[13], и на соседних кроватях зааплодировали, а бабушка тихонько засмеялась в простынях. По ночам старушка тревожилась, что у внучки слипаются глаза, но Луиза понимала, как изнуряет бессонница, и рыла, рыхлила ночь своим шепотом, чтобы бабушке не было одиноко, – точно так, как делала бабушка, когда Луиза была маленькой. И что же – им удавалось отвлечься и посмеяться, и тогда Луиза пообещала, что, когда бабушка поправится, они вместе отправятся в Севилью.
Когда бабушки не стало, Луизе будто подрубили корни. Можно было уезжать, не думая, что оставляешь кого-то за собой. Она решила продать бабушкин дом. Покупатель быстро нашелся, но, когда дошло до подписания договора, Луиза осознала, что она не в силах уехать. В одночасье она приняла решение: останется в Греции, а свою страсть к танцам, театру и музыке будет питать тем, что превратит дом в площадку для маленьких трупп.
– Пусть мы будем голодать, зато спектакль состоится!
Парень забылся и выкрикнул эти слова еще громче. Луиза улыбнулась. Он понял, что его все услышали, и с пафосом продекламировал:
– И начинанья, взнесшиеся мощно, сворачивая в сторону свой ход, теряют имя действия[14].
Все рассмеялись, парень поклонился, завсегдатаи похлопали. Актеры принялись собирать вещи.
– Луиза, мы пойдем наверх. Нас ждут великие дела.
– Хорошей репетиции, ребята!
Зал вновь затих. Все вернулись к компьютерам и книгам. Сегодня Театр напоминал библиотеку больше обычного. Через две недели у этой труппы премьера. В дни спектаклей Луиза задерживалась в кафе до глубокой ночи. Наверное, стоит поскорее обустроить на втором этаже кабинет, чтобы оставаться там. Тогда можно отказаться от съемной однушки на улице Судеб. И платить лишнего не придется, и всегда будет где прикорнуть на пару часов. Обычно после представлений зрители не спешили расходиться. Если найти помощника, Луиза могла бы подавать желающим легкий ужин с вином. Место тут спокойное – разве что недавно парни в черном, какая-то банда, устроили переполох и напугали жителей. Луиза боялась, что за бедностью сюда потянется насилие, и все же она выросла в этом районе, знала его с пеленок, и жизнь здесь была мирная, всегда обходилось без подобных стычек. Вот только, когда те парни ругались с Ирини, упомянули и Театр. Узнав об этом, Луиза тут же помчалась к хозяйке ларька. У той настроение было, как всегда, боевое.
– Не надо их бояться, Луиза. Им лишь бы притеснять людей и наживаться на их несчастьях.
– Мне сказали, что они говорили про Театр.
– Ну, допустим, говорили.
– Но как Театр может кому-то мешать?
– Ой, хватит, не морочь мне голову. Ты думаешь ровно так, как они хотят, чтобы ты думала. Будь здесь твоя бабушка Виктория, она пришла бы в ярость.
Луиза рассмеялась. Она назубок знала, что последует за этими словами. Во время оккупации[15] бабушка прятала в подвале у родственников семью евреев. Ей это удалось, никто про них не прознал.
– Глупышка, да если бы эти люди понимали то, что для других просто и очевидно, они бы до такого не докатились. Думаешь, они когда-нибудь бывали в театре? Фантазия их пугает.
– Ладно тебе, Ирини, довольно мудрить.
– Дорогая, я правду тебе говорю. У кого есть фантазия – тот может вообразить себе лучший мир. Он закрывает глаза и видит то, чего жаждет. Именно это их пугает.
– Мечты людей?
– Мечты, мысли, всё. А им-то нужно другое: опущенные головы, глаза в землю.
– Ты права, Ирини.
– Для театра и для твоего фламенко нужно сумасбродство.
– Да какое еще сумасбродство…
– Прекрасное сумасбродство. Кстати, когда мы увидим тебя на сцене?
– Не думаю, что такое случится. Я не становлюсь моложе.
– Так, придется мне тебя поругать. Открой свое сердце, глупышка. Танцуй, смейся. Мне в твоем возрасте тоже казалось, что я уже взрослая. А сейчас, глядя на тебя, жалею, что не осознавала, насколько молодой была тогда. И если б моя подруженька Виктория стояла сейчас рядом, не спастись тебе от хорошей затрещины.
– Она никогда на меня руки не поднимала. Даже не замахивалась, чтобы напугать.
– Потому ты такой и выросла. Ты неженка, все витаешь в облаках, а рискнуть боишься. Поставь цель. Скажи: за год я подготовлю представление – и за дело.
– Хорошо, Ирини, я подумаю об этом. Я как раз размышляла, не переехать ли мне с улицы Судеб в Театр.
– А ты видела мою подругу Анну?
– Я проходила мимо и занесла ей апельсиновый пирог. Она когда-то давала рецепт бабушке. И знаешь, что она мне сказала? «Ты добавила слишком много сиропа, малышка. Апельсиновый пирог – он как поэзия, как искусство. Пересластишь – и все пропало».
– Анна умеет удивить. Она всегда отличалась от остальных. Она не человек – эльфийка. Святым духом сыта. Ах, если бы ты слышала, как она играет. Она касалась клавиш фортепиано и отправляла тебя в рай.
