– Крис… – выдохнула я потрясенно. – Ты хочешь рассказать им, что мы… В общем…
– Что мы вместе.
Дар речи покинул меня. Я сидела на стуле и улыбалась, как пришибленная.
– Папа будет в шоке.
– Почему? Феликс уже… повзрослел, изменился в лучшую сторону и теперь знает, что делать со своей жизнью… – Я уловила горькую нотку в его голосе.
– И ничего страшного, если мы не скажем им всю правду?
– Думаю, да.
Мы были похожи на двух заговорщиков, которые только что зарыли труп в саду и теперь готовились к даче показаний, но я решительно отогнала эти мысли. Если бы это было в моих силах – вернуть Феликса в этот мир, я бы сделала это, невзирая на то, каким он был. Я бы сделала это не задумываясь, будь у меня такой дар. Но такого дара у меня не было. Все, что я могла, – хранить добрые воспоминания о нем и заботиться о его матери – и с этими задачами я собиралась справиться на отлично.
– А теперь ешь, – было приказано мне.
Я придвинула к себе тарелку с сэндвичами, на которых по-прежнему лежали розовые помидорные сердечки.
– Я люблю тебя, – пробормотала я, откусывая большой кусок.
– Не говори с набитым ртом.
Крис вел машину к аэропорту. Я сидела рядом с книгой, подаренной Диомедеей, и перелистывала страницы. И тут увидела стихотворение, которое мгновенно узнала: «Птицеликий, разворачивай крылья…» – то самое, которое Дио в шутку заставляла меня разучивать, когда мы мчали из Милана в Лугано. Ох, как же давно это было, кажется, что целую вечность тому назад!
– Что ты читаешь?
Я откашлялась и вместо ответа начала выразительно декламировать вслух:
– Птицеликий, разворачивай крылья – перо к перу, как лепесток к лепестку, лови восходящий поток, пропитанный влагой и пылью. Пусть наша жизнь будет подобна буре, чистой и сильной, пусть воздух будет сладок и свеж, пусть твое сердце поет, как перо на ветру…
Я замолчала, ожидая от Криса смешка или шутливого комплимента. Но он только молчал и блаженно улыбался, как кот, получивший порцию сливок.
– Это Диомедея тебя научила?
– Ага. И, судя по номеру страницы, это ее любимое.
– Я так и думал. Кто как не она. И… она рассказала, что это такое?
– Что за стихотворение? Понятия не имею… Но оно такое красивое…
Крис бросил на меня искрящийся весельем взгляд.
– Это слова древнего брачного обета, которые в моей семье произносят при бракосочетании девушки своему будущему мужу.
Нет. О, нет-нет-нет… Я почувствовала, как мое лицо начинает пылать.
– Черт, – пробормотала я, чувствуя себя последней идиоткой. – Вот черт, мне так неловко…
– Мне понравилось, – сказал Крис, накрывая ладонью мое колено. Полк мурашек ринулся вверх по моей спине – то ли от его прикосновения, то ли от его слов.
– Если я прочитаю тебе мужскую часть обета, тебе станет менее неловко?
– Ох… – все, что смогла ответить я, краснея еще сильнее.
Внутри меня сцепились в мертвой хватке смущение, любопытство и желание запустить Диомедее в голову что-нибудь тяжелое.
И тогда, не дожидаясь, пока я приду в себя после этой выходки, Крис начал читать мне стихи древнего обета. Перед нами разворачивалась пепельно-серая лента дороги, полуденное солнце слепило глаза, его пальцы переплелись с моими пальцами. Я чувствовала, что в эту минуту между нами происходит нечто особенное – невидимое, но четко осязаемое, как электричество. Я смотрела на своего возлюбленного, откинув голову на подголовник кресла, слушала его голос и ощущала в себе столько силы, света и невесомости, что рядом со мной, пожалуй, померк бы любой ангел, соизволь он спуститься с небес и сесть со мной рядом.
– Ты тоже чувствуешь это? – вдруг спросил Крис.
– Как будто сейчас взлечу? – улыбнулась я.
– Именно.
– Это крылья людей, Крис. Это любовь.
Он приложил мою ладонь к губам. На горизонте начали вырисовываться белые здания аэропорта.
Эпилог
Я сидела в зале ожидания аэропорта Уайдбека и разговаривала с отцом по телефону. Он немного поостыл и теперь вполне был расположен к разговору. Крис куда-то вышел, но обещал скоро вернуться.
– Какого печенья тебе хочется? – буркнул в трубку отец. – Аня хочет испечь что-то к твоему приезду.
– Никакого, – отказалась я.
– А придется хоть какое-то захотеть, Лика, – строго сказал папа. – Ей нужно успокоиться, пусть месит это чертово тесто.
– Ха-ха, – не удержалась я. – Ну ладно, имбирное.
– Где я раздобуду тебе тут имбирь? Придется оббегать все супермаркеты.
– То, что надо, – побегаешь, успокоишься.
Отец замолчал, я догадалась, что он улыбается тоже.
– Пап, мне очень жаль, что так вышло… Прости еще раз, – вздохнула я.
– Прощаю, дочка… Но я еще потребую внятных объяснений, и лучше бы тебе рассказать мне все от начала и до конца.
– Я попробую. И… Папа, я приеду не одна, – тихо сказала я, прижимая трубку к уху плечом и вытирая о подол платья вспотевшие ладони. – Дальше слушай внимательно. Я приеду с человеком, увидев которого, Анна может снова заработать сердечный приступ.
