Молчим. Есть о чем помолчать.
– Хм… Ну а ты что?
– Что я?
– С его остаточными все ясно. А как насчет твоих реакций? – в голосе Альцедо больше не было иронии и веселья. Кажется, он был не на шутку встревожен. – Или все это время ты был так занят борьбой с реакциями Феликса на нее, что ни разу не задумался о своих собственных?
Его вопрос застал меня врасплох. Я не сразу нашелся, что сказать.
– Разумеется, я не испытываю к ней того, что испытывал он. Это просто невозможно. Его чувства остаются его чувствами, если ты об этом. И да, большую часть времени, проведенного рядом с ней, я только и делал, что боролся с чужими реакциями. Этот омут просто кишит чертями…
– Тогда, думаю, ты будешь рад составить мне компанию. Я начинаю экспериментальный прием Силентиума, – заявил Альцедо, принимая эстафету в гонке шокирующих откровений.
– С чего вдруг?
– Да я проклял все на свете, когда понял, что домой из Киева придется добираться поездами! – воскликнул он. – Я хочу снова летать на самолетах! Хочу смотреть на землю с высоты птичьего полета и не блевать при этом последним желудочным соком. С конвейера вот-вот сойдет специальная партия силентиума: в той концентрации, что подходит для борьбы с остаточными. Хочешь отведать этого зелья?
– Не откажусь, – отвечаю я.
Я смотрю вперед, и мне мерещится овал лица с серыми, как предгрозовое небо, глазами. Скоро эти глаза потеряют надо мной власть.
Сразу из аэропорта, не заезжая домой, с букетом нарциссов, завернутых в бумагу, я рванул в клинику к сестре. Мне не терпелось сжать ее в объятиях, заговорить ее таинственное горе, отвлечь. Сидеть с ней рядом, изучать ее новую оболочку. Смотреть на женщину, которую я не видел никогда прежде, но узнавать в ней близкого человека. Магия, которой нет равных…
Приехал, ткнулся носом в стеклянную дверь палаты и замер. На кровати, укрытая одеялом до самого подбородка, лежала черноволосая смуглая женщина и неотрывно смотрела в потолок. Я открыл дверь и тихо просочился внутрь.
– Дио? – позвал ее я, вытянув перед собой букет пронзительно-желтых цветов.
– Крис, – отозвалась та со слабой улыбкой, привстала на локтях и медленно села. Темные кудри рассыпались по плечам. Я сел рядом и обнял ее.
– Как ты?
– Как эти цветы. Надрезали, накачали питательной химией и поставили в вазочку. Но они все равно обречены…
Черт, угораздило меня купить этот несчастный букет.
– Никто тут не обречен. Понятно? Чем темнее ночь, тем ярче звезды. Что бы там ни было, ты перешагнешь через все это и пойдешь дальше. Точно не хочешь рассказать мне, что…
– Тс-с, не хочу об этом, – поморщилась Дио. – Лучше скажи мне вот что: я красивая?
Ох уж эти девушки. Даже на смертном одре найдут время посмотреться в зеркальце.
– Очень, – кивнул я, рассматривая ее смуглое, пропорциональное личико с полными губами и черными, как уголь, ресницами.
– Оно… не хуже моего родного тела, так?
– Еще как не хуже. Тебе сам бог велел быть брюнеткой.
Я впервые вижу улыбку на этом лице и в душе страшно доволен собой.
– А эти волосы, а губы… М-м-м, только посмотри на себя. Все парни в этой клинике твои.
Диомедея улыбается еще шире.
«О, господи, продолжай в том же духе!» – мысленно приказываю я себе.
Я вытягиваю руку в направлении стеклянной двери нашей палаты, за которой в это время, едва переставляя ноги, проходит какой-то престарелый пациент.
– Включая даже вон того очаровательного старикана. Смотри, как бы он не приударил за тобой, не зря он тут ошивается. Папа вряд ли одобрит этот союз, имей в виду. Слишком стар для тебя, – несу я первое, что приходит в голову, только бы этот веселый огонь в глазах сестры разгорался все ярче и ярче… Но он исчезает так же быстро, как появился: улыбка тает, карие глаза наполняются слезами.
– Ну-ну, если тебе очень захочется, папа не будет против, – бормочу я, обняв сестру. – Хоть и жениху сто лет в обед…
– О боже, Крис, прекрати, – морщится Дио, касаясь лба слабой ладонью.
– Окей, – вздыхаю я. – Я просто очень волнуюсь за тебя.
– Я знаю, знаю… Прости…
– День добрый.
Мы разом оглядываемся: в палату заглядывает высокая, коротко стриженная блондинка лет пятидесяти с огромными зелеными глазами и двумя рубинами в мочках ушей. И вот она уже целиком просачивается в палату, постукивая каблуками лакированных туфель. На ней деловой костюм, шелковый галстук и татуировка, выглядывающая из-под строгого воротника: кончик птичьего крыла.
– Ну и видок, – заявляет женщина, глядя на нас.
Я перевожу взгляд на Диомедею, собираясь опротестовать это заявление…
– Да не она, а ты, Крис. Выглядишь, как будто всю ночь сражался с драконом.
Знала бы она, что почти попала в точку. Только у этого «дракона» прелестное личико и серые глаза.
– Чего не скажешь о вас, госпожа, – дурачусь я.
