– Уж ты их муштруешь, как солдат, – говорит Евдокия. – Когда же ребятам и повольничать, как не в эти годы.
– Они и есть солдаты, – отвечает Наталья. – Мы все сейчас солдаты.
Володя поджимает ноги под стул и делает суровое лицо.
– А ты не помнишь, Дуня, – спрашивает Евдоким, – от какого числа последнее Катино письмо: от шестнадцатого или от семнадцатого?
Евдоким знает, что письмо от шестнадцатого; но он спорит с женой, чтобы, придравшись к случаю, достать письмо из жестяной коробки и в десятый раз прочитать его вслух. И неподвижно глядя куда-то далеко-далеко – в дальние поля, куда ушла дочь, – будет слушать чтение Евдокия. Ласково задумается о сестре строгая Наталья, и затихнет мальчик Володя, с горящими глазами представляя себе танки, битвы и загадочную тетю Катю – что-то она делает сейчас?..
– Почтальон! – кричит Лена, глядя в окно.
– О господи, спаси! – говорит Евдокия. И все спешат в сени.
Девушка-почтальон, низенькая, толстенькая и рябая, роется в сумке и достает два письма.
– От Кати и Николая, – говорит Евдоким.
– От папы и тети Кати! – радостно-испуганно кричат Володя и Лена.
– Зайди, – говорит Евдокия почтальону. – Зайди, поешь горячего, ишь, отсырела вся.
– Некогда мне, – отвечает почтальон.
И идет дальше скорыми шагами в своих грубых мужских ботинках, зашнурованных веревочкой. Идет во всякую погоду по улице Кирова девушка-почтальон с полной сумкой фронтовых писем и стучится в окна, как судьба.
1944–1959