Глава XL
Динни не сразу узнал человека, который скользнул по веранде, неслышно ступая босыми ногами, и осторожно постучал в стену рядом с распахнутой настежь дверью в его комнату.
Ночь была безветренная, душная. Луна проливала неясный свет сквозь мглистую дымку, скрывавшую от глаз звезды; неподвижный воздух был пропитан пылью и испарениями с рудников. Темная, костлявая фигура, возникшая на пороге, казалась призрачной и зловещей, словно видение тяжелого кошмара или выходец с того света. Динни беспокойно зашевелился, весь еще во власти сна, и глаза его невольно снова устремились к двери.
Голос, достигший его слуха, звучал настойчиво и моляще.
— Калгурла конец, — хрипло говорил старик. — Идем скорей, Динни. Нужно взять, копать яму, хоронить. Чтоб собаки не нашли… Полиция не нашла…
— Что? Что такое? — Динни еще не совсем пробудился. Стараясь стряхнуть с себя оцепенение сна, он понял только, что в дверях стоит Бардок и толкует ему что-то насчет Калгурлы.
— Калгурла конец, — повторил Бардок. — Шел долго, долго, оставил в зарослях близко Большой Боулдер. Надо хоронить. Собаки, динго… Полиция придет. Найдут. Наши люди все больны, сильно больны. Скоро смерть, конец скоро.
Динни уже слышал, что среди кочевников свирепствует очень тяжелая форма инфлуэнцы. Стойбище у Рилл-Стейшн, по-видимому, особенно пострадало от этой эпидемии. Впрочем, от многочисленных представителей различных бродячих племен, нашедших себе здесь когда-то пристанище, теперь оставалось всего два-три старика, несколько женщин и кучка детей. Во время войны вся молодежь покинула стойбище и работала на оборонных объектах, а потом перебралась дальше на север, где было больше спроса на рабочие руки. Динни хорошо знал местные племена и не сомневался, что Бардок только в крайнем случае мог обратиться к нему за помощью. Вероятно, Бардок остановил на нем свой выбор потому, что он был одним из немногих белых, знавших племенные обычаи, да еще, быть может, потому, что он всегда отлично ладил с Калгурлой.
— Иду! — сказал Динни, натягивая штаны и зевая. — Сейчас, Бардок, поглядим, что можно сделать.
Бардок присел на веранде на корточках. Он дышал тяжело, с натугой, его трясло, словно в лихорадке. «Верно, у него самого инфлуэнца, — подумал Динни, — после такой прогулки он, небось, еле на ногах держится».
Из невнятного бормотания Бардока Динни понял, что Калгурла несколько дней назад ушла из стойбища. Бардок долго рыскал по зарослям и наконец нашел ее тело на дне высохшего ручья, за Боулдерским кряжем. Туземцы все так больны, что никто не может помочь Бардоку похоронить Калгурлу, а хозяин фермы куда-то уехал. Бардок хотел, чтобы Динни пошел с ним и помог.
Динни раздумывал, как быть: сумеет ли он пробраться сквозь кустарники на своей «Попрыгунье Джейн» или придется ковылять за Бардоком пешком? В это время в окошке у Салли мелькнул огонек, и она в капоте вышла на веранду.
— Что случилось? — встревоженно спросила она, переводя взгляд с Динни на Бардока, который при ее появлении с трудом поднялся на ноги. Заметив мрачное выражение его лица, Салли поняла, что произошло какое-то несчастье. — Ты болен, Бардок?
— Уайа! Нет! — пробормотал Бардок.
Динни подумал, что туземец никогда, конечно, в этом не признается. Он объяснил Салли, зачем пришел Бардок.
— Как видно, в стойбище не осталось ни одного человека, который держался бы на ногах. Все лежат в инфлуэнце. Так что мне придется помочь ему.
— Я поеду с вами, — тотчас заявила Салли. — Я же вижу — Бардок совсем болен. Вскипятите воду, Динни, и напоите его чаем, пока я буду одеваться.
Динни знал, что спорить с ней бесполезно. В трудную минуту миссис Салли всегда разговаривала таким тоном. К тому же, если она сядет за руль, это значительно упростит дело. Динни уже не раз замечал, что зрение у него начало сдавать. Сам он не взялся бы вести машину при таком мглистом лунном свете — это могло бы кончиться плохо и для него и для Бардока.
Динни заварил чай, налил Бардоку большую кружку, отрезал ломоть хлеба и намазал маслом; потом налил чаю себе и Салли.
— Мы поедем на «Попрыгунье», — сказала Салли, снова выходя на веранду. Она уже оделась для дороги; в руках у нее были два старых одеяла.
Салли выпила чашку чая и направилась к гаражу, где стоял старый автомобиль Динни; она включила зажигание, завела мотор, вывела машину задним ходом из сарая, наполнила бензином бак, подлила воды в радиатор, проверила шины.
— Нужно взять с собой лопаты и мотыгу, — напомнила она Динни, когда он вместе с Бардоком присоединился к ней. — И посмотрите, чтобы в мешке была вода.
Динни бросил лопаты и мотыгу в багажник, наполнил водой брезентовый мешок — предосторожность, без соблюдения которой ни один старожил не решится отъехать далеко от дома, — и занял место рядом с Салли. Бардок забился в угол на заднем сиденье.
