Де Тотт усмехнулся своим мыслям. Вот незадача — русские называют новые города не по-своему, а по-немецки. Хотя — для крепостей так даже и лучше, угловатые имена им вполне идут. Сразу становится ясно — там уже насыпаны бастионы, или еще хуже — устроена русская тенальная система изо рвов и капониров, пушки смотрят в море громадными подзорными трубами. Внутри стоят казармы из барж. Рояльвилль или, скажем, Кингстаун вызывают совсем другие ассоциации.
Но главное, им до Босфора пути — сутки при хорошем ветре и два при очень слабом. Турки же от большого ума разделили флот. Теперь одну половину перетопили, как щенят, другая не высовывается из Варны. На рейде дежурит вдвое меньшая эскадра Спиридова. Постоит неделю, выжрет припасы и грустно идет на базу. А почему? Не послушали умного человека.
Великий Макиавелли учил, что умы бывают трех родов. Первый доходит до всего сам. Второй — способен понять, если ему советуют дело. Третий не умеет ни сам ничего придумать, ни дельный совет распознать. Барон скромно относил себя ко второму типу. И не поленился перед отъездом побеседовать с великим и отвратительно грубым адмиралом Сюффреном, маркизом де Сан-Тропе. Тот, в промежутке между самохвальством и неприятными воспоминаниями о былых сослуживцах, уронил в голову барона несколько зерен военно-морской мудрости.
Несчастье Франции заключено в существовании Пиренейского полуострова, которая разделяет французское побережье на два театра. Страна содержит два флота — а англичане наваливаются всей массой, и топят флоты поодиночке. Возможность держать все силы в кулаке и действовать против разрозненного противника — это и есть воинское счастье, залог победы. Это де Тотт и рассказал турецким адмиралам и визирям. И добавлял — империя Османлисов счастлива, у нее есть Проливы. Поэтому надо весь флот собрать вместе и перетопить русских по очереди. Сначала на Черном море, потом на Средиземном. Но его не послушали. В результате флота не осталось ни там, ни там. И если в Эгейском море хотя бы случилось настоящее поражение, был бой, корабли горели и тонули, то черноморскую акваторию турки уступили едва не добровольно. Перестрелки были — но можно ли считать сражением стычку, в которой с обеих сторон фиксируются только некоторые повреждения! А на деле и тех нет. Однако русские ловкой стрельбой по парусам раз за разом обращали турецкий флот в стадо, вынуждая его спасаться у своих береговых батарей. Каждый раз в Стамбуле и Петербурге дружно объявляли о победе — но турецкие моряки уже не хотели выходить в море под русские насмешки. А русские ходили вызывать их под Варну все с меньшим числом кораблей. Скоро, видимо, будут посылать для блокады дежурный корвет. А значит, руки у них уже развязаны.
Самым неприятным же для французского эмиссара было знание, для чего русские развязывают себе руки. Это разъяснил ему все тот же Сен-Жермен. А также знаменитый «Меморандум Тембенчинского».
— Я изучил любимую манеру князя, — говорил граф, — пока, правда, на его учениках. Он решительно предпочитает древнюю татарскую практику — идти раздельно, бить вместе.
А главной целью князя, согласно тому же меморандуму, были Проливы. Что ж, лучшим способом захвата любой узости, кроме мирного, является решительная атака с двух сторон. Де Тотт помнил — Сен-Жермен обещал не допустить захвата этих важнейших узостей русскими. И уверял, что на турок полагаться в этом вопросе не стоит. Что есть другие методы.
И вот — где они, эти методы? Де Тотт вздохнул, приняв решение. Надо насытить побережье Босфора и Дарданелл полевыми орудиями. До кораблей на фарватере они, может быть, и не достанут. Но если русские попробуют высадить десант…
Начать пришлось с Босфора. Построили четыре новых форта: Буюк-Лиман и Гарибже на румелийской стороне пролива и Филь-Бурну и Пойрас на анатолийской. Насыпать же должное число вспомогательных земляных укреплений помешали султанские советники. Мол, грязные земляные насыпи изуродуют виды из султанских резиденций. А они разбросаны по всему побережью! Полевые пушки привезли, но их пришлось ставить в открытую, старательно замаскировав. Хотя бы не собьют сразу.
Солдат сажали не на транспорты, а на боевые корабли. Скорость при прорыве через Дарданеллы была синонимом безопасности. Потому как о медлительности дарданелльских пушек Баглир знал. За спинами у десанта бухали взрывы — уничтожались припасы, которые с собой было не увезти.
Последние три дня Суворов проводил учебные высадки — а Баглир изображал противника, тратя им навстречу порох трофейных пушек. Были и потери — одну пушку разорвало. При холостом выстреле пыжом этого бы не случилось, но стреляли настоящими ядрами поверх голов.
Вывалившаяся на берег пехота шла в рукопашный бой с теми, кому выпало изображать турок, — линия на линию. Штыки поднимали в последнюю секунду — и проходили сквозь строй друг друга. Баглир, ради опыта, сам побегал с ружьем наперевес. А потому от лопаты, предложенной Суворовым, стал отмахиваться.
— Больше пота, меньше крови, — утешил его Александр Васильевич и сам закатал рукава. И не просто копал, а объяснял солдатам смысл полевого укрепления. — Нас будет тысяч двадцать. Турков будет, когда подойдут, тысяч сто. Саженную же насыпь не пробьет никакая пуля. А в двухсаженной любое ядро увязнет. Ты стреляешь — ружье на бруствере лежит, турок идет густо, цель добрая, ни одна пуля пропасть не должна. Турок стреляет — с бега, дыхает тяжко, ружье в руках держит, видит перед собой стену земляную да каску твою стальную. Вот его-то пуля и дура… А как дойдут — вскочить, да штыками в ров скинуть.
