— Почему именно лейб–гвардейский гусарский полк? Всё это можно делать в любом другом, — озвучил своё мнение я.
Замялся парень.
— Не хотим, чтоб далеко от дома служил, — признался его батька.
Сын едва заметно закатил глаза. И мне всё стало ясно. Это граф хочет войска элитные, чтоб бахвалиться, а парню всё равно.
— К сожалению, я не имею связей, чтобы помочь вам со столичным гусарским полком, — отвечаю прямо. — Только с Хабаровским, где служу и сам в чине поручика. Но не гарантирую, что сын ваш будет в тепле. Скорее всего, его отправят во Владивосток, где возможны боевые действия.
— К… какие боевые действия, — ахнул граф.
— Такие, в каких участвовал и я, — продолжил жёстко, обращаясь сразу к обоим. — Если вы, Алексей Андреевич, решили Родине служить от сердца. То это в первую очередь жертва, а не форма парадная напоказ перед барышнями. Это готовность драться, пачкать красивую форму кровью врагов и раненных товарищей. Это бессонные ночи и тоскливые вечера. Это страх и смерть. И если сумеете, доблесть и смелость. А если осознаете и примите, то самая настоящая честь. А теперь подумайте о том, чего вы действительно хотите. А вы, Андрей Иванович, подумайте о том, какую судьбу хотите для сына. Даже лейб–гвардейцы уже переправлены во Владивосток, и доломан красный их не оградил от этого.
— Вы говорите страшные вещи, — укорил вдруг граф хмуро. — Так ли это?
— Именно так. Но в столице об этом говорить не принято, — бросил и собрался уже идти в дом сам, чтобы этого Мокрищева достать.
Завели меня на ровном месте.
А тут его на каталке на крыльцо дочь вывозит, как по заказу. И нет сомнений, что это тот самый двоюродный брат отца. Черты лица схожи.
Увидев заплаканную жену, граф сразу к ней и рванул. А гости все притихли.
Не понимая, что они себе надумали, двинулся к дяде и я, оставляя беседку с гостями и роднёй графа далеко позади.
Седой худощавый старик встретил меня с прищуром, криво сидя на стуле, будто ему на нём очень неудобно находиться или в тягость. Взгляд, будто дьявола увидел. Но не испугался, а встречает с отчаянной храбростью.
— Доброго вечера, — начинаю, поднимаясь.
— Ближе не подходи! — Выдаёт дядюшка сипло, перебивая. — Стой там!
Задышал часто, будто смерть к нему пришла. Взял за руку дочку, она вцепилась в него. Тут ещё граф подошёл.
— Я князь Сабуров Андрей Константинович. Мой покойный отец ваш брат.
— Я знаю, кто предо мной, — прорычал, брызжа слюной. — Явился…
— То есть вы знали, что я жив и всё равно требовали наследство? — Спрашиваю, всё же поднимаясь.
— Оно не может тебе принадлежать, ты приёмыш! — Взвизгнул.
ЧТО⁈
Дочь его заплакала сразу, вцепившись в него, словно хочет от меня утащить волоком. Зять с другой стороны встал, не зная, куда и податься.
— Объяснитесь, Пётр Михайлович! — Навис я над стариком.
— Да не родной ты нам, — прошептал Мокрищев, втянув шею. — Не родной, чужой, подобранный не весь где. Все тебя страшились в семье, и только брат мой, как дурной души не чаял. Вот и поплатился.
— Врёшь ты всё! — Не выдержал я, едва сдержавшись от того, чтобы вцепиться.
— Отойди от отца! — Вскрикнула женщина и разрыдалась в голос.
— Ваше высочество, я попрошу, — обозначился и граф.
Отступил. А что делать? В душе смятение. Что он несёт⁈ У нас всегда была дружная семья. Заботливая мать и добрые братья с сёстрами.
— Я Сабуров есть и был всегда, — говорю ему не громко, ещё отступая.
— Врёшь, — оскалился Мокрищев и захихикал гадко. — Сам знаешь, что врёшь.
— Наш дворецкий подтвердит. Он живой и здоровой.
— Иван? Да сгинул твой Иван со всеми вместе. Всё вы, сволочи, и подстроили, — выдал какую–то ахинею, что волосы зашевелились.
— Вы что–то путаете, Пётр Михайлович, — прошипел я, чувствуя, что мне здесь больше не рады. — Дворецкий Фёдор жив и здравствует. Он много чего знает об отце и моей семье. А вы, похоже, только и ждали, когда я сгину в нищете вместе с ним.
— Фёдор? Не было у Сабурова никаких Фёдоров! Ха–ха! Вот ты и прокололся нечистый!
Закашлял старик вдруг сильно. Приступ начался целый. Женщина закричала о помощи, зазывая служанку.
— Ваше высочество, я вынужден попросить вас оставить этот дом, — взмолился граф, выходя вперёд ко мне. — Ради детей, прошу, не нужно сцен.
Махнул рукой. Правды не добиться от сумасшедшего, доживающего свой век. И дочь, услышав моё имя, ужаснулась не случайно. Понимает ведь, что рыльце у них в пушку.
Двинул прочь под гробовую тишину со стороны беседки и суету с непрекращающимся приступом моего дяди. Граф поспешил за мной.
— Андрей Константинович, простите нас, я понял, кто вы, — залепетал с придыханием. — Признаться честно, тесть давно уже дурит, изматывая и мою жену. Мы молимся, чтобы он дотянул этот год, он очень плох.
