Пока я об этом думала, проводник по моему запросу отыскал книги по этикету. Учебник, который у меня имелся, был рассчитан на девушек, изучающих этикет не один год. А мне опять же требовалось узнать основы.
И вот тут меня поджидала трудность: нужная полка находилась высоко. Не под потолком, конечно, но просто так до нее не дотянуться.
Осмотревшись, я обнаружила стоящую в конце образованного стеллажами коридора лестницу. Недолго думая приблизилась и заколебалась: воспользоваться ею или все же попросить помощи библиотекаря? Насколько я могла судить, лестницей здесь пользовались редко, но на вид она казалась прочной.
Мне не очень хотелось привлекать к себе всеобщее внимание и лишний раз расписываться в собственной несостоятельности. А в том, что находящиеся в библиотеке ниллэ услышат и разнесут новость о моей неспособности пользоваться банальным левитационным заклинанием, я не сомневалась. Поэтому решила действовать своими силами и, взявшись за железные прутья, принялась осторожно двигать лестницу в нужном направлении. Ее верхняя часть была соединена со специальным пазом в стеллаже, и передвигать лестницу оказалось легче, чем мне представлялось.
Когда она оказалась на месте, я попыталась ее расшатать и, убедившись в прочности, принялась карабкаться вверх. Проводник маячил рядом, освещая несколько книжных корешков. На то, чтобы взять нужные книги, много времени не ушло, и я уже собралась спускаться, когда внезапно заметила толстую тетрадь, лежащую поверх остальных книг. Точнее, сперва решила, что это тоже книга, но, взяв в руки, обнаружила, что это не так. Переплет был кожаным, с хорошо заметными потертостями и частично стертой золотой надписью: «Аэллина Лейстон».
— Кто-то забыл здесь свой дневник? — вслух спросила я у самой себя.
Чтение личных дневников считала занятием недостойным, поэтому внутрь заглядывать не стала. Конечно, можно было оставить его там же, где нашла, но я решила, что будет лучше отнести свою неожиданную находку библиотекарю.
К стойке я подходила, нагруженная увесистой стопкой. Еще с четверть часа пришлось отстоять в очереди, после чего библиотекарь наконец по одной принял у меня книги и внес записи в журнал.
Когда последняя книга была вписана в соответствующую графу, я положила на стойку дневник:
— И вот еще, нашла его среди книг. Наверное, кто-то случайно оставил…
Библиотекарь сначала долго смотрел на дневник, затем поднял недовольный взгляд на меня — недовольный настолько, что, кажется, даже стекла его очков могли не выдержать и треснуть.
— Думаешь, это смешно? — Голос ничем не уступал взгляду. — Пошутить решила, да?
— Простите? — искренне удивилась я.
— Не прощаю! — отрезал библиотекарь и в своей, видимо, любимой манере снова принялся ворчать: — Никакого уважения, никакого пиетета! Что у преподавателей этих снобов, прости Пресветлый, что у молодежи нынешней…
— Ты еще долго будешь стоять столбом? — раздраженно бросила стоящая за мной в очереди ниллэ. — Шевелись давай!
Похоже, правила вежливого обращения некоторые мои однокурсницы применяли исключительно на уроках этикета. Не обратив на нее внимания, я вновь повернулась к библиотекарю:
— Простите, я никак не хотела вас обидеть. Но что не так с этим дневником?
— Да с каким дневником?! — окончательно вскипела стоящая за мной девица. — Ты совсем, что ли, полоумная?
— Так, — нахмурившись, вставил библиотекарь, — получила книги — иди читай, не задерживай остальных, будь добра.
Ничего не понимая, я придвинула к себе стопку, машинально водрузила на нее дневник, чем заработала еще несколько недоуменных взглядов, и направилась к выходу. Если до этого была мысль провести немного времени в читальном зале, то теперь она окончательно исчезла.
Что до дневника, то, раз уж с ним сложилась такая странная ситуация, я решила сама узнать, кто такая аэллина Лейстон, и лично его ей отдать.
С ужином мне сегодня повезло. К тому времени как я отнесла книги в свою комнату и пришла в столовую, там уже почти никого не было. То же везение сопровождало меня и в ванной, куда я наведалась очень поздним вечером. Впрочем, на этом оно и закончилось.
Когда вышла из душа и собралась переодеться, обнаружила, что моя одежда исчезла. И форменное платье, и чулки, и даже сменное белье. Туфли пропали тоже.
С мокрых волос капала вода, стекающая по позвоночнику. Кожа покрылась мелкой дрожью, но не из-за холода, — в ванной было жарко, — а из-за негодования. Если вместо форменного платья я еще могла надеть то, в котором сюда приехала, то запасной обуви у меня не было. Это означало, что придется завтра идти на занятия босиком или не идти вообще.
Ногти впились в ладони, так сильно я стиснула кулаки. И губу закусила практически до крови.
Они хотят меня унизить, сделать посмешищем, не считают за человека. И за что? Просто за то, что я родилась в старых кварталах, а не в дорогом особняке. Просто потому, что всегда и везде находятся такие, как Эмбер и Люция. Просто потому, что всегда и везде есть те, кто, боясь стать изгоем, к ним присоединяются. И они сбиваются в стаи со своими вожаками, чтобы нападать на того, кого считают слабее.
