— Теперь падай, кланяйся, — улыбался Тукаев.
— Спаси тебя бог, благодетель! — бухнулся Никита в ноги боярину. — Теперь хоть в полынью за тебя. Куда повелишь! Век не забуду.
— Зачем в полынью? Не надо… Ты мне… — Тукаев закашлялся. — Ты мне… еще один ларец, такой же. Да, да… Ступай!
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯМОЛОДЫЕ
Посаженый отец, надо отдать ему справедливость, в грязь лицом не ударил: отпустил для брачного пира столько добра, что вся деревенька была три дня пьяна и сыта. Когда же пир кончился, боярин вызвал к себе молодых и пожаловал их от щедрот своих новой избой, лошадью и парой овец.
— Живите в мире, по-божески, — благословил он коленопреклоненных молодоженов. — Вы — мне, я — вам. Вот я какой!..
Устройство собственного гнезда так поглотило внимание Выводкова, что он почти ничем другим не занимался. Больше того: к немалой радости Фимы муж ни разу не завел разговора о крыльях. «Слава богу, — начинала верить она, — может быть, мимо пронесет грозу. Может быть, спасет господь от напастей».
Так некоторое время жили молодые в мире и добре. Давненько не тревожил Никиту всяческими допытываниями и Тешата. Только однажды, собирая сухие сучья в лесу, Никита повстречался с одним из людей приказного — Крапивою.
— Далече с узлом? — спросил Выводков.
— На гору да под гору. Отселе не видать, какая без нас благодать.
— Знамо дело — славны бубны за горами, — ухмыльнулся староста. — Были и мы тамотко. Что малины, что убоинки, что пирогов в тех краях — ешь, не хочу!
— Почему же там не остался?
— Боюсь, не прокормишься.
— И потешный же ты парень! — похвалил Крапива. — Жаль расставаться. Небось и ты тужить будешь?
— Как не тужить! Все буду молиться: сподобил бы господь век не встречаться.
Сказав это, Выводков с напускным безразличием и со скрытой надеждой услышать желаемый ответ, спросил, уходит ли Крапива один или вместе с ним покидает вотчину и Тешата.
— Оба-два тю-тю. Улетаем. То есть подьячий уже с месяц времени, как отбыл. Один ты теперь остаешься. А за сим не поминай лихом. Прощай. А то, может, проводишь малость? Удостой недостойного.
— У меня, Крапива, обычай таков, — двусмысленно подмигнул Никита, — всех провожаю. Хорошего гостя — чтоб не упал, плохого — чтоб не украл.
— А я каков буду?
— Щука в пруду — беда карасю, — снова не прямо ответил Никита и лукаво прищурился. — А в ушице щука — отменная штука.
— Экий ты, право, скользкий! — построжал Крапива. — Только заруби на носу: от нас не уйдешь. А как нужда придет, живо в Москве нас обнаружишь. Да, гляди, тут не очень задерживайся. Не верь боярину — утонет сам и тебя за собою потянет. Прощай.
Когда Крапива скрылся за деревьями, Никита почувствовал, что к нему возвращается давно не тревожившая его подозрительность. «Чего Тешате от меня надо? Какой ему помощник кабальный? И почему подьячий так долго околачивался подле тукаевской вотчины? Уж не из тех ли в самом деле бояр Тукаев, которые не шутя восстали против царя? Но как разобраться, кто против кого восстает? И одни хороши, и другие не лучше… А как понять: «утонет сам и тебя за собою потянет»? Я-то здесь при чем? Или на крылья намекнул Крапива? Может быть, его надо так понимать, что держаться следует не за Тукаева, а ждать помощи от подьячего? Как же быть?.. Что предпринять?.. А если и впрямь пропадешь с этим Тукаевым? Эх, дозволил бы боярин оброчить, отпустил бы рубленником в Москву. Уж найду я там добрых учителей-зодчих. Эх, кабы поскорей одолеть тайну числосложения!.. Но, впрочем, чего терзать себя загодя? Слава богу и за то, что от Тешаты избавился. Хоть его с братией видеть не буду. А там… Ну да не стоит загадывать…»
Но Крапива обманул. Наблюдение за Тукаевым с каждым днем все больше усиливалось. Когда посланец Челяднина внезапно исчез, Тешата нисколько не растерялся и тотчас же отправил верховых к вотчинам Щенятева, Овчинина и Прозоровского.
