Мохнатое морозное солнце медленно ползло вверх по холму вместе с ними. На снега, укрывшие окрестные поля, легли полотна малинового света. На вершине холма уже маячила стрелицкая колокольня и черные треугольники крыш.
– Того. – Варка вдруг закашлялся, отер рот рукавом. – Те конные как раз в Стрелицы поскакали. Вон, вся дорога истоптана.
– А вдруг они не за нами?
– А вдруг за нами?
– Вар, если мы щас не отогреемся, то точно помрем.
– Если нас поймают, тоже. Хотя мне-то они ничего не сделают. Это тебя убить грозились. Так что в Стрелицы нам нельзя. Пойдем в Язвицы. Там найдем эту, как ее, помнишь, у нее еще посиделки были?
– Бабку Устинью.
– Ага. У нее переночуем. Она вроде добрая.
– Язвицы далеко, Вар. Засветло не дойдем.
– Тут останемся – замерзнем. Так что бросай птицу и пошли. Полем, полем, вокруг холма, потом по задворкам к лесу. Нехорошо тут. Кругом одни поля, отовсюду нас видать и спрятаться негде.
Покорно вздохнув, Жданка поплелась за ним, путаясь в присыпанной снегом стерне, упрямо обнимая белую птицу.
На задворках оказалось вовсе не так пусто и безопасно, как они надеялись. На скате под самой церковью мельтешили какие-то черные фигурки и раздавались далеко слышные вопли.
– Только этого еще не хватало. – Варка болезненно прищурился, пытаясь разобраться, что там происходит.
Жданка вдруг оживилась и плечом подтолкнула его вперед:
– Пойдем поближе. Может, польза будет.
Какая от этого может быть польза, Варка догадаться не мог. Он сидел в старой, с прошлого года неубранной копне, грел на коленях под безрукавкой несчастную птицу и без всякого интереса наблюдал, как резвится местная мелкота. На скате от самой церковной ограды была наезжена горка. Съезжали с нее на чем попало. Хороших деревянных салазок было мало. В ход шли куски рогожи, худое решето, обмазанное замерзшим навозом старое деревянное корыто.
Почему Жданке, у которой со вчерашнего дня маковой росинки во рту не было, измученной холодом и долгим ночным переходом, пришла охота покататься с горки, он не знал. Должно быть, и вправду что-то замыслила. Рыжие – они хитрые. Ему было сказано строго: «Сиди тут, ты слишком приметный». Он и сидел. Запихнул хвост под безрукавку, натянул ворот на самые уши, чтоб не мерзли, в который раз пожалел о потерянной шапке и потихоньку начал дремать. Дурацкая птица мешала, царапалась длинными нескладными ногами, плечи закаменели и отчаянно ныли, но, несмотря ни на что, веки слипались, точно склеенные. «Не замерзнуть бы, – проплыла вялая, как снулая рыба, мысль. – Да ничего, морозец нынче слабый, сиротский». Неизвестно, чем бы все это кончилось, но тут ему под нос сунули ломоть свежего хлеба. Пахло так, что Варка сейчас же очнулся и вцепился в пригорелую корку зубами, как волк в добычу.
– Вот, – сказала Жданка, – это Стеха.
Стеха был на голову ниже Жданки. Состоял он из громадных валенок и драного материнского платка, повязанного поверх старой отцовской душегрейки. Половины зубов у него не было, зато веснушки на лице имелись в изобилии.
– А я тебя знаю, – заявил он, – ты у нашей Радки на свадьбе пел.
– Угу, – согласился Варка, овладев собой, и бережно спрятал горбушку за пазуху. В рот положил только маленький кусочек и принялся сосать его как конфету.
– Ты красивый, – во весь беззубый рот разулыбался Стеха.
– А ты девчонка, – тут же догадался Варка.
Стеха хихикнула.
– Она может показать тропинку на Язвицы.
– За грошик, – солидно прибавила Стеха.
– Говорит, намного короче, чем по дороге.
– Знамо, короче. Засветло, может, и не дойдете, но к мосту как раз поспеете. А там уж близко.
– Что за мост?
– Через Язвицу мост. Длинный такой. Ты чё, забыл? Проезжали же.
– Тогда пошли. Нечего тут рассиживаться.
Варка хотел встать, но тело застыло и совершенно не слушалось. Поднимать его пришлось Жданке.
Тропинка начиналась у восточного конца деревни, за огородами, и сразу ныряла в заросшую черемухой балочку. Не знаешь – и не заметишь. Стеха решила проводить их до леса и, утратив всю солидность, болтала как заведенная. По ее словам выходило, что в Стрелицах полно стражников. Как приехали с утра, так и до сих пор торчат. Главный ихний караул разослал по всем дорогам. И на Язвицы, и на Добрицы, и на подгорные Столбцы.
– А чего они? – скучным голосом спросил Варка. – Ищут, что ли, кого?
– Знамо, ищут. Сказывают, в Трубеже у самой княгини кольцо украли. С алмазом. Во-от такущим. Неописуемой красоты.
Варка исподлобья взглянул на Жданку. Жданка сурово поджала губы.
– А еще сказывают, из городской казны три пуда золота унесли.
– Целых три пуда? – зло ухмыльнулся Варка.
– Три. А может, и все четыре.
Варка представил, как они со Жданкой тащат по зимним дорогам три пуда золота, и его разобрал смех.
– А кто унес? – спросила более практичная Жданка. – Приметы какие?