Машина с грохотом пропетляла по улицам и закоулкам пригорода, выбралась на простор и взяла направление на край холма и темневшие вдали кустарники. Скорчившись на сиденье, Бардок невнятно бормотал что-то, словно разговаривая сам с собой, потом внезапно испускал громкое восклицание или принимался уныло причитать. Динни объяснил Салли, что Бардок не только оплакивает смерть Калгурлы; он вне себя от горя и тревоги от того, что вынужден ее так хоронить — ночью, без соблюдения племенных обрядов, без плакальщиков.
— Местные племена обычно роют очень неглубокие могилы, на два-три фута, не больше, — говорил Динни, и Салли поняла, что он хочет отвлечь ее внимание от заунывных причитаний Бардока. — Они укладывают покойника в эту могилу головой к востоку и плотно прикрывают сверху свежесрубленными ветками. Землей не засыпают, чтобы душа легко могла вырваться на волю и разыскать души предков, которые всегда находятся где-нибудь поблизости. Вокруг могилы полагается петь, плясать и причитать, отпугивая этим злых духов, которые стремятся завладеть душой умершего. Потом собаки из ближайших стойбищ, динго и вороны раскидают ветки и растащат кости. Но примерно через год племя возвратится обратно, чтобы завершить похоронный обряд. Разбросанные кости соберут, и над этими останками снова повторятся пляски, пение и причитания. Это празднество в честь того, что душа покойного достигла обители своих предков. Затем кости либо зароют глубоко в землю, либо увезут подальше и схоронят где-нибудь в укромном местечке — в пещере или в ущелье. Вот ведь что грызет сейчас Бардока. От его племени не осталось никого, кто мог бы воздать Калгурле последние почести.
— Бедная Калгурла, — вздохнула Салли. — Она, верно, знала, что ее ждет.
Каменистая дорога по ту сторону холма была вся в выбоинах и колдобинах. «Попрыгунья Джейн» со звоном и грохотом взбиралась на холм и скатывалась с противоположного склона, отчаянно подскакивая на задних колесах, — тормоза никак не могли умерить ее буйный нрав. Салли втихомолку благословляла судьбу за то, что дорога была ей знакома и она могла избежать некоторых особенно опасных колдобин и размывов, образованных ливнями. Так, с грехом пополам, протряслись они две-три мили; наконец Бардок попросил Салли остановиться. Он вышел из машины и указал на боковую тропу, убегавшую в заросли. Тропа была едва приметна, и у Салли упало сердце, когда она на нее свернула.
Она ехала теперь, как во сне, следуя по узкой, почти неразличимой глазом тропке, которая вилась между высоких, казавшихся призрачными деревьев, между канав и котлованов заброшенного золотоискательского участка. Ей уже не удавалось больше избегать рытвин и торчавших из земли корней деревьев, и «Попрыгунья Джейн» подпрыгивала так, что Салли чуть не вылетала из машины и руль вырывало у нее из рук. Когда машина благополучно миновала подпорки копра, возвышавшегося над заброшенной шахтой, Салли в изнеможении шепнула Динни на ухо:
— Черт подери, Динни, как вы думаете, далеко он нас еще потащит?
Они отъехали уже мили за две от золотоискательских разработок, когда Бардок внезапно окликнул Салли. Она остановила машину и с трудом поднялась с сиденья.
Они вышли из машины, и Бардок подвел их к руслу высохшего ручья, на дне которого они увидели тело Калгурлы. Над колючей чащей кустарника возвышалась небольшая группа молодых деревцев. Тонкие, стройные стволы их казались обрызганными серебристой пылью, а листва отбрасывала пепельные пятна тени, которые оживали и трепетали при каждом легком дыхании ветерка, долетавшем, словно вздох, из глубины зарослей.
— Калгурла, видимо, хотела, чтобы ее похоронили здесь, неподалеку от тех мест, где она родилась, — тихо сказала Салли.
— Э-эм, да, — пробормотал Бардок. — Шел долго, долго. Падал, вставал, падал, вставал. Принес ее сюда, закопать здесь.
Возле тела Калгурлы Салли увидела кучку потухших углей — остатки небольшого костра. Калгурла лежала с открытыми глазами, на голове у нее была все та же старая мужская шляпа, которую она носила спокон веку, из-под ветхой юбки торчали голые, прямые, как палки, ноги.
Динни прикрыл тело Калгурлы одеялом; другое он разостлал на земле, чтобы Салли могла присесть отдохнуть.
Бардок схватил мотыгу и всадил се в каменистый склон холма над высохшим ручьем.
— Ты хочешь, чтобы я похоронил ее так, как хоронят у вас, Бардок? — с надеждой спросил Динни. — Вырыл ей маленькую ямку? А потом придет твой народ и похоронит ее глубоко?
— Похорони, как хоронят у вас, — сказал Бардок. — Совсем похорони. Никто не придет. Не будет хоронить.
Вырыть глубокую могилу — это была нелегкая работа, но Динни понял: Бардок хочет быть уверен, что кости Калгурлы не растащат дикие звери, так как он знал, что уже никто больше не придет сюда воздать последние почести ее останкам.
Салли повесила мешок с водой на дерево и присела отдохнуть. Она смотрела на двух стариков, рывших могилу. Они горячо взялись за дело поначалу; тяжело дыша и покряхтывая, выворачивали они тяжелые глыбы смешанной с галькой земли. Потом, как видно, решили поменяться: Динни взял мотыгу, а Бардок — широкую старательскую лопату. Тонкая пыль курилась в воздухе вокруг двух согбенных фигур; слышны были только глухие ритмичные удары мотыги, вонзающиеся в сухой грунт, и