— Я всё прекрасно понимаю, — отвечаю, но всё ещё пребывая на взводе. — И больше не вернусь в этот дом.
— Послушайте, сударь, — остановил меня у калитки.
— Ну что ещё? — Обернулся.
— Не держите зла. Я не знаю всего. Но понял, что речь о судебной тяжбе, которая его и довела. Вы тот самый наследник, пускай. Не вините его. Он был любящим отцом и делал всё для семьи. Его дела пошли очень плохо, когда два транспортных парохода, коими он владел, затонули, а страховщики обанкротились.
— К чему вы ведёте?
— Наш род нищий, и никаких компенсаций мы вам дать уже не сможем. Побойтесь Бога, сударь, если решите подать на него в суд. Мы погрязли в огромных долгах, и через полгода придётся продавать дом. И знаете, нам некуда больше пойти. Мой старший сын — это моя единственная надежда. Если он вырвется, поможет и братьям. А мы как–нибудь.
— Я же сказал, что не смогу помочь вашему сыну со службой в столице.
— Я понял, прошу прощения, ваше высочество, — поник граф и отступил.
Взялся я уже за калитку. Но что–то меня остановило.
Совесть? Я пришёл требовать правду, а получил нечто другое. Я ожидал увидеть коварную улыбку, но встретил страх и отчаяние умирающего человека. А ещё я увидел светлое будущее. Столько красивых, невинных детей. Со своими мечтами и тем самым счастьем. Взять даже старшего. У него горели глаза. Я это увидел.
— Всё же, я кое–что могу сделать для вас, — произнёс, развернувшись.
— Ваше высочество?
— Мне нужен стол, поторопитесь. А впрочем, подойдёт и это.
Уселся на лавочку, стоящую неподалёку, вынул из сумки чековую книжку. Положил сумку на коленки вместо стола.
— Какая у вас задолженность? — Спросил в лоб, доставая чудо–ручку с чернилами внутри, которую мне подарили в банке. Какая–то новая разработка с Европы.
— Вы шутите? Зачем вам это, сударь? — Ахнул граф.
— Говорите сейчас же.
— Я не приму ваших денег.
— Уберите гордость подальше, сударь, у вас дети, — прошипел я, злой, как собака.
Посмотрел на него пристально.
— Если тесть узнает, — выдавил граф с перепуганным видом.
— От меня не узнает, — рычу. — Сколько?
— Две тысячи триста рублей в совокупности мы должны кредиторам. Я приму от вас небольшую сумму с условием, что это будет моим долгом перед вами.
Выписал ему сумму в десять тысяч, решив, что так будет справедливо.
— Это часть наследства моего отца, — произнёс вручая. — Распорядитесь с умом. Возвращать не утруждайтесь.
Увидев цифру, граф спешно зажал рот, его глаза заблестели. Постаравшись избавить себя от душещипательных благодарностей, я поспешил скорее на выход, где меня ожидала карета.
— Храни вас Господь! — Раздалось через забор, когда сел в экипаж.
Выдохнул с облегчением и попросил тронуться в сторону центра.
Еду по вечернему городу, неспокойно мне. Уж не думал, что этот Мокрищев сумеет посеять во мне сомнения по поводу Фёдора.
Двоюродный дядя назвал его Иваном. Как–то очень уверенно. А что если мой Фёдор не тот, за кого себя выдаёт? Я помню его смутно до трагедии. Только сейчас акцентировал на этом внимание.
Возможно ли, что сам Фёдор игнорировал запросы из банка? Ведь это похоже на него. Он и ящик с ценностями в пещере держал до последнего. Чтоб жить нам давали и угрозы не видели, так оправдал свои действия.
А может, чтоб я был от него зависим и ведом им?
И ещё кое–что. Фёдор вручил мне кольцо с двумя частицами, сказав, что сделал их сам. Но как он их сделал? Выпарить воду с солью и содой — да, выдуть лёгкие элементы — пожалуйста. Ну а потом? У него должна быть готовая частица эрения, чтобы завершить процесс.
Почему я не подумал об этом раньше⁈
То есть он утаил, что у него она есть. А если больше, чем одна? Зачем он подтолкнул меня на вылеты в Хоккайдо?
Фёдор, кто же ты на самом деле? С какой стати тебе подыграл Азаров, если ты не наш дворецкий? Почему он вообще привёл эскадрон ко мне? Защищать?
Почему Мокрищев с такой уверенностью считает, что я приёмный ребёнок?
Сумасшедший, решившись задеть меня за живое, по–другому и не смог защищаться. Но сказанное им всё же пошатнуло до глубины души.
Нет, дядюшка, не так–то просто лишить меня корней. Это даже смешно. Банкиры уж точно не отдали бы приёмышу целое состояние другого рода.
Я — Сабуров, князь приморский, Константин Васильевич — мой отец, всем вам остаётся только смириться с этим.
На улице потемнело. Но в гостиницу не тянет вообще. Захотелось развеяться, отвлечься мыслями от случившегося скандала. Решил пройтись по какому–нибудь парку. А заодно, воспользовавшись отметками Зотова, заскочить в несколько мест, которые любила посещать Агнесса.
Подполковник сказал, что мне не стоит вмешиваться в розыск девушки. Но, тем не менее, дал эту информацию. Не думаю, что просто так.
Остановил карету в центре и двинулся пешком в оживлённый, красочный парк с символичным названием «Парк всех влюблённых».
Теперь я ухожен и презентабельно одет. Мне не стыдно и средь барышень прогуляться.