– Не сказывают. Только каких проходящих увидят, сразу к главному волокут. А он ругается, не те, мол. Так с самого утра и ругается.
– Ага, – сказал Варка, – тропиночка-то пришлась весьма кстати.
Впрочем, она оказалась из тех, что длиннее любой окольной дороги. Узкая стежка пробиралась через Лихой бор, не обращая внимания на такие пустяки, как ручьи, овраги, непролазный бурелом и частый молодой ельник. Через ручьи были наведены хлипкие мостки, в овраги полагалось нырять очертя голову, а потом долго карабкаться вверх по противоположному склону. В буреломе узкая ненадежная стежка потерялась совсем, и Варка уже решил было, что им конец, но обошлось. Тропинка каким-то чудом отыскалась снова, внезапно выползла из-под ствола упавшей здоровенной березы.
Солнце зашло, медленно сгущались сумерки, Жданка совсем выдохлась. Варка отобрал у нее птицу, затолкал под безрукавку и, ругаясь, понес сам.
Стемнело уже всерьез, когда далеко впереди вспыхнули тусклые красноватые огоньки. Неожиданно оказалось, что они стоят на высоком крутом обрыве. Прямо у них под ногами сизые сумерки быстро заполняли широкую белую низину, покрытую островками камыша и пухлыми кочками. По низине, словно не зная, куда себя деть, тонкой суровой ниткой петляла до сих пор не замерзшая речка Язвица. Через всю низину, от Лихоборских обрывов до Язвицкой горки, тянулась черная полоса моста.
Язвица, речушка мелкая, плохонькая, в любом месте даже курице по колено, по весне имела привычку разливаться широко и привольно, так что мутные волны бились в глинистые обрывы Лихоборья и заливали Язвицкие покосы. Вернувшись же в свои берега, шкодливая речонка оставляла за собой старицы, лужи, глубокие промоины и маленькие, но никогда не пересыхающие болота. Поэтому Язвицкий мост был на диво длинным сооружением на высоких сваях. Местные очень гордились им, хотя и не подновляли уже лет пятнадцать.
Варка брел по мосту, цепляясь за неструганую жердину тонких ненадежных перил. Бревна настила были скользкими от севшего к ночи инея. Кроме того, было совсем темно. Так темно, что он почти не видел, куда ступает. Что будет, когда мост кончится, как им удастся не потерять дорогу и отыскать Язвицы, огни которых давно исчезли из виду, Варка не знал.
Второй рукой он прижимал к себе полумертвую птицу. Зачем он ее до сих пор тащит, Варка тоже не знал. Где-то рядом в темноте, вцепившись в его безрукавку, ковыляла Жданка. Она не жаловалась, но дышала так же часто, как несчастная птица.
– Потерпи, – сказал Варка, приостановившись, чтобы передохнуть, – надо дойти. А то твой крайн без тебя пропадет.
– Он не мой, – огрызнулась Жданка, – он… – и осеклась.
Мост дрогнул от гулкого грохота. По дереву дружно били лошадиные копыта. Первым делом Варка рванулся к перилам: спрыгнуть. И сразу же понял – слишком высоко. Вот если бы снегу побольше… Но снег едва покрывал сухие кочки и грязный болотный лед.
– Может, не заметят, – прошептала Жданка. Варка даже не стал обзывать ее дурой. Как можно их не заметить на самой середине узкого, со всех сторон открытого моста?
Копыта стучали, стремительно приближаясь.
– Может, не узнают?
Варка схватил Жданку в охапку, прижал к себе, окутал полами безрукавки. «Первому, кто потянется, швырну в рожу проклятую птицу, – подумал он, крепко зажмурившись, – а там – посмотрим». Один бы он попробовал забраться под мост, повиснуть на свае, но Жданка так не сможет.
Жданка вдруг вывернулась из рук.
– Стойте, – завизжала она, – стойте.
Грохот смолк. Варка открыл глаза. На миг ему померещилось, что он все еще спит в копне возле Стрелиц и видит очередной несвязный сон. Жданка повисла на шее какого-то мужика. За спиной мужика выступали из темноты очертания лошади.
– Дядечка Антон, – причитала Жданка, – ой, дядечка Антон!
Дядька Антон, ошарашенный таким обращением, не мог даже гмыкать.
– Где вас носило?! – рявкнул он наконец, отодрав от себя Жданку.
– Да мы пешком, – проникновенно протянула Жданка, – скучно ждать-то.
– Дык, может, вы и дальше пешком?
– Не, – радостно заявила Жданка, забираясь на полупустую телегу, – ехать лучше.
Варка шагнул вперед, пристроился рядом, сунул застывшие пальцы в рот, стараясь согреть их.
– Чё там у тебя? – Кнутовище дядьки Антона уперлось в оттопыренную безрукавку.
– Три пуда золота, – мрачно разъяснил Варка, – те самые, что из Трубежа сперли.
– Ха, – сказал дядька Антон. – Ну, поехали, что ли. Ночуем в Язвицах, у кума. Два гроша с носа. А до тех Язвиц еще три версты. Засветло хотел добраться, так нет. По дороге два раза останавливали.
– Золото искали?
– Да кто ж их разберет. Сказывают, трубежские крайна поймали.
– Ну да?! – заинтересовалась Жданка. – Настоящего?
Дядька Антон хмыкнул, подстегнул лошадь.
– Не знаю. Не видал. Сказывают – из себя прекрасного и того… с крыльями. Заманили они его, значит, к себе как-то хитростью, поймали, заточили, а он возьми да и улети.