Круг врагов Биктимира армаями не ограничивался. За ними стояли ханские слуги, стояли баскаки, науськивавшие этих двуногих псов на людей. Да и не только науськивавшие — баскаки и сами не ленились взмахнуть плеткой, чтоб ожечь человека, будь то егет вроде Биктимира или старик вроде его отца. Вот баскака-то уж непременно он отыщет. Суртмак свое получил, а Салкей жив. Должен Салкей и сам узнать «вкус» плетки, со свистом вспарывающей спину. А то ведь дешевле зайцев стали для него дети адамовы.
Особое место среди «должников» Биктимира занял ишан Апкадир, воспользовавшийся горем Минзили, чтобы стать ее хозяином, — именно хозяином, а не мужем называет она подлого хоросанца, если заходит речь о пережитом. Не виновата Минзиля в случившемся, а все ж… Мысль о том, что этот гнусавый святоша спал с ней, будто кипятком ошпаривает. Нет ему прощения, нет!
Далее идет тамьянский турэ Шакман. Правда, сделал Шакман в свое время доброе дело, приютил беглого егета, даже имя «Биктимир» он дал (так оно и «прилипло» вместо прежнего). Но когда Биктимир опять угодил в руки ханских псов, Шакман отрекся от него. Больше того, в угоду баскаку Салкею на глазах согнанного на майдан народа взмахнул плеткой, да не только взмахнул — оставил на спине Биктимира несмываемый след. Он, этот след, и поныне жжет спину.
Представляя, как отомстит своим врагам, Биктимир испытывал неизъяснимое удовольствие. Однако невозможно одним махом осуществить все, что так легко дается воображению. Вскоре он понял: для исполнения задуманного потребуется немало времени. Надо было спешить, чтобы добраться, пока руки-ноги целы и сила еще есть, до всех своих обидчиков.
Начать он решил с ишана. До горы Каргаул не очень далеко, и угнездился там воистину враг. Только вот с наскоку или мимоездом с таким врагом не рассчитаешься. Надо сначала приглядеться, с какого боку можно ударить наверняка. Биктимир собрался уж было съездить, слегка «пощекотать» ишана, но узнав, что через юрматынские земли прокочевало племя Тамьян, заколебался. Пришла ему в голову мысль: «А не отправиться ли по следу тамьянцев? Когда-нибудь так и так придется встретиться с Шакманом. Может, воспользоваться тем, что турэ в пути?»
Однако эту мысль сам же и отверг: нет, надо сперва покончить со счетами-расчетами у горы Каргаул. А потом уж можно будет безоглядно кинуться вслед за тамьянцами и проучить Шакмана.
Так решил Биктимир и приступил к исполнению своего решения. Для первого раза он поджег баню ишана. К сожалению, посмотреть, как она полыхает, не удалось. Пока по лесу поднимался на склон горы, откуда намеревался понаблюдать за суетой на подворье «должника», пожар успели потушить. В другой раз он угнал в лес несколько коров из «святого стада». Вернулся к жене лишь двое суток спустя. На ночь глядя ускакал, ночью и вернулся. В третий раз…
Когда он надолго исчез в третий раз, любопытный народ пытался выведать у Минзили, где пропадает ее муж. «Да на охоте, наверно», — отвечала Минзиля. Ей, конечно, не поверили. До юрматынцев дошли, да и по всей округе разошлись слухи о загадочных происшествиях в хозяйстве ишана. Хотя никто своими глазами не видел «баловника» в деле, многие догадывались, кто насылает на служителя аллаха мелкие пока что неприятности.
Ворох слухов, предположений, догадок изо дня в день нарастал, а все же Татигас-бий никаких мер, чтобы пресечь исчезновения Бикти-мира, не принимал. Правду сказать, сдержанность Татигаса объяснялась и его опасениями за собственное благополучие. «Человек, осмелившийся досаждать ишану, не постесняется поднять руку и на меня, — думал он. — Придется, видно, распрощаться с Биктимиром, но по-хорошему, тихо-мирно, а пока — гладить его по шерсти…»
Удобный случай, чтобы расстаться с Биктимиром по-хорошему, все как-то не выпадал.
И «тихо-мирно» не получилось. В жизни племени произошли давно назревавшие события: юрматынцы схлестнулись с армиями хана Ахметгарея. После столкновения, в котором участвовал и Биктимир, в племя он не вернулся.
2
Не успело еще в Имянкале остыть место хана Акназара, задушенного перед самыми воротами Малого Сарая, как занял его другой хан. Имянкалинский трон по наследству не передавался, правитель Ногайской орды мог по своему усмотрению назначить новым ханом кого угодно, тем не менее счастья этого удостоился сын Акназара Ахметгарей. Сел он на трон вместо отца с превеликой радостью и воодушевлением.
Порядки, установленные Имянкалой для башкирских племен, новый хан ужесточил. Несмотря на молодость, он чувствовал: шаткое положение Казани предвещает наступление беспокойных времен, а потому надо ради спокойствия в своем ханстве держать башкир, начиная с их предводителей, в крепкой узде. «Надо, — решил Ахметгарей, — почаще созывать башкирских турэ. Да, так я лучше буду знать, кто чем дышит, чем занимается».
Созвать предводителей племен, считал Ахметгарей-хан, дело не такое уж трудное. Что ни говори, есть в ханстве мечеть и есть у мечети имам — Апкадир-хазрет. Конечно, башкиры в мечеть не очень-то рвутся, но когда возникает необходимость быстренько созвать предводителей по важному делу, можно напомнить и насчет обязанностей верующего, выдвинуть дополнительный довод.
