Паша спустился в кресло мягкое и ждёт Стайка, наблюдая всё это веселье. Постепенно его покидает напряжённость ожидания неприятностей, он чувствует, что не встретит агрессивного отношения… но ещё как бы не доверяет этому чувству.
– Слушай, а давай в бар да по коньяку, нормально, грамм по сто! – сказал Стайк
– Не, не пойду, – сказал Паша, – меня накрыло.
– Это что такое «на-крыло»? Сейчас полетишь?
Паша смотрит на него удивлённо:
– Что значит «полетишь», куда?
– Ну, встал «на крыло»… взлетай!
Паша улыбнулся, махнул рукой: «Пойдём, приобщимся местных тайн».
Взяли они по бокалу и опять в кресла мягкие. Отсюда всё отлично видно. Так приятно-спокойно-уютно-удобно… чуть-чуть коньячка, чуть-чуть беседы и… безграничное пространство доброжелательности.
– Стайк, а я ведь так мог бы и не встретить это… Я ни-ко-гда не был дальше границы нашей необъятной Родины. И, может, никогда бы и не увидел этих самых границ и «заграниц», если бы твой спонсор не погиб…
– Да он не погиб, просто умер. Вышел из кафе, сел в машину, завел мотор и умер. Машина долго стояла, и никто не обратил внимания, что она стоит, работает и никуда не едет, а потом мотор заглох – бензин закончился, а потом фары погасли – аккумулятор сел, а уж потом кто-то увидел, что он сидит там и не двигается, в общем вот так было. Сердце не выдержало.
– А ведь мы рядом проезжали. Он еще пригласил нас, а мы отказались, а потом решили «сгонять на Север»! И чего тебя тогда вдруг торкнуло?
– Ну, едем мы, разговариваем, а в голове крутится, что дела идут ме-едленно, частые остановки работ, подрядчики, рабочие…, а тут ещё затор на дороге, а мы уже опаздываем, а если опоздаем – опять остановка работ на месяц-два, а может и больше, опять по кабинетам ходить, угощать, разговоры говорить… и вот мы едем-едем, шутим, и в голове всё это крутится-крутится: «подрядчики, рабочие, остановка работ» ‒ и так вдруг всё надоело!
«А знаешь! Давай рванём на Север! Вот прямо поедем и поедем, просто свернём на Мурманское шоссе и погоним. Мы за день доедем. Сопки, северное сияние… как вспомню – дух захватывает…».
–У этих финнов, «убогих чухонцев», у них же только озёра и промежутки между ними! А они нам масло, молоко, сметану везут, станки, телефоны, корабли строят… и пьют! Не меньше нашего, а счастливы, просто счастливы, ну… может, вот сейчас уедут по домам и там всё то же – противные жёны-мужья-тёщи-дети… Но здесь-то почему ничего не вырывается наружу?! Ведь должны как-то… ну, задираться, наверное, вот рокеры эти на байках. Ну чего они на них гоняют и… ну…
– Никого не убивают? – весело спрашивает Стайк.
– Почему мне так спокойно? – Паша посмотрел на Стайка, а тот как будто и не слушает, сидит, поглядывает по сторонам, улыбается.
Утром возле гостиницы стояла их машина и ещё несколько, а вся парковка – пустая. «это значит – машин пятьдесят, а то и сто, уехали под управлением… не вполне трезвых, да просто пьяных водителей? А где полиция?»
Но ни здесь, ни в Норвегии, куда они «дальше погнали», они так и не встретили ни одного полицейского. А может, у них их и вовсе нет? Да как же они без полиции живут-то?
Дом
К утру к дому приехал сменщик, подошёл к машине Смотрящего, а тот спит… а может, и не спит? Уж очень как-то странно он лицом к стеклу прильнул, и стёкла запотевшие. Сменщик осторожно потянул за ручку дверцы со стороны водителя, Смотрящий начал вываливаться по мере исчезновения опоры, но в какой-то момент вдруг воспрял и медленно разогнулся в кресло, но глаз не открыл. Жив. Сменщик тряханул за плечо – Смотрящий открыл глаза и, слегка покачивая головой, постепенно вернулся в этот мир…
– Ни-че-го, – сказал он, – до утра ничего, а к утру сомлел, не выдержал: ни выпить, ни закусить, ни музыку послушать. Вечером мужики туда ушли, и я не видел, куда они делись, но кто-то стучал оттуда, сильно стучал, я бросился открывать, но дверь как заклинило, а когда открыл – никого; странно, наверное, через другой вход вышли. Кто-то там вроде как есть – то занавеска шевельнётся, то вроде как тень мелькнёт. Но это ночью. Темно. Может, мерещится.
– Пойдём, по светлому сами посмотрим, – сказал сменщик.
– Ну как скажешь, теперь ты «смотрящий», – сказал Смотрящий и засмеялся, – но я вчера всё обошёл… Открыл входную дверь, поднялся на второй этаж, прошёл комнату за комнатой – везде запустение, на всём паутина из пыли…
Откуда пыль? Никого нет, окна разбиты, а пыль… пылинка за пылинкой прицепляется к пылинке образуя тонюсенькие пыльные паутинки, которые переплетаются с другими паутинками, располагаясь по углам потолков, за стенками брошенных шкафов, и постепенно разрастаясь, погружают всё пространство в огромный пылепаутинный кокон…
Сменщик слушает вполуха.
