– Будешь, рыжая. Еще как будешь.
На этот раз господин Лунь принес из кухни медное ведро. В ведре гулко перекатывалось толстое суковатое полено.
– Вот. Задание прежнее. Вода и цветущая роза. Получится – перейдем к следующему упражнению.
– Теперь у нее точно ничего не выйдет, – ехидно заметил Илка.
Крайн молча глядел на него, слегка приподняв левую бровь, ждал объяснений.
– Какие розы… полено-то березовое!
– Посмотрим, – загадочно усмехнулся господин Лунь.
Однако время шло, а смотреть все еще было не на что. Пустые бокалы стояли на столе ровненьким рядочком, и никаких цветов в них не расцветало. Березовое полено тоже не желало покрываться розами. Запуганная Жданка решила, что прекрасно обойдется без боевой магии крайнов, и даже близко не подходила к этому месту. Илка почти сразу бросил явно бесплодные попытки, предпочитая проводить время в обществе Ланки под тем незамысловатым предлогом, что свет у него не получается, а в темноте сидеть неохота. Варка же целыми днями пропадал неведомо где и даже иногда, чудо из чудес, умудрялся пропустить обед.
Домашние обязанности крайн железной рукой разделил между всеми, увернуться не удалось никому. Фамке досталась только готовка, занятие скучное, но не требующее особых усилий. Конечно, готовить, кроме нее, никто не умел, но в умную Фамкину голову тут же забрела мысль, что господин Лунь ловко и ненавязчиво избавил ее от тяжелой работы. Впрочем, мысль была не самая мудрая. В конце концов, зачем это ему? Разве что по-прежнему не желает видеть перед собой чей-либо истощенный труп.
Так или иначе, у Фамки вдруг оказалось много свободного времени и даже, впервые за несколько лет, нашлись силы делать что-то ненужное. Например, бродить по громадному залу, с опаской заглядывать в темные арки ведущих неизвестно куда проходов и раздумывать о том, какая странная жизнь, должно быть, текла в этих стенах.
Она так и не смогла понять, высечен этот зал в скале или просто построен. Куски голого камня с таинственно поблескивающими жеодами кварца соседствовали с огромными слегка выцветшими гобеленами, над нишей нависали сухие плети вьющегося растения, укоренившегося где-то высоко наверху, а дальше простирался кусок гладкой стены, покрытый сложной многофигурной росписью, причем с первого взгляда было ясно, что просто стоящие на полу рассмотреть эту роспись не смогут. Крылатые и бескрылые люди на стенах мирно соседствовали и спокойно занимались своими делами. Особой разницы древние художники между ними не делали.
Как-то раз Фамка наткнулась на гобелен с весьма мрачным сюжетом. На переднем плане кипело жестокое сражение, вдали полыхал пожар, причем яркие языки пламени нисколько не выцвели от времени. На алом фоне неслись черные фигурки всадников. Другие фигурки, в глухих островерхих капюшонах, склонялись над чем-то, очень похожим на общую могилу. «Ничего не меняется, – с тоской подумала Фамка, – сколько лет этому гобелену… а ведь и сейчас все то же».
– Ничего не меняется, – раздался хриплый голос за ее спиной. – Время кусает себя за хвост. Люди никогда ничему не учатся.
Фамка вздрогнула. Господин Лунь умел подкрадываться бесшумно.
– Кто это? – спросила она, указывая на единственную светлую фигуру среди буйства черного и красного. Человек на дороге, ведущей от пожара прямиком в самую гущу сражения, один на этой картине был выткан белым шелком с серебряной нитью. Светлый плащ, разметавшиеся по ветру белые волосы, улетающая легкость походки. Фигура казалась смутно знакомой. Именно она вначале привлекла Фамкино внимание.
– О, это Аглис Ар-Морран-ап-Керриг, господин утра, хозяин ветра и света. Рожденный в век, который даже в учебниках именуют столетием Кровавого Топора.
– Значит, он ваш предок.
– Весьма отдаленный. Вообще наши родственные связи чрезвычайно запутанны.
– А что он там делает? – спросила незаметно подкравшаяся любопытная Жданка.
– Где?
– Ну, среди всего этого… – разъяснил присоединившийся к компании Варка.
– «И была та страна разорена войной, и охвачена чумой, и проклята во веки веков», – пробормотал господин Лунь.
– «Но сжалились прекрасные мудрые крайны, – подхватил Варка, – спустились с гор и…»
– Жертвуя собой, разгребли эту грязь, – жестко оборвал его крайн. – Это случилось пятьсот лет назад. Но с тех пор, как мы видим, ничего не изменилось. Только крайнов больше нет. Так что проклятие пребудет с этой страной до конца.
– А что это у него за спиной? – спросила внимательная Фамка.
– Лютня.
– Лю-у-утня? – изумился Варка. – Я думал, это они меч так изобразили.
– Он был Поющим крайном. – Господин Лунь протянул руку, осторожно коснулся вышитой фигуры. – Это редкий, особый дар.