Никтея в самом деле выглядит прекрасно. Что не так-то просто при теле, которое досталось ей в этом прыжке. Сто восемьдесят сантиметров роста, анорексичная худоба и множество татуировок, покрывающих ее спину, плечи и руки. Однажды тетушка Ники заявилась на торжественный прием в платье с открытой спиной, было на что посмотреть. Не знаю, почему она не стала удалять их. Низкий болевой порог? Солидарность с панк-культурой?
Ники протягивает мне тонкую ладонь в черной перчатке: легкая, холодная, немая ладонь. Я знаю, что под тканью перчатки – биопротез, идеально имитирующий форму кисти. И такой же протез – вместо кисти другой руки. Никтея заполучила тело, у которого не было кистей обеих рук, но, судя по всему, эти неудобства не пугали ее: она использовала это тело уже почти три года и выглядела вполне довольной.
– Мне нужно поговорить с Диомедеей. Оставишь нас?
– До вечера, – подмигиваю я сестре. – Ваше желание для меня закон, госпожа.
– О, небо, Крис, прекрати этот официоз, – фыркает та и закрывает дверь, послав мне ослепительную улыбку.
Я понятия не имел, что, наспех распрощавшись с сестрой, в следующий раз увижу ее только через два месяца.
Больше никаких цветов, я усвоил намек. Теперь будет плюшевый зайчик с глазами-бусинками, который никогда не умрет. Я вошел в палату к Дио и онемел: выглаженная, заправленная кровать и никаких признаков того, что пациент все еще обитает здесь. Я направился прямиком в приемную, где чуть не наорал на молоденькую медсестру в голубой форме.
– Где пациентка из сорок второй палаты?!
– Синьора Фальконе распорядилась о перемещении пациентки в другую реабилитационную клинику. Три часа назад ее увезли…
– Куда?
– Нам не сообщили.
Сестру вот так вот наспех отправили черт знает куда, не сказав мне ни слова? Я вытащил телефон и позвонил Никтее.
– Знаю-знаю, ты в бешенстве, – сказала Никтея вместо «здравствуйте». – Я этажом ниже в кафе, спускайся и постарайся не орать на меня при всем честном народе.
Я спустился в ресторан клиники, быстро выцепил взглядом блондинистый затылок Никтеи и в две секунды добрался до ее столика.
– Где она?
– В Дании, – ответила Никтея, вылавливая из тарелки с салатом оливку и отправляя ее в рот..
– В Дании нет реабилитационных центров Уайдбека, – прищурился я.
– Есть. Небольшая клиника на тридцать человек. Совсем маленькая.
– Учитывая ее состояние, ей требуется куда более серьезное заведение.
– Не требуется, поверь мне. Свежий воздух, вид из окна на пристань и датские булочки на завтрак.
Я прищурился. Она что, не в своем уме?
– Хочу съездить к ней и убедиться, что все в порядке. Скажи адрес этой клиники и…
– Нет, – Никтея забросила в рот еще одну оливку и упрямо посмотрела на меня. – Это лишнее.
– Лишнее? – переспросил я. – Близкий человек рядом – это лишнее?
– Ага, – твердо ответила Ники, откладывая вилку. – В данной ситуации это абсолютно излишне.
– Родители знают?
– Конечно.
– Тогда я сейчас поеду домой и устрою допрос с пристрастием.
Никтея перестала жевать и наконец сосредоточила на мне свой взгляд – зеленый, как зелье колдуньи.
– Крис, я знаю, что с ней. Сегодня она выложила мне все, что происходит. Я все взвесила и уверена, что эта клиника в Дании – наилучшее место для нее на всей земле. Если ее не поставят на ноги там, то больше не смогут нигде.
– Я тоже хочу подробностей всей этой истории.
– Извини. Секретная информация. Все, что касается твоей сестры в настоящий момент, – больше не разглашается.
– Ой, да ладно! – взорвался я.
– Посмотрим на результат лечения, и если он будет положительным, то, возможно, я сниму гриф «Секретно» с этой истории, – подытожила Никтея, игнорируя мое возмущение.
Бесполезно. Все равно что стучать головой в глухую стену.
– Мне нужен Неофрон. Не подскажешь, где его найти? Его телефон вне зоны сети.
– Взял отпуск, так что понятия не имею, где он, – ровно ответила Ники и снова взялась за салат. – А зачем он тебе?
«Выяснить, как он нашел Диомедею в Египте, и всадить ему кулак в живот, если окажется не сильно разговорчивым».
Но Неофрона я так и не нашел. Его не было ни на тренировочной базе, ни в одном из заведений Уайдбека, и никто понятия не имел, куда он подевался.
Потянулись долгие, монотонные дни. Все похожие один на другой, как два крыла одной птицы. Меня не покидало ощущение, что девушка с глазами цвета предгрозового неба вложила мне в грудную клетку бомбу замедленного действия, чью тяжесть я постоянно ощущал с момента нашего расставания. Каждое чертово утро начиналось с мыслей о ней, каждый проклятый день заканчивался мыслями о ней, каждая невыносимая ночь не прибавляла ни сил, ни уверенности в том, что я все сделал правильно. Наоборот, меня не покидали навязчивые мысли о том, что было бы, останься я там еще на день или хотя бы на несколько часов. Что бы она сказала, проснувшись и увидев, что я все еще нахожусь в ее комнате? Что бы я сказал ей? Сколько секунд ей потребовалось бы, чтобы убедить меня в том, что в моей жизни нет и не было ничего более важного, чем принадлежать ей?