– Не нужно. Он знал, что так будет лучше. Ну и… очень хотел новые духи.
– Ладно, как скажешь. А теперь быстро спать.
– Спать? Спать?! Ну нет! Только после того, как ты расскажешь, что собираешься делать!
– Делать с чем? – переспросил я.
– Со всем. С этой девушкой, со своей любовью, со своими чувствами.
Ее вопрос застал меня врасплох.
– Ничего, soror.
– Как это «ничего»? – опешила она.
– А что я, по-твоему, должен делать?
Дио смотрела на меня, приоткрыв рот и слегка покраснев, – я недоумевал: это отдаленное действие алкоголя или я действительно ляпнул что-то не то?
– Ты же всегда интересовался Инсаньей. Твое отношение к ней всегда выходило за грани обычного недоумения и презрения. Ты даже на пару с Кором хотел исследовать ее во всех проявлениях! И вот теперь, когда она в твоей голове, ты говоришь, что не намерен ничего делать? Я думала, ты как минимум… доволен этой возможностью.
– Доволен? – поперхнулся я. – Тогда зачем я, по-твоему, сижу на силентиуме? Зачем я по доброй воле принимаю препарат, который заставляет меня проводить три четверти суток в койке, задыхаясь от кошмаров, и фактически сидеть на внутривенном питании, потому что любая еда вызывает сильнейшее отвращение? Зачем?
– Откуда мне знать? Ты же молчишь как рыба! – всплеснула руками сестра. – Но если ты расскажешь все по порядку, может быть, я перестану задавать дурацкие вопросы?!
И я рассказал.
Дио сидела в кресле, натянув плед до самого носа и уставившись в одну точку. Видимо, все, что я только что выложил ей, ввергло ее в шок. За окном давно рассвело, по потолку скользнул первый солнечный луч.
– Значит, ты начал принимать силентиум, чтобы забыть ее.
– Да.
– Потому что посчитал, что это не твои чувства, а остаточные реакции этого человека… Феликса.
– Да.
– Но силентиум не сработал.
– Да.
– Но ты продолжаешь его принимать.
– Да.
– Зачем?!
Ну и вопросы с утра пораньше…
– Все еще надеешься, что он уничтожит твои чувства к ней? – прищурилась сестра.
– А вдруг.
– О небо! Я не верю своим ушам. Неужели до тебя все еще не дошло, что это не его чувства? Они – твои, твои! Силентиум уничтожил все воспоминания донора, но твоя любовь к ней…
– Силентиум – экспериментальный препарат. Еще никто не знает толком, что он будет уничтожать, а что нет и как скоро…
– Матерь божья, да ты совсем рехнулся! Видел бы ты себя, когда ты говорил о ней, – твое лицо, твои глаза, да ты весь светился изнутри!
– Прекрати.
– Нет, это ты прекрати! Вытащи этот мерзкий катетер из своей вены, приведи тело в порядок и тащи к ней свою чертову задницу, герой!
– Зачем?
– Ты будешь счастлив как никогда в жизни! Вот зачем!
– Окей. Понял. Счастлив как никогда. И что потом? Когда придет время сменить тело. Сказать ей: «А теперь я не люблю тебя, детка, езжай домой»?
Диомедея словно окаменела. Как в игре раз-два-три-замри. Только ресницы продолжали порхать вверх-вниз, и пульсировала тонкая жилка на шее.
– А что если все будет… хорошо? – сбивчиво заговорила она. – Что если все как-нибудь… сложится? Только представь, ведь эта девушка могла бы стать твоей второй… как же ее звали… Катриной!
Я дернулся, как от удара хлыста.
– Вспомни, каково это было – иметь полноценные зрелые отношения: просыпаться с кем-то рядом, есть вместе завтрак, обнимать кого-то.
– О, soror, бога ради! – вскочил я, чувствуя, что если она не остановится, то мне придется просто зажать ей рот.
– Это куда лучше, чем жить волком-одиночкой и сходить с ума.
– Никакой «второй Катрины» не будет! – стал орать я. – Я не хочу никакой «второй Катрины», и это одна из причин, почему я не позволю себе прикоснуться к ней!
Дио замолчала, пораженная накатившим на меня бешенством.
Я выдвинул ящик стола и выхватил оттуда книгу про Нарнию. В «Нарнии» была спрятана вещь, которую я обнаружил сразу же, как только вернулся в гостиницу с кладбища, и с тех пор хранил как зеницу ока. Фотография, где я в теле Эйджи обнимаю Катрину, сделанная на какой-то из студенческих вечеринок в Оксфорде.
– Вот этот отморозок, – я ткнул пальцем в лицо Эйджи, – исчез и не сказал своей девушке ни слова. А она, – сглатываю болезненный комок в горле, – выбросилась из окна, когда узнала, что ее возлюбленный трагически погиб в Альпах.
– О боже… Крис… – Дио охнула и склонилась над фотографией. Пару минут мы сидели в полнейшей тишине.
– Но как она узнала, что с тобой произошло?!
– Кор сказал ей. Подхватил брошенную мной игрушку, чтобы окончательно доломать ее.
– Матерь божья… Так вот из-за чего вся эта вражда!
Ее слова утонули в истеричном звонке в дверь. Я открыл, и в квартиру ввалился, притопывая ножками и потряхивая кудряшками, веселый, как утренняя птаха, Альцедо.