— Сразу не тревожьте его, ежели выследите, — строго приказал он помощникам. — Войти к боярину — пускай войдет. А как уйдет из усадьбы — цап его и скачите за мной.
Так и произошло. Посланца схватили и бросили в острог. Там он, не выдержав пытки, все рассказал.
— Вот и сказочка вся, — заранее торжествовал победу Тешата. — Теперь сцапаем человечишку с ответной цидулкою — и конец!.. А вы, — наставлял он своих помощников перед отбытием из тукаевской вотчины, — за всеми поглядывайте одним глазком, а за рубленником Никитой в оба, зубами вцепитесь в него. Сдается мне, он и уйдет тем посланцем к боярину ближнему.
Вот почему не прошло и недели после встречи с Крапивой, как в лесу, куда Выводков снова отправился за дровами, перед ним внезапно вырос какой-то рыжий, конопатый верзила.
— Бог помочь! Дровишек, гляди-тко, к зиме?
— Изба тепла — зима мила, — прибегнул Выводков к излюбленной своей повадке отделываться прибаутками в разговоре с незнакомыми, — Садись, гостем почту; поможешь, хозяином назову.
Незнакомец хихикнул.
— Тебе и так ого как! Живешь разлюли. Ажно, гляди-тко, завидки берут. Научил бы и меня так-то.
— Чему учить-то?
— А тому, как хвостом вилять перед боярами, чтоб жить-поживать себе припеваючи.
— Что-о?! — Никиту бросило в жар. — Да я тебя, конопатого!..
Верзила сдвинул набекрень шапку, согнул колено, пнул им воздух и прищелкнул языком.
— Трах меня — и, гляди-тко, я и того… полетел…
Никита почуял в этих словах прямой намек. Однако продолжал как ни в чем не бывало ругать верзилу:
— Бес рыжий! Осина сухая! Дуб стоеросовый! Проваливай, мухомор!
— Дровец запасаешь? — с наслаждением, точно его не бранили, а всячески расхваливали, заулыбался верзила. — Запасай, запасай. — И громко расхохотался. — Фу-ты, ну-ты! Держись, туча-облако, — расшибу! — прокричал он сквозь распиравший его смех и пошел прочь, быстро исчезнув за деревьями.
Тут уж все было яснее ясного: верзила не намекал на крылья, а без всяких обиняков прямо сказал о них: «Держись, туча-облако, — расшибу!» Вот так избавился Никита от Тешатиных пут!..
Утратив охоту оставаться в лесу, Выводков сгреб в охапку хворост и понуро направился к дому.
Увидев мужа, Фима заторопилась к нему навстречу.
— Дай, помогу.
— Отстань! — в первый раз со дня свадьбы резко отстранил он ее.
Холодным и чужим показалось Фиме лицо мужа, точь-в-точь таким, как вскоре после их знакомства, в овраге, когда он выдал ей свою тайну. Но почему он вспомнил про старое? Разве она подала повод к этому? «Да ведь у нас за все это время и разговора-то о крыльях не было!»
Чтобы окончательно убедиться в этом, Фима принялась упорно выискивать в памяти хоть какой-нибудь пустяковый намек на свою вину. Однако как ни придирчива была она к себе, а вины найти не могла.
Свалив у крылечка ношу, Никита вошел в избу и тяжело опустился на лавку. Фима неуверенно подсела к нему. Он зло поглядел на нее.
— Говорю, не лезь — и отстань!
Она встала, отступила на шаг и упала перед ним на колени.
— Прибей, отведи душу, прибей!
У Никиты широко раздулись ноздри и на левом виске взбухла синяя жила.
— Лучше не тронь! Уйди от меня! — заревел он и, размахнувшись с плеча, совсем было хотел ударить жену, но в последнее мгновение опомнился и бессильно опустил руку. — Не волен я нынче в себе. И не замай меня.