После открытия мечети, при жизни Акназар-хана, Апкадир-хазрет попытался вменить всем турэ в обязанность еженедельный сбор на пятничную молитву. Те воспротивились. Нашли такую обязанность чересчур тягостной. «Чем, — говорили, — ездить каждую неделю в такую даль, мы уж лучше пожертвования сделаем. А больно надо, так потихоньку у себя эти самые мечети построим».
Неплохо было бы, если б заставили предводителей приезжать по пятницам — ишан Апкадир внушал бы им в своих проповедях, что нужно, а заодно выяснял их умонастроения. Не вышло. Ишан, рассердившись, пугал адскими муками:
— Нет в вас благочестия, ждет вас на том свете казнь нескончаемая! Каждому мусульманину надлежит за день пять раз обратить к аллаху молитву, а вы раз в неделю сотворить ее ленитесь!
Слушатели хмуро молчали. Ишан продолжал:
— Да, пять сроков у дня, пять молитв! Утренний намаз — раз, полуденный — два, послеполуденный — три, сумеречный — четыре и поздний вечерний, то есть перед сном — пять. Понятно?
— Коли мы одними молитвами займемся, кому же за хозяйством присматривать? Кому воз мирских забот тащить? Ты, хазрет, приближен к аллаху, ты уж за нас и молись, — сказал кто-то.
— Молиться надлежит каждому мусульманину! Каждому!
— Ты, хазрет, сам подумай: весь день — за намазом намаз, а кто должен за нас работать? Так ведь ни кола ни двора ни у кого не останется, с голоду перемрем!
— Ежели пять сроков намаза для вас тяжелы, то в единственную-то на неделе пятницу собраться тут можете?
— Нет уж, хазрет, не уговаривай! Раз-другой за год завернем и ладно!
Словом, махнули башкирские турэ рукой на ишана.
Когда сел на трон Ахметгарей, таким вольностям пришел конец. Теперь сам хан рассылал гонцов с приглашением в мечеть, да все чаще и чаще. И баскак зачастил в главные становища подвластных ханству племен. И Ахметгарей-хан намеревался объехать все племена. Не один, разумеется, — со своими армаями.
— Царь урусов все ближе подступает к Казани, — объяснил он специально созванным на пятничную молитву предводителям племен. — Возьмет Казань — завладеет всей Иделью. Завладеет Иделью — пойдет на земли Ногайской орды. Великий мурза Юсуф повелел протянуть Казани руку помощи!
Ишан Апкадир подкрепил слова хана ссылками на коран.
— Пророк наш Магомет сказал: объявите кяфырам, идущим войной на мусульман, войну священную — газават! Ежели урусы, упаси аллах, захватят ваши кочевья, каяться будет уже поздно. Мечеть они сожгут. На веру нашу начнутся гонения. Страницы святой книги — корана — они кинут под ноги и потопчут. Отцов ваших и матерей, и детей ваших осквернят крещением и заставят молиться в молельнях, называемых церквями. Мы, мусульмане, должны остановить их. Газават! Газават!
Призыв к священной войне не воспламенил башкирских предводителей. Чем чаще слышали они такие призывы, тем больше настораживались и мрачнели. Не о газавате болела у них голова. Непомерно возрос их долг перед ханом, набавлялся и набавлялся ясак. Как избавиться от этой беды — вот чем были они озабочены.
Ханы менялись, а жизнь на башкирской земле не улучшалась, напротив, становилась все тяжелей. Люди нового хана обшарили все становища, пересчитали в стадах весь скот, не упустив даже какого-нибудь ягненка, но и увеличенным после этого ясаком не довольствовались, старались урвать и сверх того.
Вместо Ядкара, ставшего казанским ханом, Ахметгарей-хан назначил баскаком своего родича Бусая. Собака, говорят, черная ли, рыжая ли, — все одно собака. Новый баскак ни в чем не уступал прежнему, обирал народ, дабы ханская казна не пустовала, и для себя кое-что придержать не забывал. Выполняя последнее повеление великого мурзы Юсуфа, превзошел Бусай в усердии даже недоброй памяти предшественника, в каждый дом, в каждую лачугу сам заглядывал, и плакали люди навзрыд всюду, где он побывал.
Отобранный в племени Юрматы и сбитый в огромное стадо скот Бусай угнать сразу же не смог — людей у него было маловато, а племя открыто роптало. Уехал, оставив при стаде охранников, в летнюю ставку хана, к горе Каргаул, чтобы вернуться с вооруженными армиями и проворными погонщиками. Пока съездил, злость юрматынцев выплеснулась наружу. Накинулись они скопом на оставленных баскаком охранников, намяли им бока и прогнали. Когда вернулся Бусай с армиями, встретили его с боевыми дубинками и копьями в руках.
Столкновения этого Татигас-бий не видел, был вызван наряду с другими предводителями племен на пятничную молитву в ханскую мечеть.
Он и прежде творил молитвы кое-как, не вникая в смысл, а на этот раз и вовсе все перепутал: душа была не на месте.
Бусай своей безудержной алчностью вызвал в племени негодование, Татигас-бий, чувствуя это, сначала лишь ухмылялся, — ничего, думал, неплохо даже, если племя покажет зубы, чуть-чуть пошумит — со смирных больше берут. Но увидев, что дело может зайти слишком далеко, бий встревожился. Как раз в это время в племени снаряжали в путь-дорогу егетов, которых предстояло отправить в ханское войско. Как бы вооруженные егеты не насумасбродили, беспокоился Татигас. «Можно показать зубы, — думал он, — но взбунтоваться против хана — это уж чересчур. Пришлет, упаси бог, войско, все в пепел обратит. Кара за бунт падет в первую очередь на голову предводителя племени…»