Смотрящий рассказывает как он ходил-ходил, поднимался по лестнице, опускался совсем по другой, снова поднимался, но опять другая лестница, и комнаты другие, он в них ещё не был, но он не удивляется, а просто ходит-ходит… пробовал выглянуть в окно, чтобы понять, с какой стороны дома ходит, но оно как будто тоже паутиной заросло – вроде свет пробивается, но сколько не вглядывайся: какие-то разводы, светлые матовые пятна, тени, наверное, от веток деревьев, а потом и вовсе почернели окна – просто как будто там, за окном, ничего нет, но здесь, внутри, всё видно, хоть и не отчётливо и только прямо под ногами и немного впереди, как бы свет от фонарика, закреплённого на голове, как у шахтёров, но никакого фонарика нет. Иногда ему слышатся какие-то звуки, напоминающие голоса людей, но не отчётливо, как бы где-то за стеной, иногда можно понять отдельные слова… Смотрящий шёл, вглядываясь в жёлтое пятно открывающегося и тут же исчезающего пространства, прислушиваясь к шуму своих шагов, услышал какой-то резкий звук, стремительно повернулся-шагнул в ту сторону, сильно ударился ногой и едва не повалился в направлении внезапно возникшего препятствия – обшарпанный детский стуло-стол, и как вспышка прямо перед ним – маленький человек сидит в этом стуле и стучит ложкой по столу… «Еда-еда-еда…!» И вдруг темно. Вообще ничего не видно. И никакого беспокойства не возникло. Да и вообще – ни о чём не думал, просто стоял в темноте… и вдруг как вскрикнул: «Да это же я! Ведь это у меня такой стол и стул в детстве был! И ведь это мне нравилось так ложкой стучать…» И тут же возникла другая картинка: солнце-тепло-ветерок и где-то далеко внизу-справа речка, и кто-то купается, руками размахивает, смеётся, а кто-то отвечает им там весело-радостно, а потом… Смотрящий стоит в темноте – не двинется, не шелохнётся… Что потом? Темно. Колючая щека, к которой его прижимают и запах такой… ну… сильный… и не как мамин… не тёплый… И кто-то говорит: «это папа, ты скажи – «папа», а он… а он молчит, а ему опять: «это папа.
Это папа, скажи «па-па»… Совсем темно. Смотрящий зажигает спичку, пытается понять куда идти, спичка догорает до пальцев, падает, смотрящий зажигает новую, эта тоже догорает и падает…
Штаб
Артур приоткрыл дверь, затем то чуть больше откроет, то прикроет слегка – рассматривает помещение штаба… «Господь любит своё чадо, – бормочет он еле слышно, – Господь привёл меня, вот он, мой Генерал, и вот его верные вассалы…»
Артур резко открывает дверь!
Все, кроме Генерала, смотрят на него, а Генерал застыл в неподвижности над столом с макетом. Артур направился прямо к нему и положил руку на плечо:
– Привет, Генерал.
Генерал вздрогнул, распрямился, повернулся, увидел.
– Ты почему здесь? – сказал он негромко. – Как ты узнал про это место?
– Это мой «вариант Б».
– Его не было в списке.
– Это мы ментов завалили…
– А автомобиль на парковке?
– Мы туда даже не попали, пришлось мимо пройти…
– Почему без маски? Тебя узнают…
Артур усмехнулся.
– Мы в кафе работаем.
– Блядь-блядь-блядь… Всё не так пошло… – шепчет Генерал. – Бей меня, остальных разоружай, связывай… – Артур достаёт оружие. – Потом, когда оклемаюсь, пытать будешь и заставлять меня… – Генерал не успевает договорить…
Артур спокойно бьёт генерала, тот как сноп падает на стол и сползает на стул. Артур достаёт второй ствол, направляет оба на сотрудников в штатском.
– Оружие вот сюда. Огонь открываю без предупреждений, на поражение.
Сотрудники подошли, положили…
– Сели на пол спина к спине, локоть к локтю…
Сотрудники выполнили. Артур вынимает из кармана разгрузки несколько монтажных пластмассовых хомутов, кидает в их сторону.
– Вот ты, – показывает на ближайшего, – хомут на руку, – тот выполняет, – следующий продевает свой хомут через его и затягивает на своей руке, затем повторяет с другой рукой то, что сделал первый, а третий повторяет то, что сделал второй, следующий повторяет действия предыдущих… – Артур наблюдает, все постепенно затягивают руки. – Ну вот и порядочек, – говорит Артур, «хомутая» последнего. – Вот это по-нашему: спина к спине, рука к руке, – и вдруг хохочет: – Один за всех и все за одного!
Артур отходит на несколько шагов, осматривает получившуюся картину…
– Пожалуй, надо обыскать с целью лишения средств связи и запасного оружия…
Он подходит, склоняется, начинает обыскивать, выкидывает то, что находит: мобильники, кошельки… и тут один из сотрудников попытался ударить его ногой в голову. Артур мгновенно стреляет… попал в область пониже пупка… сотрудник вскрикивает, замолкает, теряет сознание.
– Больно? – спокойно говорит Артур. – это что? Герой невидимого фронта?! Я предупредил – огонь на поражение. Но его явно безумное действие выявило недочёт, который я немедленно исправлю – надо и ноги захомутать. Достаёт хомуты, эти побольше размером, быстро соединяет противоположные ноги сидящих – правую одного с левой рядом сидящего, и так всех, включая раненого – или уже убитого? Из-под раненого или уже убитого появляется кровь, образуя тёмно-красную лужу.
– Разговоры так же пресекаются огнём на поражение.