Всей летной братией идем на аэродром (технический персонал уже там), выбираем место посуше. Техники с механиками выкатывают истребитель со стоянки, я сажусь в кабину, запускаю мотор и начинаю разбег.
Самолет на вязком грунте неузнаваем: набирает скорость неохотно, и я не спешу поднимать хвост машины. Газ дан уже по защелку, на полную мощность мотора, но машина не отделяется от земли. Приближается граница взлетно-посадочной полосы. Дальше село, хаты!.. И взлет прекращать уже поздно: выкачусь, окажусь в овраге.
Начинаю подбирать ручку управления на себя, чтобы помочь истребителю отделиться от аэродрома, а его засасывает грунт, тянет на нос. Наконец "лавочкин" не отходит, а прямо-таки выскакивает из грязи, словно пробка из воды, и повисает в воздухе. Скорость маленькая, и самолет с легким покачиванием с крыла на крыло - кажется, очень медленно - проходит над крышами домов.
Первая радость и первая оценка взлету - пронесло! Я вновь в родной стихии, чувствую себя свободно и раскованно. Вытираю со лба пот, выступивший от чрезмерного напряжения, и думаю. "Взлет-то произвел, а впереди посадка в сплошную грязь. Слетаю-ка на передний край, коли вырвался в небо: семь бед один ответ".
По радио передаю:
- Полоса непригодна!
Командиру полка и без доклада ясно, что непригодна, и он говорит:
- Уходи в Кировоград - там хорошая полоса. О посадке сообщи.
- Схожу к линии фронта, вернусь, и тогда посмотрим, что делать, - отвечаю я Ольховскому.
В районе расположения КП переднего края высота нижней кромки облаков метров 300, снегопад, видимость плохая.
Надо скорее возвращаться. С командного пункта запрашивают:
- "Маленький", почему один болтаешься?
- Пришел посмотреть, что тут делается, - отвечаю,- а то наши ребята засиделись без дела! Передний край дружески информирует:
- У нас тут тишь да гладь. Иди домой. Здесь уже все разделано под орех.
И вот я над своей точкой. Передаю командиру:
- Что я буду делать в Кировограде - сидеть, как неприкаянный? Не перевернулся на взлете, авось на посадке не скапотирую. Рискнем! Доведем пробу до конца.
- Давай. Пробуй... - раздается в наушниках голос.- Только повнимательней!
И я иду на посадку. Недалеко от посадочных знаков замечаю трактор, крытую машину, нашу "санитарку". В момент касания земли тремя точками "лавочкина" потянуло на нос. Удерживаю самолет от капота ручкой - полностью выбираю ее на себя, как говорят в авиации, "до пупка". При попадании на более твердый грунт машина поднимает нос, а как только колеса начнут зарываться в грязь, он опускается. Так, кланяясь, покачиваясь, приближаемся к концу пробега. Гаснет скорость, вместе с ней и эффективность рулей - сразу же увеличивается вероятность капотирования. В конце полосы грунт совсем мягкий, и Ла-5 все же ткнулся носом в землю. Перевернуться на спину сил уже не хватило.
Быстро отстегнув привязные ремни, я выскакиваю из кабины и гляжу на задранный в зенит хвост "лавочкина". Санитарная машина уже затормозила рядом, в ней - целая аварийная команда. Мигом перебрасываем фал через хвост и, поддерживая фюзеляж, ставим самолет в нормальное положение. Три лопасти винта загнулись в бараний рог...
О результатах нашей "пробы" пришлось сообщить в штаб дивизии.
2-й Украинский фронт двинулся в направлении Первомайск, Кишинев и погнал фашистов такими темпами, что истребительная авиация едва успевала перелетать с одного аэродрома на другой, чтобы быть поближе к передовой.
Командование полка принимает решение использовать для взлета проселочную дорогу. Батальон аэродромного обслуживания укатывает грунт по обочинам, расширяя ее до минимально необходимых размеров, чтобы только боевые машины смогли подняться. День и ночь трактор лязгает гусеницами, таская за собой самодельную волокушу из скрепленных, как плот, половинок телеграфных столбов с грузом. Наконец плотность новой полосы признается пригодной для взлета, и утром полк уходит на полевой аэродром Станиславчик (Ротмистровку).
Запомнился такой забавный эпизод, связанный с этим перебазированием. После взлета первой машины из кустов, что росли у начала полосы, раздались звуки марша. Это музыканты из духового оркестра батальона - несколько труб и барабан - решили таким образом проводить нас на новую точку.
Удивление командира полка Ольховского вмиг перешло в ярость:
- Вы что, заживо нас хороните?
Увидев быстро шагающего к ним богатыря с поднятыми вверх кулаками, "провожающие" тотчас прервали грустную мелодию и поспешно ретировались.
Вырвавшись из плена весенней распутицы, наш полк сразу же приступил к боевой работе. Мы ходили группами по четыре - шесть самолетов, на расстояния до 150 километров. Наша эскадрилья дважды сопровождала "илы" к Первомайску и столько же на разведку отступающих войск противника, переправ и оборонительных рубежей противника на западном берегу реки Западный Бут. Два других подразделения испытывали нагрузку не меньшую, чем мы.