– Я потерял ключи на вечеринке! Не могу попасть домой. Можно у вас перекантоваться, пока мне не поменяют замки? Хо-хо, ребята, у вас такие лица, как будто вы все утро кого-то хоронили, – рассмеялся он, но, не заметив ни тени ответного веселья, сдвинул брови: – Ну и… кто это был?
Дио поджаривает на масле толстые ломти хлеба, посыпает их тертой моцареллой и зеленью. Альцедо сидит напротив и уничтожает гренки быстрее, чем Дио успевает жарить. Мама прослезилась бы, глядя на эту идиллическую картинку. На тарелке огромная гора фруктов, которые вот-вот отправятся в блендер вместе с молоком и мороженым.
– Элли, твоя бывшая, вчера была страх как расстроена после того, как ты отшил ее, – говорит Альцедо, вертясь на барном стуле и покачивая ногой в розовой балетке. – О, какой же это был соблазн, я чуть не пригласил ее к себе.
– Зачем? – поморщился я.
– Но-но, не смотри на меня так. Да ни за чем. Я бессилен осчастливить ее в этом девчачьем теле. Просто варил бы ей какао и втихаря пялился бы на ее сиськи.
– Фу, – поморщилась Дио, забрасывая в блендер порцию свежей клубники. – Он всегда такой противный?
– Почти, – хохотнул я.
– Я клянусь, что не дам ей прохода, как только попаду в тело мужика, но пока… Крис, ты просто идиот. Я бы на твоем месте…
– Лучше не продолжай, – ледяным голосом сказала Диомедея и нажала на кнопку. Кухню заполнил визг машины по уничтожению юных клубничек.
– А что? Что такого? – пискнул Альцедо, как только сестра отпустила кнопку.
– Во-первых, не желаю слушать эти пошлости. Во-вторых, Крис будет в скором времени страшно занят.
– Это еще чем? – вскинул брови я.
– Будешь носиться на крыльях счастья где-то между седьмым и восьмым небом, – заявила сестра и протянула мне стакан фруктового коктейля.
– Я не поеду к ней, если ты об этом, дьявол-искуситель.
– Еще как поедешь.
– Я уже все решил.
Сам того не ведая, я наступил на какую-то потайную кнопку, которая в мгновение ока перевела мою сестру в режим Kill-them-all. На ее щеках выступил яркий нездоровый румянец, а ладонь крепко сжала нож для нарезки фруктов.
– Ах ты все решил? За вас двоих. Даже не пытаясь выяснить ее мнение? – нож, измазанный в крови невинных клубничек, вытянулся в моем направлении. С сестры сейчас можно было легко написать портрет Жанны д’Арк. Фартук как раз смахивал на доспехи.
– И еще она слишком юна для меня.
– Сколько ей?
– Семнадцать.
– А тебе двадцать восемь.
– Представь себе, – кивнул я.
– Тоже мне разница! Ты издеваешься?
Нож перелетел всю кухню и вонзился в разделочную доску, висящую на противоположной стене.
Альцедо нервно моргнул и выпустил трубочку изо рта.
– Проклятье! О мужчины, какие же вы все порой… придурки. Просто тошно смотреть! – выругалась Диомедея.
Кухня наполнилась тишиной. Нож, вонзившийся в разделочную доску, все еще вибрировал.
– Папа должен был узнать первым, это было одним из поставленных мне условий, но неизвестно, когда он даст о себе знать. Поэтому, видит бог, мне стоит нарушить свое обещание. Хочешь узнать, что случилось в Саудовской Аравии?
14. Неофрон
– Сварите себе еще кофе, парни. Там на полке непочатая пачка El Injerto. История долгая, как крылья архангела Гавриила.
Чего боятся девушки? Ну навскидку? Насекомых? Прыщей? Что их никто никогда не полюбит по-настоящему? Что первая ночь с мужчиной обернется катастрофой? Меня никогда не волновала вся эта ерунда. Я никогда не боялась насекомых и любых других животных. Проблемы с кожей меня так и не коснулись. А парни – меня не интересовали ни они сами, ни треволнения, с ними связанные. Моя единственная фобия была куда серьезней и страшней, чем все эти глупости вместе взятые. Я боялась, что однажды не открою глаза в родной постели, а очнусь где-нибудь… под завалами здания, засыпанная стеклом и бетоном. Или где-нибудь под колесами машины, которая только что не оставила у меня ни одной целой кости. Или за решеткой в самый разгар пыток. Начиная с пятнадцати этот страх ходил за мной по пятам, так что когда (этак полгода назад) над нашим домом начали кружить ястребы, я чувствовала примерно то же, что чувствует больной раком, когда ему сообщают, что в теле обнаружены метастазы. Сообразила, что времени у меня совсем в обрез. Мой страх начал расширяться со скоростью Вселенной. Все, что раньше имело смысл, – университет, литература, искусство, семья – утратило его. Медитация, успокоительные, обезболивающие в интенсивном режиме – что угодно, только бы оттянуть первый прыжок. Мама поддержала меня, отец, как обычно, сказал, что перед смертью не надышишься, и предложил мне предпринять что-то куда более действенное, чем просиживание на коврике в позе лотоса.
– Например, что? – спросила я.
– Езжай к Неофрону на тренировочную базу в Акваросса.
– Чего она еще не узнала о единоборствах? За столько-то лет?! – возмутилась мама. – Да она уложит на лопатки полдюжины головорезов, если тем вздумается пересчитать франки в ее кошельке! Стресс и боль от дополнительных тренировок только ускорят…