ерь я этим костюмом тоже пользуюсь, чтобы забыть проклятый запах". Перед тем, как покинуть кабинет, Андрей достает из ящика стола книгу и говорит, протягивая ее мне: "Возьми почитай. Я таких книг не много встречал". На полотняной обложке я вижу заглавие по-немецки "Lasst alle Hoffnungen fahren..." и имя автора - Ирена Кордес. "У меня мало времени для чтения", - говорю я, листая книгу и по беглому взгляду убеждаюсь, что речь идет о СССР. - "Я уже достаточно подобных глупостей читал. Тем более 1942 год издания". "Поэтому я ее тебе и даю", - произносит Андрей. - "Это единственная немецкая книга о СССР, которую нужно прочитать каждому немцу. Для меня лично она имеет еще свою особенную ценность. Эта женщина провела четыре года под следствием НКВД". "Ведь это антисоветская книга. Как она к тебе попала?" - спрашиваю я. "У нас есть специальная библиотека. Вся антисоветская литература, которая когда-либо издавалась на немецком языке", - звучит ответ Майора Государственной Безопасности. "Своего рода справочный материал для работников МВД" - поясняет он. Позже я прочитал книгу, которую мне дал Андрей Ковтун. Автор, Ирена Кордес, вместе со своим мужем жила в Москве. Оба были арестованы в период "ежовщины" просто за то, что говорили на улице по-немецки. Этого было для НКВД достаточно, чтобы обвинить обоих немцев в шпионаже. Затем следуют четыре года хождения по мукам, по следственным камерам зловещей памяти Лубянки, Бутырок и других тюрем Советского Союза. Четыре года, вполне оправдывающие заглавие книги, снятое с ворот Дантевского ада. После подписания договора о дружбе с гитлеровской Германией, Ирена Кордес была освобождена и выслана в Германию. Ее муж так и пропал без вести в стенах НКВД. Характерно то, что книга была издана в 1942 году. Может быть, этим и объясняется ничтожный тираж книги. Истинное величие души человека показала маленькая немецкая женщина. Проведя четыре года в таких условиях, в которых любой человек проклянет и режим и страну и сам народ, вольно или невольно являющийся виновником советской системы, Ирена Кордес на всем протяжении книги не проронила ни одного слова упрека или обвинения по адресу народа. Я тщетно выискивал подобные места. В крови и муках рождается человек, в крови и муках люди познают друг-друга. Проведя четыре года в аду вместе с десятками и сотнями русских людей, разделявших ее судьбу, Ирена Кордес познала русский народ, как его знают немногие иностранцы. Прочитав книгу, я согласился со словами майора Государственной Безопасности Андрея Ковтун: "Такой женщине руку поцеловать надо! Ведь за моим столом много немцев сидело. Может быть у них была такая-же душа, как у этой женщины..." В голосе майора слышалось колебание. Первые лучи восходящего солнца золотили верхушки деревьев когда мы вышли с Андреем из дверей здания в глубине сада. В лицо пахнуло утренней свежестью. Здесь в лучах солнца просыпалась жизнь. Там за нашей спиной, между ночью и днем, жизнь билась в судорогах, исходила струйками крови, хрипела в предсмертных судорогах. Меня охватило непреодолимое желание ускорить шаги, уйти подальше от места, где человека преследует запах дымящейся крови. Наш автомобиль выезжает на автостраду. Андрей молча сидит за рулем. В расплывчатом свете зарождающегося утра лицо его кажется серым и безжизненным. Он ведет машину судорожными рывками. Мотор ревет и дает перебои. Стальное сердце не имеет нервов и не может понять почему дрожит нога на педали. Когда автомобиль приближается к Ваннзее, Андрей отпускает педаль газа и взглянув на часы предлагает: "Тебе на работу к десяти. Давай заедем к озеру? Полежим часок на песке". "Давай", - соглашаюсь я. По широкому простору озера ходят мелкие волны. Обивая крылом капли воды над волнами носятся чайки. Свежий ветер разгоняет свинцовую усталость бессонной ночи, освежает отяжелевшую голову. Мы раздеваемся и бросаемся в воду. Чем дальше удаляется от нас берег, тем больше охватывает меня чувство свободы, простора, необъяснимое чувство потребности плыть все дальше и дальше. Я испытываю странное внутреннее облегчение. Как будто встречные волны смывают с нас кровь этой ночи. Искупавшись, мы ложимся на песок. Андрей наблюдает редких утренних купальщиков. Я смотрю в небо, по которому бегут барашки облаков. "Ну, что? Помог я тебе в твоем желании стать подлинным коммунистом?" спрашивает Андрей деревянным голосом и пытается улыбнуться. "Нового ты мне ничего не открыл", - отвечаю я и не узнаю свой собственный голос. Он мне кажется чужим и идущим откуда-то издалека. "Многие вещи при ближайшем рассмотрении неприятны", - добавляю я. "Так ты что - оправдываешь все это?" "Нужно стараться охватить не часть, а целое", - продолжаю я. - "Не средство, а цель". "Так..! Цель оправдывает средства", - с горечью говорит Андрей. - "Из тебя выйдет пожалуй лучший большевик, чем я". "Я - питомец сталинской эпохи..." - отвечаю я. "Так значит, по-твоему, все в порядке?" "Я хотел-бы этого..." "Что тебе еще не хватает?" "Я боюсь, что у меня не хватает кругозора", - медленно говорю я .