В первом вылете наша шестерка завязала бой с "мессершмиттами". В один из моментов схватки молодой летчик Алексей Амуров пошел на вертикаль за "сто девятым", но запас скорости у него был мал. Вижу, дело грозит бедой.
- Кончай погоню! Сваливай машину на крыло и уходи под свои самолеты! предостерегаю пилота.
Но где там! "Вцепился" парень в фашиста, как черт в сухую грушу: отстает от него, а погоню не прекращает. И случилось то, чего я боялся: когда Алексей завис в верхней точке без скорости, "мессер" развернулся и, не обращая внимания на мой огонь, ударил по "лавочкину" Амурова почти в упор, как в учебном бою по мишени... Свалившись на крыло, машина пошла вниз. Нет, думаю, фашист проклятый, с молодым разделался, но посмотрим, что запоешь сейчас...
"Шмитт" пикирует, я - за ним. Как только гитлеровец начал выходить из угла пикирования в надежде, что я отстану, бью по врагу из пушек! Самолет его горит и падает к земле.
Бой заканчивается. Одного из наших нет: ясно - Амурова... В такую погоду он вряд ли найдет свой аэродром, заблудится и в лучшем случае сядет где-нибудь в поле.
Мы вернулись с задания. И что же? Навстречу веселый, улыбающийся Алеша!..
Когда все восторги мало-помалу утихли, я спросил Амурова:
- Как же ты сумел добраться?
- Командир! Я из этих мест. Все мне тут знакомо с детства.
- А почему не реагировал на мою команду? Своевольничать, ставить под удар и себя и своих товарищей, у тебя это тоже "с детства"? - голос у меня преднамеренно строг и неумолим.
- Я слышал вашу команду, - оправдывался Алексей. - Уж очень хотелось добраться до "худого" и чесануть гада! Получилось наоборот. Вот что наделал изверг фашистский...
Подходим к машине: разбит элерон правой консоли, других повреждений нет. Кто-то из летчиков замечает:
- Ерунда. Для наших техников залатать - что раз плюнуть. Через час можно в бой...
- Через час вылет четверкой, - даю команду. - Район - тот же. Сбор на предполетные указания через тридцать минут у моей машины. Амурову подготовить свой аппарат. Я буду на КП.
На командном пункте узнаю, что прошло уже три часа, как шестерка Ивана Кожедуба ушла в полет и до сих пор еще не вернулась с задания.
Болью обожгло сердце, но тяжелые мысли отгоняю: не бывает такого, чтобы всех шестерых фрицы сняли, Ивана так просто не возьмешь, и летчики в эскадрилье под стать ему - Брызгалов, Мухин. Эти ребята тоже не дадут в обиду ни себя, ни ведомых. Полет на пределе радиуса действий "лавочкина". Встретили где-нибудь фашистов, а после боя не хватило горючего дойти до дому или просто заблудились. Дело это нехитрое: погода-то дрянь, район прикрытия и место базирования - новые. Наверняка, сели в поле. А молчат потому, что нет связи. Успокаивая себя, я надеялся прежде всего на мастерство и храбрость наших пилотов.
На другой день они вернулись на попутных средствах. Так оно все и было. Причиной задержки явилась схватка с фашистами.
На шестые сутки работы с аэродрома Станиславчик наша часть вслед за передовой командой, вылетевшей на транспортной машине, уходит на Иван-Город. Тылы отстали, но на новой точке, за исключением питания, было все необходимое для выполнения боевых заданий. А механиков мы перевезли в фюзеляжах своих самолетов, заодно прихватив и сухой паек на двое суток.
С утра до позднего вечера вылетаем на задания, прикрывая свои войска на переправах через Днестр в районе Ямполя. Отставшие тылы подтянулись только на третьи сутки. Но уже на следующий день мы начали работу с нового аэродрома.
2-й Украинский фронт, не давая возможности врагу закрепиться на реках Южный Буг и Днестр, быстро продвигался на запад, отбрасывая немецко-фашистских захватчиков за пределы Советского Союза!
В небе Румынии
В конце марта наш фронт достиг реки Прут - водной границы с Румынией, а в первых числах апреля наступление приостановилось. Мы начали готовиться к передислокации на площадку Бельцы. Утром к нам прилетел инспектор дивизии Ф. Ф. Дахов и потребовал выделить ему в напарники одного летчика из руководящего состава для ознакомления с новым местом базирования. Выбор командира пал на меня. Но у самолета мой механик Козлов, тревожный и озабоченный, докладывает с досадой:
- Командир! Лететь нельзя. Машина неисправна... Где-то подтравливает воздух. Мне кажется, в основном фюзеляжном баллоне.
- Дохвалился ты, Петро, домудрился: "Не тронь технику до подтравливания!" - с огорчением пеняю я и без того расстроенному механику.
Он быстро заменяет аэродромный баллон, недовольно бурчит себе под нос:
- Это надо же... оскандалился... И на чем? На воздушке... - А затем Козлов, уже повеселев, обращается ко мне: - Через полчаса, командир, все будет исправно!
- Ты что, хочешь, чтоб нас с тобой ждали? Сколько воздуха? Или система совсем не держит?! - говорю я с негодованием.
- Давление в норме: около ста пятидесяти атмосфер. Но, - замялся механик и виновато заглянул мне в глаза, - я боюсь, как бы оно не стало на нуле при посадке. Без тормозов-то - вляпаетесь!