— Мне никаких хором не надо, в сарае до полуночи посижу, да отправлюсь.
— А… ну на этот случай в доме приютим. Места хватает, — ответил чересчур заискивающе дед. — Тогда мы поскачем, а ты подлетай к дому самому большому. Вот же народ подивится, когда стражника железного увидит во всей красе.
— Я лучше с вами пешком, — спохватился, когда дед уже собрался в седло прыгнуть быстрее молодого.
В кабину меха садиться — сил нет никаких. Дед на меня посмотрел с сомнением, но ответил покорно:
— Как скажешь, барин. Так, Семён, лошадь свою передай.
— Да я пешком.
— Не, не. Негоже. У нас таких гостей с начала основания не водилось.
— А как же Семён?
— А внук службу будет нести, — выдал дед. — Ему за честь сторожить стражника батюшки императора. А потом его сменит Василий.
— Служу Родине и батюшке императору! — Отчеканил парень, встав по стойке «смирно».
— Во, — кивнул дед на внука. — Прошу на заметку, барин. Очень смышлёный мальчуган. Служивый из него выйдет хоть куда.
Не зная, что ответить, я продрал горло. А затем вынул из кармана карту и развернул перед носом деда на весу.
— Отец, подскажи мне, где я оказался…
В деревне мне такой стол накрыли, что стало неловко. Да ещё и все жители собрались от мала до велика, будто свадьбу справляем. Деликатесов — запасы полугодовые. Детвора руки тянет с дикими глазами, а женщины им по рукам бьют. Мол, всё барину.
Самогонки мне предлагают, а я с ног валюсь, и глаза слипаются. Но улыбаюсь из последних сил и киваю всем, как дурак. Рассказываю, как во Владивостоке с гадами расправлялись. От таких рассказов всю детвору выгнали с застолья, у мужиков глаза на лоб, а женщины плачут.
Барышню лет семнадцати рыжую с веснушками мне подсадили напротив. Грудастая, зеленоглазая. Раскраснелась вся. Ушлый дед с бабулей, которая ещё похлеще, практически открытым текстом сватать её стали. Но потом я сердечно признался, что невеста у меня есть.
Только она об этом ещё не знает.
Кое–как отбрыкался от назойливых слушателей к двадцати двум часам и завалился спать в отдельной комнате, попросив растолкать меня в три ночи. На мягких перинах, как принцесса, уснул сладко. Разбудили только утром.
Всей деревней провожали, некоторые бабули со слезами на глазах. А я рванул на лошади быстрее, понимая, что Фёдор мой будет очень сильно волноваться!
Мехар на месте. Часовой Семён с двустволкой не дремлет! Меня увидел, строевым шагом пошёл докладывать, что происшествий не случилось.
— Спасибо за гостеприимство! Берегите себя! — Откланялся уже из кабины, закрыл крышку. И взялся за ручки. Ахнуло в груди, и полилась магия, оживлять металлического исполина.
— Ждём тебя снова, барин! — Воскликнул дед, замахав шапкой, когда я стал взмывать в воздух.
Вижу, как с деревни вся толпа выбежала на полёт мехара посмотреть. Что ж! Пролетел низко прямо над крышами домов. Пацаны мелкие прыгают в восторге, бегут за мной по полю.
А я набираю высоту, оставляя этот мирок. Он уменьшается подо мной, и вскоре теряется в величии русской земли…
Пасмурно сегодня. Лёгкая влажная дымка ухудшает видимость. До полуострова Муравьёва–Амурского добираюсь к полудню, несколько раз сменив курс. На удивление на радаре нет мехаров до самого Амурского залива, куда благополучно ныряю прямо с ходу. В медвежьей пещере меня встречает Фёдор.
Думал, будет ругать. Но когда я слез, он кинулся и обнял.
— Зря я старый тебя сразу в огонь послал, — зашептал чувственно. — Иногда тебя от батьки и не отличить. Такой же безрассудный и решительный. Вот я и путаюсь. А потом старый дурак спохватываюсь.
— Я добрался до Хоккайдо, дед, — отвечаю ему, отпряв. — Целую колонию тварей вырезал. Видел бы ты, как они под моими клинками сыпались.
— Весь в отца!
— Трофеи, — комментирую, подавая вещь–мешок.
Фёдор принял, как завороженный, через ткань прощупал. И глаза у него на лоб полезли.
— Это ж сколько… — ахнул.
— Сорок два голубых сердца, если не обсчитался, — отвечаю уже безрадостно, вспоминая о той «жабе».
— Будем варить, Андрюш, — оживился. — Тогда рассказывал, теперь на практике всё покажу! А то помру скоро и всё дело встанет.
— Да брось, дед, вон в воду ныряешь лучше меня.
— Да уже и не придётся, докопал я сюда ход, — шепнул заговорчески и за углём пошёл.
Разжёг печку под большой колбой. Раздул так, что зажарило мощно.
Довольный огнём, дед аккуратно из мешка треть кристаллов в колбу переложил. Причём со знанием дела, всматриваясь в каждый кристалл, будто за ними монстров видит. Какие–то отложил, расфасовал. Спросил его, тот отмахнулся.
Будто уже совсем другой Фёдор, сосредоточенный на работе мастер. Мешки начал ворочать, которые с закутка достал. Сыплет что–то белое поверх кристаллов.
Лишь когда забурлило всё, стал комментировать нюансы.