— О ядрах, — заметил Баглир, вывалив набок длинный язык, — если из гаубиц или мортир, то выкурить нас из такого укрепления нечего делать. Бомбы начнут рваться за спиной — и что?
Он ждал, что Суворов скажет, мол, у турок единорогов нет. Не дождался.
— Слыхали, ребята, что князь говорит? — спросил Александр Васильевич у солдат громко. — А что это значит?
— Что зря копаем… — грустно обнадеженный голос кого-то из офицеров.
— Нет, голубчики. Это значит, что кроме переднего вала, сзади надо насыпать второй такой же…
Под вечер Баглир собрал Суворова и Грейга. Советоваться.
— По сведениям, — начал он, — турки сильно укрепили Босфор. Боюсь, выйдет много крови. Поэтому — три десантные бригады из четырех будут при малейшем успехе переброшены из Дарданелл к Босфору. Помочь нашим, ударив туркам в тыл. То же касается и флота. Операцией командует Суворов, вы, Самуил Карлович, идете с ним, оставив у Дарданелл отряд прикрытия. Командира выберете сами. Отряд, остающийся в районе первой высадки, я оставляю за собой. Задача ясна? Теперь будем думать, как это воплотить.
Созвали штаб флота. Начался мозговой штурм. Как-то оброненное Баглиром словцо Суворов поймал на лету и развил в целую теорию, применив тактическое искусство к процессу мышления. И скоро пришлось с ним соглашаться. И организовывать совместное размышление по предложенным правилам. Что интересно, возникло впечатление, будто все штабные разом резко поумнели.
Сначала провели прямую атаку — в лоб проблеме. Установили суть — захват и удержание Проливов до подхода подкреплений при вводной, что черноморский десант не удался и сброшен в море. То есть среди прочего — тремя бригадами взять трехмиллионный город с громадным гарнизоном.
Выдвигали самые бредовые идеи и благожелательно их разбирали.
Потом стали полученные идеи сравнивать и скрещивать, усадив их самых ярых сторонников по шестеро за стол и велев прийти к единому плану.
Грейг, Суворов и Баглир ходили между группами, ободряли — но не советовали ничего, кроме как не ругаться морскими загибами. Зато — слушали. И, исходя из знания, что Миних ни при каких обстоятельствах от запланированной атаки не откажется, отбирали решения.
На следующий день к высадке присоединились и матросы. Моряки готовили команды для «абордажа» Царьграда. В эти команды Суворов отдал часть лучших своих стрелков с нарезными ружьями и гренадер. Удалось найти греков, если не константинопольских, то хотя бы бывавших в городе. Единорогам с верхних палуб под руководством Баглира срочно делались сухопутные лафеты. И всё — бегом, всё галопом.
Времени совсем не оставалось.
Потому как главное изменение в планах заключалось в том, что южный десант должен был ударить не одновременно с северным. А чуть раньше.
Но только когда русская эскадра шла мимо дарданелльских батарей, презрительно молча в ответ на близкое бултыханье турецких ядер-булыжников, — именно в этот последний момент Баглир открыл весь свой план.
У местечка Килитбахир Дарданеллы сужаются почти до одной версты. Следствие: пролив можно простреливать с одного берега. Турецкие батареи были сметены ценой одного линкора — каменное ядро попросту выломало весь надводный борт. А Парижская Академия еще утверждала, что камни с неба не падают! Турки же еще в пятнадцатом веке умели обваливать на врага настоящие астероиды! Что ж, пушки и людей свезли на берег. Высадившийся десант с ходу занял городишко и начал лихорадочно окапываться.
Через полтора часа появилась турецкая конница, застала русских за выгрузкой и земляными работами, но была остановлена князем Тембенчинским единолично. Потому как его ультразвуковой вопль скрутил своих не хуже турок. Но у русских просто руки опустились на мгновение, кое-кто успел выронить ружья и шпаги, некоторые схватились за сердце. А вот лошади спагов взбесились. Становились на дыбы, кусаясь, пытались прорваться назад сквозь рвущуюся вперед по инерции массу. Лучшая иррегулярная конница мира была остановлена. А потом рассеяна огнем кораблей.
Баглир с удивлением обнаружил, что морская артиллерия работает по живой силе неприятеля гораздо эффективнее сухопутной. Никакой хитрой пристрелки, никаких разрывных снарядов — дорогущих! Картечь не достает. Но враги валятся рядами. Причина же была проста — книппель. В пушку забивается два ядра, скованных цепью. Оснастку сносит замечательно, в парусах делает огромные рваные дыры. С появлением истинной грозы парусов — брандскугеля, казалось, книппель устарел. С вооружения снимать собирались. Но Грейг, предвидя десанты, вспомнил свой карибский опыт. Перед абордажем его противники обычно пытались зарядить картечь. И зря теряли время. А он сперва сбивал им снасти книппелями, потом, догнав, книппелями же бил вдоль палуб с дистанции, на которой картечь до него не долетала. Эффект же от книппелей был немногим хуже. Поэтому адмирал книппелями корабли попросту забил доверху. Даже в ущерб зажигательным снарядам. Потому как книппель хорош и в морском бою, и при поддержке десанта.