Фима обняла колени мужа и устремила на него полный смирения и кротости взгляд.
— Все в божьей воле. Если проведали, что поделаешь? Выходит, — божья воля на то. И не тужи. Авось бог спасет.
— Ты про что?.. Что проведали?
— Про крылья, — чуть слышно сказала она. — Про думку твою. — Вдруг ее точно подхватила какая-то могучая сила. — Про нашу думку! — гордо произнесла она. — И не тужи. Не дадимся мы им. Убежим. Хоть сейчас!
— Впрямь со мною уйдешь? — обрадованно спросил Выводков, поднимая жену с пола. — Молчи, молчи, то я так себе спросил. Знаю — без меня не останешься тут.
— Хоть сейчас, — повторила она. — Сам говоришь: голому одеться — только подпоясаться. А я… я и одета уже.
— А сейчас так сейчас! — окончательно повеселел Никита. — Уйдем, одни с тобой будем. Никто не найдет, не дознается. Сами мы…
Он не досказал. Слова завязли в горле. Да, как бы не так! Попробуй, уйди, когда на каждом шагу встречаются Тешатины люди… Кто знает, кого они подстерегают — Никиту или боярина? Но так ли, не так, а Фиме не надо было об этом знать. Зачем ее зря мучить? Пусть лучше остается в неведении. По крайней мере страдать не будет. Хватит и одних Никитиных душевных пыток.
— Бежать-то оно бы можно, — сказал он, стараясь держаться бодро, — но с толком, умеючи… Подождем, не горит.
Фима подозрительно взглянула на мужа. «Не горит, а из лесу сам не свой пришел».
— Не таись, Никитушка, — попросила она. — Вдвоем-то терпится лучше.
Никите очень хотелось облегчить наболевшую душу исповедью обо всем, что происходило с ним со дня появления в вотчине скоморохов, но жалость к Фиме опять взяла верх. На чистосердечное признание он не отважился.
— В лесу мне человек невзначай повстречался, — зашептал он ей на ухо. — Поглядел я на него: знакомо, хоть ты что, а знакомо его обличье! То да се, где, откуда… Болтает, болтает, а сам словечки колючие нет-нет и вставит: «ой, полетел», «держись, туча-облако». Ну, вестимо, малость я оробел. Только-то и всего, горлинка. А сейчас, — прибавил он, стараясь избавиться от новых расспросов, — сейчас добро малость поотдохнуть.
Зарывшись с головою в душистое сено, служившее им обоим постелью, Выводков глубоко задумался. Может, открыться Тукаеву? Он, как ни суди, все-таки отзывчивый человек. Но нет, опасно довериться вотчиннику. Сделай что-нибудь не по нем, так обласкает, что по гроб не забудешь. Знакома Никите ласка боярская! Ничего доброго не сулит и работа тайком, где-нибудь в лесу, далеко от усадьбы. Какая это работа, когда приходится ежеминутно ждать какого-нибудь подвоха. Работать открыто, при всех, тоже не годится. Пробовал он ладить крылья при людях, да вскоре бросил такую затею. Только, бывало, завидят, как он возится с берестой, лыком и досками, так сразу же и обступят его. И хоть бы не мешали. Так нет же, засыпают вопросами, щупают каждую планку и гомонят, гомонят. Но с этим еще можно бы, с грехом пополам, мириться. Простой народ, если бы и догадался, в чем дело, вряд ли выдал бы его, — кому из убогих не люб ковер-самолет! А как быть с Тешатой? Кто поручится, что он поступит так, как сулил Никите, то есть возьмет его с собою в Москву? Что, если приказный стремился вырвать из уст его признанье лишь для того, чтобы легче было погубить его?.. И почему встретился сегодня рыжий верзила? Может быть, погибель уже уготована?.. Так и впрямь не попытаться ль бежать? Ведь как ни верти, а выхода нет. Не махнуть ли на старую дорожку, в излюбленное убежище подъяремного человека — в дремучий лес?