- "Когда я решу проблему целесообразности или нецелесообразности конечной цели, тогда мне будет легко... В обоих случаях будет легко... Вот тебе мой последний ответ, Андрюша. А до того времени оставим разговоры на подобные темы". Две девушки играют неподалеку, перебрасываясь мячом. Одна из них в пылу игры, как молодая козочка, с разбегу перескакивает через нас и шаловливо смеется. Андрей стряхивает с волосатой груди песчинки, делает попытку улыбнуться, но улыбка быстро исчезает с его лица, уступая место выражению безразличия и усталости. "Посмотри!" - произносит он, кивая головой на девушек. - "В них бурлит жизнь. А мы уже неспособны радоваться. Старики мы..." "Тебе нужно взять отпуск и отдохнуть", - говорю я. "Это не поможет", - уныло вздыхает Андрей. - "Мне нужно что-то другое". "Тебе нужно или найти веру, которая оправдывала-бы твою работу, или..." Я не знаю, что говорить дальше. "Мне поздно уже искать, Гриша", - качает головой Андрей и смотрит в песок. "Опалил я крылья... Теперь ползай..." 2. Маленькая Лиза была очаровательным ребенком. Когда она со старухой-гувернанткой выходила гулять на Гоголевский Бульвар, люди, отдыхающие с детьми на скамейках, говорили назидательно своим малышам: "Вот смотрите какая хорошая девочка! Видите как она себя хорошо ведет". И, обращаясь к соседям по скамейке, завистливо качали головами: "Эх! Есть счастливые дети! Вырастет - человек будет..." Маленькая Лиза слышала эти слова, горделиво одергивала бархатное платьице и подчеркнуто громко обращалась к гувернантке по-немецки. Люди удивленно шептали вслед: "Это наверное иностранцы..." Отец Лизы был одним из тех людей, которые умеют приспосабливаться к жизни. Он вовремя поступил в партию, умел говорить то что надо и где надо, а еще лучше умел держать язык за зубами. Таким образом он оказался в управлении одного из крупных торговых трестов Москвы. Достаточно высоко, чтобы использовать материальные возможности своего служебного положения, и достаточно низко, чтобы не подвергаться риску ответственности за судьбу предприятия. Сыновей он предусмотрительно воспитал в духе своей карьеры. Зато дочерей сумел выдать замуж за людей, которые обеспечивали бы семье не только материальное благополучие, но и светский лоск. Лиза была младшей дочерью и любимицей отца. С раннего детства она привыкла к шумным выражениям восторга со стороны родственников и знакомых, к наивной детской зависти своих подруг-однолеток. Так шли года. Опадали листья на Гоголевском Бульваре осенью, набухали сладким ароматом почки деревьев весной. Лиза окончила школу и стала взрослой девушкой. Она трезво смотрела на жизнь. Когда подошел ее срок выбирать свой жизненный путь, она, посовещавшись с отцом, решила поступить в Московский Институт Иностранных Языков - МИЯ. Это обеспечивало сравнительно легкую учебу и по окончании возможность столь-же легкой работы. Кроме того МИЯ был известен тем, что часто он служит путем во многие заманчивые области - в Министерство Иностранных Дел, Министерство Внешней Торговли и другие места, о которых говорят шепотом. Среди московских девушек ходит много таинственных слухов о массивном желтом здании по Метростроевской Улице. Здесь доносятся шорохи далекой и загадочной заграницы, здесь сладко дурманят голову ароматы Коти, здесь на студенческих балах танцуют принцы девичьих грез, одетые по последней заграничной моде. Двери МИЯ казались Лизе вратами в Terra incognita. Благодаря хорошим знаниям немецкого языка, полученным в детстве от гувернантки, и связям отца Лиза без труда поступила в Институт. В первый-же год учебы она обратила внимание профессоров своим острым умом и прекрасными успехами. Успехи в учебе были для Лизы делом чести. В детстве она привыкла к всеобщему восхищению и преклонению перед ее длинными локонами, кружевными платьицами и дорогими игрушками. С годами это чувство стало для нее болезненной потребностью. Теперь она старалась снискать восторги и зависть окружающих другими путями. Она во всем старалась перещеголять других студентов - в отметках, в манерах, в одежде. И Лиза добилась своего. Профессора ставили ее в пример прилежания. Подруги морщились от ее эксцентричных выходок. Молодые люди провожали взглядом ее стройную фигуру, удивляясь вызывающим манерам и туалету. Так прошел первый год учебы. Начался второй. По Метростроевской улице мел холодный осенний ветер, когда однажды утром Лиза привычно взбежала по ступеням Института. В коридорах было холодно. Засунув руки в рукава пальто, Лиза торопливо шла к своей аудитории, надеясь до начала лекций поделиться новостями с подругами. Не успела она подойти к кучке студентов, шумно толпившихся у дверей лекционного зала, как староста группы отозвал ее в сторону. "Лиза, тебя вызывают в Спецотдел", - произнес он строгим шепотом. - "Явиться немедленно!" Институтский Спецотдел помещался в комнате рядом с кабинетом ректора Института. Никому из студентов не были известны функции Спецотдела. О них можно было только догадываться. Двери этой комнаты открывались редко. Люди оттуда не выходили, а выскальзывали, стараясь открывать двери поменьше, а закрывать потише. Предварительно постучав, Лиза робко приоткрыла дверь в таинственную комнату. За столо