Вот только я не слабее. Да, я родилась в старых кварталах и рано потеряла семью. Я научилась жить на чердаке и существовать рядом с теми, кто меня ненавидел. Сумела подавить гнев и отчаяние, сменив его на отчужденное спокойствие. И я не стану плакать. Не сейчас. Что такое украденная одежда в сравнении с разрушением мира, которым для десятилетней девочки стала потеря двух самых близких людей?
Закутавшись в полотенце, я решительно толкнула дверь и вышла в коридор. Из гостиной доносились приглушенные голоса, и вместо того, чтобы возвратиться в свою комнату, я решительно пошла туда.
— Я же говорила, что придет, — при моем появлении едко усмехнулась сидящая в кресле Люция.
— Что, нищенка, даже одежды нет? — с глумливой усмешкой подхватила Эмбер. — Так ты попроси, может, мы из милости к убогой что-нибудь и пожертвуем. — Она картинно поправила волосы. — Леди полагается быть милосердной даже к отбросам.
В случае этих двоих они могли либо спеться, либо загрызть друг друга. К сожалению, произошло первое.
— Леди полагается быть милосердными, — согласилась я. — Только что-то не вижу здесь леди. Одних злобных, испорченных и самовлюбленных девиц недалекого ума.
Люция и Эмбер подскочили одновременно.
— Что ты сказала? — процедила Люция, прищурившись.
Угрозой в ее тоне я не прониклась. Не после того, как совсем недавно едва не испытала на себе гнев Кайла Снэша.
— Повторить? — спросила, глядя ей в лицо. — Или, может, сначала вернешь вещи, которые украла? Интересно, господин Бэйрси знает, что его дочь занимается воровством?
В какой-то момент показалось, что она набросится на меня, — но нет, сдержалась. А вот Эмбер сдерживаться не собиралась. Не дожидаясь, пока Люция найдется с ответом, она подошла прямо к камину и, достав откуда-то мою одежду, поднесла ее к огню.
— Что бы сжечь первым? — все с той же глумливой ухмылкой спросила она. — Может, это?
В огонь полетело белье.
— Или это? — Она взялась за чулки.
Наплевав на все, я резко направилась к ней. Не позволю! Не буду просто стоять и смотреть, как сжигают мою единственную одежду! Чулки ведь хорошие, не самые дешевые, других у меня нет! Да и не только в этом дело. Ведь каждая вещь чего-то стоит. Кто-то трудился, чтобы произвести нитки, изготовить ткань, сшить… Разве можно так относиться к чужому труду? Сжигать, выбрасывать, как будто это ничего не стоит…
Я думала, что давно научилась сдерживать и негодование, и злость. Но когда не успела вовремя перехватить Эмбер, когда она, извернувшись, все-таки бросила чулки в огонь, когда их начало пожирать яркое пламя, меня охватила настоящая ярость. Ударила в голову, заставила вскипеть кровь. Мое терпение на сегодня закончилось, и я приблизилась к точке кипения.
— Отдай платье, — потребовала севшим голосом, когда Эмбер, пряча его за спиной, отбежала в сторону.
А в следующее мгновение внезапно почувствовала, что не могу пошевелиться. Только боковым зрением заметила, что в этой сцене появилось новое действующее лицо. Не знала имени этой девушки, только помнила, что она из ближайшего окружения Эмбер.
— А это не слишком? — неожиданно произнесла Люция, на лице которой сомнение соседствовало с легким испугом. — Нам запрещено использовать магию друг против друга…
— Не будь занудой, — отмахнулась Эмбер и, выразительно изогнув бровь, обратилась ко мне: — Добегалась, бродяжка? Ну точно, ты не только нищенка, но и самая настоящая бродяжка! Тебя сюда не звали, и тебе не место среди нас! Одно твое присутствие в институте — насмешка над вековыми устоями! Да у тебя, как я слышала, даже искр нет! Так, всего парочка… бездарь! Ну ничего, сейчас я покажу тебе, где твое место.
С каждой секундой ее слова становились все тише и тише. Сперва мне казалось, что она понижает голос, но потом пришло осознание, что дело во мне. В обжигающем гневе, стремительно заполняющем каждую клеточку тела и окутывающем меня плотным коконом. Он застилал сознание, перехватывал дыхание, разрастался со скоростью неукротимого урагана. Я стояла рядом с камином, но в какой-то момент перестала чувствовать его жар. На краю сознания мелькнула мысль, что мое собственное тело стало таким же горячим, как само пламя, но это, конечно, было невозможно…
— Что это?! — как из-за ватной стены донесся до меня вопль Эмбер. — Лайра, прекрати!
— Это не я! — возразила та девушка, что удерживала меня магией.
Все, что происходило дальше, превратилось для меня в неразборчивый, размытый калейдоскоп образов. Казалось, что пламя повсюду. Что оно вырвалось из камина, разрослось, обратилось толстыми канатами и потянулась к тем, кто стоял напротив меня. Сердце тихо билось в грудной клетке, хотя от переполняющих меня эмоций и какой-то необъятной, необъяснимой силы должно было заходиться в бешеном ритме.