Луиза вспоминала, какими были бабушкины подруги во времена ее детства. Ирини и Анна. Тогда Анна потеряла все, что у нее было, – потому что в очередной раз доверилась незнакомцам и влезла в долги, чтобы им помочь. Сама она не принимала помощи ни от кого. В гробовой тишине объявила: «Я буду жить в машине». И добавила: «К тому же я всегда мечтала объехать весь свет в доме на колесах. Просто представьте, что я путешествую». Анна попросила Викторию лишь об одном – поставить в подвал фортепиано. Пообещала забрать его, когда ситуация изменится. Годы шли, временное становилось постоянным, Виктория ушла в мир иной, а фортепиано безмолвно стояло в подвале. Анна же продолжает свою кругосветку под окнами дома, где выросла. И нет этому путешествию конца.
Наследник птиц
– Пойдем посмотрим на актеров? – спросила Афина.
Она пожаловала с самого утра, чтобы познакомиться с кошками улицы Судеб. Роза начала представлять их. К счастью, Эмили Дикинсон снова где-то пропадала. Праксилла, напротив, не отлипала от них.
– Куда пойдем?
– В Театр.
– Здесь где-то есть театр?
– Не просто есть! Это лучший театр во всей Греции!
– Ну ты как всегда, Афина. Не преувеличивай.
– Так говорят знающие люди.
– И много ли таких знающих людей ты знаешь?
– Моя мама пересмотрела тысячу спектаклей, но в нашем Театре – самые лучшие из всех, что ей доводилось видеть.
– И как называется этот театр?
– Так и называется. Просто Театр. Я слышала, они готовят новую постановку и уже начали репетировать. Пойдем?
– Папа куда-то ушел пару часов назад. Если он вернется и не найдет меня, будет переживать.
– Ну Роза, ну пойдем. Мы не задержимся. Ты и Арью увидишь. Я привязала ее через два дерева отсюда, потому что боялась кошек.
– Пошли. А какую пьесу они ставят?
– Не знаю. Думаю, что-то про любовь, но играют молодые ребята, актеры, не очень известные, но одного из них по телевизору показывают. Знаешь тот сериал, который после обеда идет?
– У нас нет телевизора.
– Мда, вы совсем дикари.
– Папа говорит, что дикари – это те, кто смотрит телевизор.
– Да? А с театром что?
– Про театр он ничего не говорил.
– Вот видишь! Значит, договорились: идем в Театр.
– Можно.
– Э, ну тогда скорей. Я дам тебе вести Арью.
Арья как с ума сошла, когда их увидела, – ошейник весь перекрутился. Девочки спустились вниз по улице, которая вела к площади.
– К сожалению, после каждого спуска есть и подъем, – сказала, подпрыгивая, Афина.
Роза предпочитала подъемы. Из-за ноги спуски давались ей тяжелее.
– Роза, может, хочешь пойти помедленнее? У тебя нога болит? Ты ударилась?
– Нет. Я просто такой родилась.
– Какой – такой?
– С одной ногой тяжелее другой.
– А когда ты поправишься?
– Не знаю.
– Ну ничего, неважно. Я не буду бежать.
– Нет, беги. Мы с Арьей потихонечку догоним. Так ведь, Арья?
– Нет, я не побегу. Мне нравится с тобой разговаривать. Кажется, с тобой мне легче, чем со всеми старыми подружками. Конечно, и Катерина, с которой ты познакомишься после каникул, очень даже приятная, но иногда она строит из себя всезнайку. Не говоря уже о том, что, похоже, ей нравится Костис и мне она об этом не сказала.
– А ты сказала ей про себя?
– Нет.
– Может, тогда тебе стоит с ней поговорить?
– Да, ты права. Как только она приедет, попробую успеть, скажу ей про Костиса первая. Ладно, я еще сбегаю за жвачкой к госпоже Ирини. Вдруг и брата заодно там найду. До встречи в Маленьком Рае!
Афина рванула, как спринтер на стометровке. Роза смотрела вслед. Ей нравилась новая подруга. На днях, когда они играли в прятки, Афина нарочно притормаживала, дожидаясь ее. Роза хотела сказать ей, чтобы бегала в полную силу, но промолчала. На шумной площади ей было не по себе. Она надеялась, никто не заметит, что с ней что-то не так. Ей не нравилось говорить об этом. В старой школе на перемене дети носились вокруг как бешеные, мальчики спешили забить гол до звонка, девочки прыгали через скакалку. Роза тоже пыталась с ними прыгать, но всегда проигрывала первой, а потом просто сидела и смотрела на остальных. Однажды госпожа Иоанна позвала ее в кабинет и спросила, не хочет ли она стать помощницей в библиотеке. Роза согласилась и с тех пор каждую перемену проводила в маленькой библиотечной комнатке. Она записывала в большую тетрадь имена детей, которые брали книги, и проставляла даты. Каждого, кто возвращал книжку, Роза расспрашивала, что ему особенно понравилось. Так она постепенно узнала почти про все книги – даже про те, до которых сама пока не добралась. Если кто-то мучился с выбором, Роза всегда советовала, что почитать, и немного рассказывала о книжке. Однажды госпожа Иоанна сказала, что когда Роза вырастет, ей стоит работать библиотекарем или заниматься чем-то похожим.
– Но, кажется, у тебя самой другие планы.