ыхода некоторые провинциальные коменданты попросту накладывают арест на все машины у своих офицеров, а маршал Жуков вынужден принимать драконовские меры к автогрешникам. После того, как первому начальнику штаба СВА генерал-лейтенанту Курасову на одном из перекрестков Карлсхорста помяли мерседесовские бока, бешено заработала автоинспекция. На другой день все перекрестки зацвели красными кругами, светофорами, немецкими регулировщиками и мотопатрулями ВАИ (военная автоинспекция). Проехать по Карлсхорсту стало мудренее, чем по дремучему лесу. В оккупированной Германии Командованию приходится ломать голову над проблемой как оградить советских людей от разлагающего влияния капиталистического Запада. К примеру, те-же автомашины. Дело в том, что в соответствии с советскими догмами собственная автомашина рассматривается как буржуазная роскошь. Как правило, машины должны быть только персональными, т. е. казенными, в пользовании человека, которому государство считает это положенным по его служебному положению. Исключения, служащие, главным образом, для пропагандных целей, редки и в счет не идут. Эпоха вульгарного равенства и братства - это давно пройденный этап. Теперь у нас научный социализм. Кто это хорошо усвоил, тот уже давно катается в персональных. Здесь начинается борьба между "капиталистическими пережитками в коммунистическом сознании" и советскими догмами. "Капиталистические пережитки", несмотря на тридцать лет перековки, оказались чрезвычайно жизнеспособными и, попав в другую обстановку, расцвели пышным цветом. В 1945 году советский офицер в Германии мог купить себе автомашину за свою месячную зарплату. Политика "контроля рублем" в данном случае была бессильна. Поэтому Командованию приходилось прибегать к другим средствам. Сплошь и рядом в Карлсхорсте можно было наблюдать следующие сцены. Майор Дернов передает трубку телефона капитану Терехову: "У тебя дома что-то случилось. Жена звонит". Терехов рассеянно подносит трубку к уху. На его лице отражается комплекс нарастающих ощущений: сначала досада, потом негодование, затем явное бешенство. Не дослушав жалобных воплей своей жены, он швыряет трубку на стол и торопливо натягивает шинель: "Дернов, поехали быстрее ко мне." "Что случилось?" "Взломали гараж и забирают автомашину." "Так жена же дома?!" "Что жена! Ей автомат в живот суют и никаких разговоров." "Кто это хозяйничает?" - недоумевающе спрашивает Дернов, на ходу надевая шинель.
"Автоинспекция! Кому же еще здесь хозяйничать. Ну, я им покажу!" неистовствует Терехов. В результате машина все-таки конфискуется автоинспекцией, а капитан Терехов долго еще околачивает пороги Штаба, в тщетной надежде добиться прав на владение своей собственной автомашиной. Пока служащие ОВА находятся на работе, дворы Карлсхорста прочесываются патрулями вооруженной до зубов Военной Автоинспекции. Проверяются все гаражи и подвалы в поисках автомашин, не имеющих документов на право частного пользования. Документы, удостоверяющие, что эта машина куплена в законном порядке не играют никакой роли. Машину ты можешь купить, а кто на ней будет ездить - это уже другой вопрос. Бесклассовое общество классифицируется на строго определенные классы, в которых не только простой человек, но и сам Карл Маркс запутается. Этим радикальным методом у офицеров изымаются автомашины, купленные в официально утвержденном порядке, но которые тем же самым официально утвержденным порядком не получили прав частной собственности и подлежали сдаче в государственный фонд или насильственной конфискации. Экспроприация, как метод социалистического воспитания. Не обрастайте бытом, товарищи офицеры. В 1945 году регистрация машин в частную собственность разрешалась офицерам от майора и выше. С мая 1946 года - только полковникам и выше. Практически это означало запрещение регистрации автомашин всему офицерскому составу. Немцы подкатывают к Карлсхорсту на автомашинах. Советские же офицеры частенько едут к немцам на трамвае. "Оставил машину за углом," - говорится в таких случаях. Золотые дни 1945 года, когда советская граница на запад практически не существовала, отошли в область преданий. Большинство закоренелых поборников частной собственности, лелеющих надежду вихрем прокатиться на "собственной" у себя дома, где-нибудь в Калуге или Арзамасе, и едущих своим паром из Берлина через Польшу в СССР, попросту бросают автомашину и заветные мечты на границе и, чертыхаясь, перетаскивают чемоданы в поезд. Пограничная пошлина значительно превышает стоимость автомашины. Если машина была куплена за 5.000 рейхсмарок 2.500 рублей, то таможенный надзор оценивает ее по стоимости соответствующих советских автомашин, т.