– Выучил?
– Потом высокодуховные книги переводил на русский.
– Низко… духовные, высоко… духовные. это как, это о чём?
Стайк смеётся:
– Не знаю, для меня есть только одна духовная книга…
– И что же в ней такого хорошего, что ты никаких других не признаёшь?
– Признаю, но зачем мне другие, если в этой уже всё есть.
– Во как! И что же это такое твоё «всё», что оно есть в одной книге?
– Всё – это даже то, что мы, два старых пердуна, едем по дороге иностранного государства и рассуждаем обо всём…
– Рули, мудрый поп старшина первой статьи…
Паша иногда щёлкал фотоаппаратом, прямо из окошка, нажмёт на кнопочку – стекло плавно опустится, Паша прильнёт глазом к видоискателю, слегка поводит туда-сюда и щёлкнет. Иногда несколько раз подряд: щёлк-щёлк-щёлк… щёлк. А иногда попросит остановить, вылезет… походит-походит, щёлкнет, ещё щёлкнет, а иногда вылезет и не щёлкнет.
«Чего ж не щёлкаешь»? – спросит Стайк. «Да не щёлкается», – ответит Паша.
Потом из «нащёлкнутого» получилась серия из нескольких картин-коллажей в которых причудливо соединились и фотографии, и портреты, и пейзажи, и машина, и рыбы, и Куйва, и «Край земли», как его назвал Паша.
На самом деле это Nordkapp что в переводе означает Северный мыс, до которого они доехали в конце путешествия «Туда».
Длинный-долгий-долгий подъём в гору, в гору, в гору… легковые машины, кемперы, мотоциклы, велосипедисты… авто-вело-мото путешественники, а ещё автобусы с туристами… все едут-едут… Справа берег моря, слева скалы, потом туннели… тундра, олени бродят… кемпинги, посёлочки, на море
садки рыборазводные – вот откуда «норвежская сёмга», а вдали корабли здоровенные… И вот… и вот все и каждый упираются в шлагбаум. Платишь кроны, въезжаешь на парковку… Приехали.
– А куда это мы заехали? – Спросил Стайк.
– Ты у меня спрашиваешь?
– А мы сюда ехали?
– Мы просто ехали и ехали…
– И приехали… хрен знает куда.
Они припарковались, открыли Интернет, поискали там… и ахнули, и долго недоумевали, и весело смеялись друг над другом… Старый поп да старый художник на старости лет решили прокатиться куда глаза глядят и прикатили на край света!
Край! Край света! Значит, и край темноты! А здесь везде светло! Свет! Свет! Свет…
– В конце туннеля! – хохочет Стайк.
А в конце туннеля – ресторан, а в конце ресторана – балкон, а на балконе снег талой грудой лежит, а в балкон брызги солёные и ветер, и больше ни-че-го, сама бездна дохнула на Пашу, который вышел на этот балкон. Он постоял взволнованно затаив дыхание… потом кто-то вошёл, ещё кто-то… загалдели на каком-то иностранном … «Ах-ах-ах…» и Паша вернулся в ресторан, где Стайк задумчиво разглядывал ряды алкоголя за стойкой бара, молча махнул ему рукой, и они отправились в путешествие «Обратно»…
Часть четвертая…Смерть
И вновь
в одно мгновенье
всё здесь
И жизнь
и смерть
и слёзы
и любовь…
Дом-Трасса-Дорога-Дом…
Матушка – такое волшебное слово. Ругаться им невозможно, сколь не кричи: «Мааатушка!» – всё одно ласково получается… А уж если просто позвать: «Матушка…» то и вовсе – покой и благолепие ниспадают. Матушка Ольга лихо водит собственный автомобиль повышенной проходимости и комфорта, по утрам совершает конные прогулки по прилегающим к дому полям и лесным дорогам, она стройная, красивая и… всё ещё привлекает мужское внимание, хотя и не молода и даже уже бабушка нескольких внуков.
Тихий, скромный, пытливый Микеша вырос в спокойного, благожелательного отца Николая. Ещё в семинарии он, предаваясь размышлениям о своём служении после окончания, сладко мечтал именно о том, что если он пойдёт по пути белого духовенства, то у него должна быть именно «матушка», ласковая, добрая, домашняя, внимательная, совсем не такая, как его мама и бабушка, которые были всегда сдержанны на ласки и объятия, а ему всегда именно их хотелось…
Но как-то странно всё получается в жизни: хочешь и мечтаешь, а встречаешь и живёшь… совсем не так, как мечтаешь. Оля стала прекрасной домохозяйкой, заботливой женой, замечательной матерью, но никогда не была «матушкой» в понимании Микеши. Иногда ему казалось, что он женился на своей маме и бабушке, вместе взятыми. Всегда слегка ироничная, никогда никому не раскрывала своих душевных тайн, но никогда, впрочем, и не прятала их, просто не выпячивала. Её сдержанность теми, кто не знал её, да и самим отцом Николаем воспринималась иногда как душевная холодность и отчуждённость, но однажды он увидел её горячее отзывчивое сердце и взволнованную душу и с того момента перестал размышлять о чём либо, кроме дел хозяйственно-семейных… запасы продуктов, коммунальные платежи, одежда, школьные принадлежности, строительство и обустройство дома, поездки на отдых. Ездили каждое лето в деревню к Олиным родителям. Как-то раз они всей семьёй пришли на озеро купаться, разделись, загорали и вызвали тем самым великие волнения местного населения, как будто священники в рясе, что ли, купаться должны… С тех пор стали ездить и в Европу – к Микешиным друзьям, которые жили и служили там, но среди них не только священники. Официально это называлось – «отпуск для лечения». И загорали, и купались, и вино пили, а потом научились кататься на горных лыжах и ездили отдыхать и зимой.