— Наперво негодные отбраковать надо, где всего один кристалл — те не бери даже. Варятся вместе лучше одинаковые по весу. И главное соли не переборщить, а соду можно. Примерно один к одному мешаешь.
Понятно. Соль и сода. Киваю, а сам на колбу смотрю. При такой температуре, что жарит, как в топке, ни одно стекло не выдержит.
— А сосуд откуда?
— Заметил, какое славное стекло? — Усмехнулся Фёдор. — Такое даже из пушки не пробьёшь. Думаешь, дед твой придумал аппарат, найдя нужные детали? Всё ж с метеорита сибирского. Со второй его части, куда в экспедицию ходил он.
— Поясни.
— В метеорите пещера была, а в ней мехар этот, и всякое добро.
— А эрений и так добывают? Как–то с гвардией совсем не вяжется. Не стоят же они у туш нелюдей, не ждут, пока всё выпарится. Думал, что с иркутского метеорита частицы находят и в казну сдают.
— С иркутского находят, — подтвердил с хитрым выражением на лице, помешивая железной палкой получившуюся из кристаллов жижу. — А такого способа они уж точно не знают. Но с удовольствием хотели бы узнать. И не только они.
— Ты о чём это? — Встрепенулся я.
— В этой пещере есть две самые главные ценности, Андрюш, — отвечает Фёдор, тяжело вздохнув. — Мехар особенный, да аппарат этот. За них не одну жизнь отдать готовы многие властители судеб. Как наш батюшка император, так и монархи прочих стран. Британский король или французский, эти в первых рядах мечтают. Загвоздка пока лишь в том, что они о нём не знают.
— Но могут догадываться? — Спрашиваю с острым чувством беспокойства.
— Могут Андрюш, могут.
Вот оно как! Считалось, что весь эрений у императора нашего и выдаёт он кольца с ним под строгую отчётность и за заслуги. Только через эрений человек может мехаром управлять. А сколько уже за сорок два года столкновений с тварями ледяными было? Уверен, что не все боевые машины вернулись домой. Некоторые на дне морей покоятся, другие в руинах. А что если та же Британия под шумок выловила себе несколько мехов и прячет? Только не знает, как ими управлять. Вернее знает, но эрения у них нет.
Пока нет.
Помешав хорошенько, Фёдор закрыл крышкой с трубочкой, через которую стала выпариваться влага. Вскоре внизу всё уплотнилось и скукожилось в более мелкие кристаллы уже сплошной площадью на дне.
Второй раствор готовить начал, рассказывая какие ингредиенты. Поди да найти ещё такие! Размешал в ведре всё тщательно до густой жижи.
— Всякую соль пробовали, Андрюш, — комментирует и заливает в резервуар. — Но не всякая подходит. Поваренная только сгодится. Светлая, чистая, без всяких примесей.
Выпаривание продолжилось. И со второго раза кристаллы уменьшились ещё…
С четвёртого раза, когда мы уже оба вспотели, как с бани, кристаллы, что занимали половину колбы, уменьшились до фиолетовых волосков, сжавшись до слоя в несколько миллиметров.
Вот тогда–то Фёдор взял ещё одну чуждую на вид штуку, похожую на колотушку, и стал нещадно дробить ей волоски.
Устал быстро, задышал тяжело.
— А вот здесь подсоби старому, — выдал, протягивая мне железяку.
Принялся дробить уже я, стараясь не касаться раскалённого стекла. И всё же коснулся. А оно даже не горячее! Вот это да!
Трудно ломается, но процесс понемногу идёт. А дед всё равно ворчит:
— Мельче дроби. Вот здесь ещё пройдись. Где не разломим, то участвовать в процессе уже не будет.
Руки отваливаться стали минут через пятнадцать. Фёдор снова инициативу перехватил и измельчил всё в песок. А затем объявил загадочно:
— А теперь самое интересное.
Закрыл крышку колбы. Перекрыл прозрачной пластиной путь, по которому пар проходил, открыл другой канал. Ко второй колбе поменьше подошёл, соединённой с первой. Взялся за ручку, которая на вид отличается от общей конструкции. Явно приваренная уже здесь. И стал крутить.
Через мгновение в колбе с песком целая буря поднялась. Похоже, внутри вентилятор имеется, который дует.
Вскоре лёгкие песчинки выдулись в другой сосуд. А на месте остались более тяжёлые. Переведя дух, Фёдор закрыл второй канал в сосуде и на меня посмотрел с неким сомнением. А затем выдал:
— Кольцо давай, Андрюш.
Спрашивать не стал, передал, как завороженный.
— Без частицы, другие не собрать, — комментирует сам, принимая кольцо. — Всё, что от нас зависело, мы сделали.
С этими словами он поднимает крышку колбы и бросает туда моё кольцо.
Не думал, что так отреагирую. У меня будто сердце упало.
Кольцо угодило прямо в песок, оставшись сверху и лишь на чуть–чуть утонув в порозовевшем концентрате.
Фёдор даже отошёл и стал демонстративно любоваться с умилением на взмыленном лице.
Первые минуты ничего не происходит. А затем частицы в песке начинают загораться розовым, лиловым, пурпурным и фиолетовым, несинхронно. Горящих всё больше и больше. Но это только начало! Они начинают подниматься вверх, зависая на разных уровнях. И вскоре я ахаю от зрелища, ибо передо мной в колбе образуется целое звёздное небо!
В груди перехватывает дыхание. И не только от завораживающего вида. Что–то напоминает мне это и вызывает тоскливые чувства.