– Тогда к черту этого человека, Лика, оставь там, где взяла, – буркнул отец.
Я рассмеялась еще громче, встала с кресла и начала наворачивать круги по залу ожидания.
– Я не шучу… Папа… Я приеду с Феликсом. Он жив и здоров.
Снова затяжная мертвая тишина на том конце провода.
– Тысяча чертей… Что делать? – наконец спросил папа. – Тройную дозу успокоительного Ане?
– Да. И знаешь что? Я думаю, лучше сообщить ей заранее – до того, как она увидит его. Подумай, как сделать это… без риска.
– Лика, знаешь что? Здесь недалеко от моей лаборатории есть небольшая клиника, нам всем можно встретиться на ее территории. Если с Аней что-то случится, то ее мигом… – он охрип и не стал продолжать.
– Отлично, – кивнула я.
– Заодно взглянешь на местную достопримечательность.
– Да хоть сто достопримечательностей… Лишь бы все получилось!
– Ты такого еще не видела. Один из парализованных пациентов как магнитом притягивает к себе птиц. Те бьются о стекло его палаты день и ночь, а если проникают внутрь, то сидят на его кровати и не улетают… Если клиника начнет брать по одному евро за каждого желающего на это взглянуть, то через год сможет открыть новое отделение!
Я прижимаю руку ко рту и на ватных ногах опускаюсь в кресло…
Боже мой, это десультор. Возможно, даже отец Криса! Я распрощалась с отцом и двинулась к открытому окну. Мне нужно срочно глотнуть свежего воздуха! Нам будет что отпраздновать в Хайдельберге, любимый… Я улыбаюсь, глядя в небо, подернутое белой дымкой, и… отшатываюсь от окна. На подоконник, прямо передо мной, обдав меня волной воздуха, приземляется большая хищная птица. Ястреб? Коршун?
Пестрые крылья и грудь, янтарь внимательных глаз, острый изогнутый клюв. Она переминается с ноги на ногу, когти царапают подоконник.
За всю свою жизнь я не видела подобной красоты так близко. Интерес побеждает страх, и я вытягиваю к ястребу руку. Даже если он съест мой палец, я хочу попробовать погладить его. Медленно, сантиметр за сантиметром… О боги, птица склоняет передо мной голову и подставляет мне затылок, как котенок. Я прикасаюсь к ее голове, чешу спинку, трогаю крыло. Никакого страха, никакого сопротивления! Я берусь за кончик ее крыла и расправляю его, как веер. С ума сойти, какая красота…
– Лика.
Я оборачиваюсь. В дверях стоит Крис с двумя большими стаканами кофе.
– Крис, посмотри, кто прилетел со мной познакомиться. Да он совсем ручной…
Мой любимый стоит в дверях и не двигается с места.
– Наденем ему на лапу маячок? Ты у нас модный парень, да? Будешь носить браслетик, – воркую я. – Крис?
Тот резко ставит два стакана на стол, подходит ко мне, спихивает птицу с подоконника и закрывает окно. Птица расправляет крылья и несется прочь…
– Что ты… Зачем? Он был такой…
– Лика, – Крис разворачивает меня к себе и судорожно сжимает в объятиях. И в этом объятии чудится готовность защитить меня от любой опасности, от всего мира. Он охрип от волнения, я не вижу его лица, но он точно не в порядке…
– Ох… Это что-то значит, да? – доходит до меня.
– Птицы раньше интересовались тобой? – отстраняется он, взволнованно заглядывая мне в глаза.
– Нет. Ну разве что… Мне на руку села ласточка два месяца назад. Сразу после твоего отъезда.
– Черт, – выдыхает Крис и, прибавив к «черту» еще парочку итальянских ругательств, прижимает к губам мои ладони.
– Что это все значит?
Теперь мыслями Крис находится где угодно, только не здесь. Наконец он открывает глаза снова, и в них больше нет отчаяния и напряжения. В них только странное, яркое, теплое сияние, как будто ему в голову пришло неожиданное решение всех проблем.
– Это значит, что я тебя никуда не отпущу. Вот что это значит.
– Как будто я собираюсь сбежать, – закатываю глаза я. – О чем ты вообще?
– Расскажу после того, как объяснимся с твоими родителями. Будем решать проблемы по мере их поступления.
– Ах да! – я хлопаю себя по лбу. – Знаешь, что мне только что сказал папа по телефону?!
Я набираю побольше воздуха в легкие и выкладываю Крису все, что только что слышала от отца. Но тот слушает меня вполуха. Кивает невпопад. Ловит мой взгляд. Не выпускает мою ладонь…
– Птица – это плохой знак, да?
– Потом, – говорит мне он. – Самолет почти готов. Идем?
На улице тихо и ясно. Небо куполом, солнце слепит глаза. Посреди взлетного поля стоит красивый частный самолет с эмблемой Уайдбека на борту: золотая птица, раскинувшая крылья. У трапа нас встречает стюардесса в бело-черно-золотом костюме: шикарная длинноволосая шатенка с огромными темно-карими глазами и роскошно подведенными стрелками, за ней – парочка секьюрити в солнечных очках и строгих костюмах, тут же женщина-пилот и ее напарник.
Все здороваются с Крисом по-итальянски, пожимают руки, смотрят на меня с теплой улыбкой.