Отец Николай начисто лишён карьерных устремлений, его несколько раз пытались «взять на повышение» в управление епархии, но он как-то, сам того не желая в явном виде, счастливо избегал этой участи. Он всегда предпочитал прямое служение и непосредственное общение с людьми. К нему приходили не только местные жители, приезжали из Москвы, Питера, других городов, даже из Европы, но ничего такого умного и высокодуховного он никому не вещал, просто разговаривал, просто вместе молился, всегда радушно-приветливо встречая всех.
«Это ли не пример святости?
«Ах-ха-ха… ха…»
Святость есть чистота сердечная, стяжание благодати, этой силы Божией, несотворённой энергии, божественной и обожающей, которая, подобно множеству цветных лучей солнечного спектра, проявляется в различных дарах Святого Духа. Полнота благодати Божией, преображая святого подвижника, преодолевает законы тварного бытия, раздвигая пределы времени и пространства, и даже сам закон всемирного тяготения теряет свою силу в виде высшего символа неподзаконности святого стихиям этого мира.
«Святое – не святое, пустые слова. Просто бла-бла-бла… просто разговоры из пустого в порожнее, это всё, чему вас учили, и чему вы поклоняетесь, и что исполняете просто «из вежливости», и вы не можете убить просто потому, что это кому-то надо, вам подавай какую-то идею, какой-то великий скрытый смысл приказа, на уничтожение, а даже когда его нет, этого приказа и вам недоступен сакральный смысл действий ваших приказчиков, вы этот смысл находите и пытаетесь действовать прикрывшись им, – Артур прохаживается перед «коллегами» помахивая оружием. – Убивать – это просто убивать. Вы готовы просто убивать? Убивать – это значит и быть убитым, как убьёшь – так и убьют. Готовы? эй, бойцы невидимого фронта! Вы готовы?»
«Бойцы» не отвечают и даже головы не поднимают, чтобы посмотреть в сторону источника произносимой речи.
«Вон, ваш начальник, он уже теперь и не начальник, а самый что ни на есть «конечник», он разве был готов? Он разве, планируя «естественную убыль» операции, хоть когда-нибудь, хоть на мгновение предполагал, что он так же может стать этой самой «естественной убылью»? А вот, всё же стал. Теперь он на сто процентов, на своей дырявой шкуре знает, что это такое. Правда собственно шкура у него цела, просто сам он шкура… давно дыряво-продажная. Продаёт-покупает и продаётся. Сейчас мы его слегка реанимируем, – Артур подходит к Генералу, поднимает за волосы его голову, ну совсем так, как недавно Агей откидывал голову убитого им лейтенанта, – он нам понадобится в живом виде… на некоторое время». Всматривается в лицо Генерала: «Что-то… что-то… ну не может быть, я же легонько… – бьёт рукой по лицу, у Генерала щека отреагировала, – ну, что и требовалось. Щас он оживёт и мы продолжим наши игры в настоящий терроризм с настоящим выкупом заложников. Кстати, кстати сказать, здесь же вай-фай, значит и скайп, – достаёт смартфон, – ага, присутствует, – выключает, кладёт в карман, – помнится здесь есть чей-то свободный аппаратик, – идёт к месту, куда отбросил найденные у «сотрудников» аппараты, – зачем им сразу меня определять, кто да откуда, всё равно станет ясно всё, но пусть это будет позже». Находит смартфон, быстро-ловко водит сразу несколькими пальчиками по экрану… «Ага, вот и Агей! Привет! это я! – Подносит смартфон поближе к лицу,
– Видишь?
Агей кивает в ответ.
– Ага. Покажи, что там у вас?
Агей молча поворачивает свой смартфон в сторону заложников.
– Вижу… вижу-вижу… а теперь каждого…
Агей подходит ближе и медленно проносит телефон перед сидящими на уровне лиц…
– Да не спеши… не спеши… качество видеозаписи и так не очень будет, а мне лица нужны.
Агей останавливается на каждом лице и держит примерно 10 секунд.
– Во-во-во, так правильно.
Но руки Агея слегка дрожат.
– Эй!.. Изображение дрожит. Держи крепче!
Агей взял телефон обеими руками. На лице капельки пота. Худо ему. Всё ещё худо. А тут прямо перед ним бар, искушение… да что там искушение! Трясёт. Кто не знает? Похмелье! Ломка! Абстинентный синдром!
Абстине́нтный синдро́м (лат. abstinentia – воздержание) – синдром физических и/или психических расстройств, развивающийся у больных наркоманией и алкоголизмом спустя некоторое время после прекращения приёма наркотика, алкогольных напитков или уменьшения их дозы.
«Съехав» с высоких северных широт Лапландии, Стайк с Пашей закрутились в переплетении лесов, болот и озёр… Все дороги отличные, навигатора у них нет, карта у них хреновая, а на дорожных указателях надписи все на финском-непонятном… и ездят они, е