е. в 10-12.000 рублей и облагает пошлиной в 100-120% этой стоимости. Фактически нужно платить пошлину в 2-6 раз превышающую покупную стоимость автомашины в Германиии. Таких денег, конечно, ни у кого в кармане не оказывается. В поезде грешника вновь обращенного в советскую веру, утешают соседи по купе: "Не горюй, Ваня! Это даже к лучшему. Только от дальнейших неприятностей избавился. Ну, посуди сам: приедешь ты, к примеру, в Москву. Чтобы зарегистрировать машину требуется наличие каменного гаража, а ты сам в деревянном доме живешь, девять метров на душу. Да и лимита на бензин не получишь, а доставать левым порядком - или в трубу пролетишь или за решетку угодишь". С верхней полки свешивается многоопытная голова и льет бальзам на обиженную душу раскулаченного автолюбителя: "Еще радуйся, что дешево отделался. В нашем городе один демобилизованный капитан привез домой чудесный "Мерседес". А что из этого получилось? Теперь этот капитан, наверно, всю жизнь нервами болеть будет. Человек он был как человек - не предрайкома и не из активистов. И вдруг такой простой парень ездит на шикарной машине. Все местное начальство заволновалось". "Думали-гадали как же у него этот "Мерседес" оттяпать. Ну и пошло! Где-то в районе корову поездом переехало - его к прокурору: "Ты зачем корову задавил?" Где-то мост от старости провалился - его опять в суд: "Зачем мост поломал?" Где в районе какое несчастье не случится, сейчас тянут его к ответу: "Это ты своей машиной делов наделал!" "Насточертела ему в конце-концов эта комедия, решил продать автомашину. Так и тут не легче - никто не покупает. Насилу договорился он с начальником МТС обменять машину на телушку и несколько мешков зерна в счет будущего урожая. А в это время постановление ЦК "О разбазаривании имущества колхозов и МТС". Начальника МТС за прежние грехи посадили, а капитан уж и заикнуться боялся о телушке да зерне. Видишь, чем эти игрушки кончаются. Конечно, умней было бы твою машину пропить, чем бросать этим сволочам. Ну, да всего не предусмотришь." Раскулаченный автолюбитель чувствует от этих рассказов заметное облегчение и начинает понемногу убеждаться, что умно поступил, бросив машину на границе. Он уже сам начинает расхваливать явные преимущества отсутствия автомашины в социалистических условиях: "Да, действиетльно, только лишние хлопоты. В Германии в самой распроклятой глуши если поломалась машина, то стоит только свистнуть сейчас же из-под куста выскочит немец и все починит. А у нас если посреди города что случится, то положение как у Робинзона Крузо." Приехав домой, человек чувствует себя счастливым, что избавился от автообузы и стал равноправным членом советского общества. 2. "Этим табаком только матрасы набивать. Тфу!" Капитан, в выцветшей от солнца гимнастерке и сдвинутой на затылок пилотке, ожесточенно швыряет недокуренный "Mischung-6" на землю и, как будто стараясь подчеркнуть свое презрение к немецкому эрзацу, старательно вдавливает сигарету в рыхлый песок. Группа офицеров сидит на площадке газона перед зданием Штаба СВА. Они расположились у подножья пятиметрового обелиска, наспех сколоченного из фанеры и обильно политого красной краской. Основание обелиска, в форме пятиконечной звезды, обложено по краям красными досками, а внутри засыпано песком. Офицеры греются в косых лучах осеннего солнца. Солнце в Германии вежливое и, как будто, приучено к порядку. Оно никогда не заставляет вас искать спасительной тени, не накаляет одетую в бетон и камень землю. Оно только греет - приятно и вежливо. В ожидании пока их вызовут в Штаб, офицеры уютно устроились на фанерной звезде. Годы фронтовой жизни приучили их не торопиться и коротать время с помощью папирос и философских разговоров. "Все-таки хорошо, что война кончилась", - ни к кому не обращаясь, мечтательно говорит молодой лейтенант с артиллерийскими значками на погонах. - "Тогда как-то не думали много - сегодня жив, а завтра в земотдел или в здравотдел, один хрен. Только когда от матки письмо получишь, то вспомнишь, что пригибаться нужно. Чтобы старуху не огорчить." Как-будто ища подтверждение своим мыслям, он поворачивает голову и окидывает взором панораму двора: ряды аккуратно подстриженных карликовых елок, подернутые осенним золотом декоративные березки вдоль подъезда Штаба. - "Вчера я тут в скверике напротив "Капитоля" сидел", - говорит лейтенант, "Стоит там какая-то каменная баба, а у подножья - бугорок, наверху палочка воткнута, а на ней трехцветный флажок. Спросил у немцев "Что это?" Говорят какой-то француз закопан. Загнулся бедняга, так посреди улицы и закопали. Все-таки как-то не уютно, где-нибудь в поле и то спокойней - ковыль растет, ветерок гуляет. А этому французу и поспать спокойно не дадут. На 7-ое ноября как раз в этом же скверике над его головой наши саперы фейерверк устроили по случаю праздников, закопали в землю шестидюймовые гильзы и подняли такую пальбу, что пол Берлина переполошили. Немцы думали опять война. - Карлсхорст бомбят." Лейтенант увлекается собственными мыслями и продолжает: "Да, что ни говори, а наверху приятнее, чем под землей. Жалко тех, кому там лежать приходится. Рассказывают, где-то здесь в Берлине была могила неизвестного солдата. Вечный огонь там горел, а в потолке сверху круглая дырка и небо голубое видно. Кто зайдет внутрь, так чувствует там себя так, вроде как на полпути между тем миром и этим. Там немцы свою совесть замаливали по тем, кто в полях да лесах сгнил. Все-таки правильно - никого не забывали. Какая мать ни зайдет, - думает, это по ее сыну свечка. Говорят, что такая же штука и в Париже есть. Выходит и этого французика, что напротив "Капитоля" лежит, тоже не забыли." Безразлично прислушивавшийся к разговору пожилой капитан заинтересовывается темой и говорит: "Тут многое в глаза бросается. В каждой самой маленькой деревеньке - обязательно памятник павшим солдатам. И не какая-нибудь фа