она научила копать, ремонтировать калитку, они разобрали его детский велосипед, отремонтировали и снова собрали, они ходили на рыбалку, варили уху, она читала ему Пушкина… а потом умерла.
В сознании Паши Бог так и остался с ней.
И вот Стайк. Обрёл этого самого Бога, что был у бабушки? По началу Паша подумал, что Стайк просто пристроился в церковь. А что? Хорошая работа. Денег достаточно, не пыльная. Не так уж много учиться надо. Зато все бегут-советуются к ручке припадают, денег в карман суют: «Помолись, батюшко, за нас». Но, наверное, не только это, но что?
– Слушай, Стайк, а ты чего это в попы подался?
Стайк откинулся на спинку сиденья, как бы оттолкнулся от руля, но руки с него не снял, и смотрит на Пашу…
– Ну, я же тебе рассказывал!
– Ну да, деревня-ночь-поссать, а причём здесь церковь-поп и верующие? Ты просто увидел мир как он есть, без слов-мыслей и учений. Откуда Иисус-то появился, он что, сквозь облака в свете луны на тебя взглянул, а может это как раз наоборот, падший ангел? Как ты распознал, что это именно Бог? Какие-то признаки особые есть? Вот я на тебя смотрю, я знаю что это ты, потому что ты когда-то явился мне во всём своём пьяном безобразии и сказал: «Привет, выпить хочешь»? Я тебя с тех пор знаю. А как ты Бога-то узрел? По иконам? По рассказам? И не парь мне про то, что это ясно как день-свет-благодать. Бог приходит и всё открывается? Что это всё? И кто об этом говорит? Ты? Стайк? это просто ты произносишь, слово-имя, но ты понимаешь кто это делает? Кто говорит «Стайк? Ты говоришь Бог, но кто это делает? Бог? Но кто это? Как ты узнаешь о нём, и главное «кто о нём узнаёт», если ты даже не можешь ничего о себе сказать, кроме слов, которые просто имя, но имя чему?
– Э-э-э… «Стоять, Зорька»! Сбавь обороты. Ты чего это напал на меня?
– Я попов с детства терпеть не могу. Меня как-то раз бабушка в церковь повела, так, как бы погулять пошли, а она говорит, давай, внук, сюда зайдём! А было это в Никольском морском соборе, там, как ты знаешь, садик красивый всегда был и есть, и мы гуляли, ну, зашли, она меня шапку заставила снять и голову опустить, да так нагнула, типа поклон, в общем зашли, а там темно, душно, народ… всё бабки какие-то, шипят со всех сторон, сейчас не помню что они говорили, но мне страшно стало сразу, особенно этот запах! В общем стояли мы там, бабушка тоже шикала не позволяла ничего спросить, а кругом руками машут-крестятся, сопят, что-то шепчут, кто-то плачет, лица невесёлые, а потом меня к попу притащила за руку, а он такой толстый-жирный и одежда у него какая-то засаленная, руку мне к лицу протягивает – прямо к носу, до сих пор помню эти руки-сосиски пахучие, а бабушка шепчет-тычет сзади: «Целуй-целуй»! Чего целовать, я только маму целовал утром и вечером когда она меня целовала перед сном или когда будила утром, в общем… с тех пор… А бабушка… я её такой никогда не видел, она так боялась, боялась, что я расскажу куда мы заходили, просила меня молчать, а я маме никогда не врал… О, блин, я сейчас как на исповеди перед тобой! Ну, батюшка!
– Да брось, мы просто друзья. Батюшка – это работа такая, которую нельзя делать без Бога в душе. Я всегда на работе.
– Приехали! Откуда уехали. Я тебе про то, что Бога нет, что это всего лишь обозначение словами того, что словами не обозначается. Христос, Бог, Яхве, Аллах – это всего лишь имена, кстати! Ах – это восклицание, аль – это артикль когда восклицание надо на бумаге записать, получается Аллах. Так и всё остальное – Кришна, Будда, да любое имя, которое кому-то впервые на ум придёт. Встретишь Христа – присмотрись, они там все веселятся и танцуют. это всего лишь то, что ты не знаешь, это всего лишь то, что за пределами знания, твоего-моего-всех нас.
– Ну да. это Христос: «жизнь-путь-истина». А что тебя так разволновало?
– Ну как же?! Вы там ходите, говорите, кадилом машете, крест целуете и говорите, что только вы святы, только вы знаете истину, что есть только один путь, только одно спасение.
– Ты о чём?
– Да о спасении. Что такое это самое «спасение»?
– Приход в лоно Христа, принять его в своём сердце.
– Да блин! Он и так там, не надо ничего принимать. Всё уже есть.
Стайк вдруг засмеялся, да так весело-задорно-счастливо!
– Это ты меня спасаешь? От тьмы заблуждений! Паша, да успокойся. Пусть будет Будда! Пусть Аль Ах, что меняется?
– Как что? Всё! Вы перестаёте байки свои рассказывать – людей дурить. Они же верят во всё – и что по воде аки по суху, и что воскреснут потом, когда-то, и что смерти нет!
– «Религия – опиум для народа», народ любит опиум, – Стайк продолжает смеяться, правда уже не так задорно, потише, но всё равно веселится гладя на взволнованного Павла. – Паша, угомонись, всё – спектакль. И церковь спектакль, и наш разговор – спектакль. Мы все в этом театре. Жизнь-смерть-воскрешение… это такая пьеса, которую мы пишем ежесекундно, мгновение за мгновением и каждый автор своей пьесы, а пьеса каждого сливается с пьесами всех. Господь так и сказал – для вас истина как есть, для остальных притчи. Что ты мне хочешь доказать? Что твоя душа мечется, что ты не можешь обрести покоя? Прими мир как есть. Вот просто так как он есть: мы с тобой говорим, попы машут кадилом, рыбаки ловят рыбу, мимо нас мчатся машины, я работаю священником, ты – художник, мы едем на Север.
– Хрень какая-то. Христа нет, но он есть. А ты…
– А я хороший актёр, хорошо веду свою роль, я и есть эта роль, какая бы она не была.
– Так во что ты веришь?!
– Я верю во всё, что есть, – Стайк замолчал и смотрит на Пашу. Улыбается. – Ну что? Буря прошла?
– Не знаю. Ты веришь во всё что есть, а что есть?
Стайк нажимает на кнопку сигнала – оглушительный рёв в ответ.
– О Господи!
– Ага! Здорово гудит?!
И Паша вдруг как-то успокоился, вздохнул, расслабился.
– Ну что? Поехали? – Спросил Стайк.
– Поехали.
Стайк разогнался до сотни да так и поехал. Не обгоняя и не мешая другим двигаться не обгоняя. Современные мощные грузовики могут мчаться со скорость до 120 км/час, но крейсерская 100‒120, если кто-то тащится 80‒90, то он так и норовит обогнать, но хорошо, если это маленькая-короткая машинка, а если такой же грузовик да шаланда к нему в прицепе, ну, в общем, «сам живи и другим позволяй жить» – так безопасно, а если гоняться… самые страшные аварии как раз при обгонах.
Они неторопливо-спокойно-размерено-счастливо заехали в Ловозеро, потом в Мурманск, посмотрели на город с высоты окрестных сопок, полюбовались атомным авианосцем возле развалившегося причала на краю города, поохали да повздыхали, что всё так изменилось, что почти ничего не осталось от того, что было 40 лет назад и поехали в Норвегию посмотреть на фьорды.
А в Печенгу и Лиинахамари заезжать не стали.
Кафе
Это кафе Сидельников приобрёл после покушения, в котором погибли жена и дочь. Он хотел быть на людях, но как дома, и потому постарался сделать его уютным, желанным с постоянными посетителями – хорошо бы это были близкие друзья, но таких не осталось. О том, что он хозяин, знал только шеф-повар Арно, для остальных он просто, друг шеф-повара, обслуживать надо быстро-аккуратно-тихо, за его столик никого не подсаживать и вообще никогда не занимать, даже когда всё занято и нет ни одного свободного места. Прибыль Сидельникова не интересовала, выйдут на самоокупаемость, и просто замечательно. Посередине зала – очаг, который можно разжечь и приготовить на нём еду на мангале или в казане. Но это при приготовлении блюд для всех посетителей – когда собирается компания или когда устраивают тематический вечер «казан-мангал», т. е. Арно в тот вечер готовит несколько блюд и посетители их тут же заказывают, причём устраивается аукцион, но все получают то, что хотят, поскольку… поскольку кроме шеф-повара отличного в кафе есть отличный массовик-затейник, как раньше когда-то говорили, а теперь это – аниматор. Кулинарное представление «казан-мангал» пользуется успехом, есть и другие: «фламбэ», «фондю», «манты-пельмени»… очаг закрывается, на его месте электроплита, вокруг столы для приготовления, и всё происходит как шоу, а иногда гости сами готовят себе в день рождения и в другие праздники, как-то раз на «арене» сразу три семьи готовили, но это всё «эксклюзив», а обычно – обычное кафе с отличной кухней, приятной живой музыкой по вечерам и безукоризненным обслуживанием. Со временем кафе стало элитарным, практически все столики либо заранее заказаны, либо абонированы, либо ставят дополнительные, но есть часы когда сюда могут прийти студенты, просто молодёжь, иногда провести вечеринку… Иногда здесь кормят многодетных, иногда устраивают обеды для инвалидов, всегда поутру раздают еду для бомжей – остатки, но не объедки, объедки достаются собакам, причём не просто всё в одну кучу, а отсортировано – хлеб, мясо, овощи… ну, по возможности. Что-то и выбрасывать приходится. Хотя Арно пытался как-то перемалывать всё в одну массу и эту массу переработать в какие-нибудь котлеты для животных но всё же проще выбросить, хотя «сердце кровью обливается» – пищу выбрасывать. У буддийских монахов Таиланда есть праздник, который Арно как-то раз видел: прихожане приносят в монастырь очень красивые-вкусные угощения, раскладывают их перед алтарём и монахами, которые тут же сидят, монах берет здоровенную глубокую посудину и складывает туда все эти яства-красивости, перемешивает в однородную массу и ест. Вот так. Еда, она и есть еда, просто пища для поддержания тела практики религиозной жизни.
Зарина из постоянных клиентов, но Сидельникова не знает. Очень удобное место: во-первых случайных людей здесь нет, во-вторых очень даже полезно-неожиданные встречи происходят и в третьих – безопасность. Есть закрытая парковка.