– А, ну да, – тут же припомнил Варка, – деревья трепещут, травы преклоняются, горы отзываются, а люди так ваще…
– Бывают времена, когда люди глухи к песням, и тогда это не дар, а проклятие.
Варка быстро перевел взгляд с фигуры на гобелене на умолкшего крайна. Но господин Лунь уже отвернулся от них и побрел прочь, прихрамывая сильнее обычного.
– Вот вы где. Сидите один и опять печалитесь.
– Да. А ты мне мешаешь.
Жданка тихонько подобралась сзади и села на пол рядом с крайном.
– Мешать печалиться – это правильно.
Господин Лунь вздохнул и слегка подвинулся. Обняв руками колени, он скрючился на краю узкой, ничем не огражденной площадки, какими оканчивались многие коридоры замка. Перед ним была пропасть, скалы, сверкающий снежный туман. Горы во власти кромешного холода. Но на площадке было тепло, как в доме.
– Второй день обедать не приходите, – продолжала ворчать Жданка. – Фамочка ругается. Велела вас найти.
– Ну, ты меня нашла. Теперь уйдешь?
– Не-а. Хоть бы птицу свою пожалели. Она, небось, тоже голодная. Иди ко мне, милая.
Жданка по-хозяйски стянула сонную цаплю с плеча крайна, устроила у себя на коленях. Цапля приоткрыла круглый черный глаз, но протестовать не стала.
– Эта птица не пропадет. Здесь кругом полно горячих ключей.
– Значит, она сытая, а вы – нет.
– А я сухарей стащил. Будешь сухарик?
– Буду.
Некоторое время они задумчиво хрустели солеными черными сухарями, извлеченными из кармана крайна.
– Вообще-то это неправильно, – заметила Жданка, слизывая с пальцев крупинки соли и последние крошки. – Фамочка рассердится. У нее все сухари посчитаны. А что там? Это уже другая сторона гор? Там Загорье, да?
– Выдумала тоже, Загорье…
Туман разошелся, золотой солнечный отсвет прорвался меж опушенных инеем скал. Далеко впереди, чуть ниже открылся кусок долины: бледно-золотые полосы света, тонкие очертания деревьев, ряд легких голубых теней на снегу.
– Это Сад. Зимой он, конечно, не так хорош.
– Сад?
– Ну да, Сад крайнов. На самом деле он гораздо больше. Отсюда не все видно. Это внутренняя долина, в которую не добраться снаружи.
– Са-ад… А как же туда спуститься?
– Туда уже никто никогда не спустится.
– Почему? – с ходу ляпнула Жданка и задохнулась от собственной глупости. – Ах да… А может, тут сбоку какая-нибудь тропиночка?
– Нету никакой тропиночки…
– Но Варка-то, наверное, смог бы…
– Убиться на этих скалах? Запросто.
Замолчали. Сад дрожал внизу в сияющей снежной пыли.
– Послушай, – тяжелая рука легла на тощее Жданкино плечо, – ты вроде не из пугливых.
Рука была крепкой и упоительно теплой. Жданка едва не замурлыкала, как тощий, истосковавшийся по ласке котенок. Прижаться бы к нему, уткнуться носом в подмышку… да нельзя… Разозлится и прогонит.
– У нас на Болоте… – пискнула она.
– Пугливых не бывает. Я знаю. А Сад… Саду нужно слушать песни, иначе он гибнет, дичает. Хотя бы отсюда, издали… Так вот, я, – крайн замялся, – я хотел бы спеть твоим голосом.
– Ух ты! – Жданка завертела рыжей головой, заглянула снизу вверх в его лицо. – А как это?
– Ну так, просто. Петь будешь ты, а я… я буду у тебя в голове. Не страшно?
– Не-а. Подумаешь, дело какое!
«Вы и так все время у меня в голове», – хотела добавить она, но не решилась.
Варка жил как в холодном тумане. Замок крайнов поглотил его и медленно, по капле растворял в себе. Часами сын травника бродил по коридорам, которых на нижнем уровне имелось великое множество. Вначале цель этих блужданий была самая простая – найти выход наружу. Варке не нравилось чувствовать себя узником. Не то чтобы ему хотелось покинуть это место. Честно говоря, он и не собирался его покидать. Но быть запертым насильно, да еще там, куда тебя заманили хитростью… Этого он допустить не мог. Поэтому с самого первого дня принялся упорно обследовать все выходы из главного зала. Выходов оказалось больше сотни. Коридор, ведущий в кухню и к кладовым, весьма обширным, но, разумеется, совершенно пустым. Остались лишь запахи. Ваниль, гвоздика, корица, петрушка, перец…
Еще один широкий проход к помещениям, которые Илка называл «сокровищницей». Но Варка подозревал, что это просто чуланы, из которых то одно, то другое извлекалось по мере надобности. Ряд высоких двухстворчатых плотно прикрытых дверей, не защищенных, однако, не только какой-то там магией крайнов, но и простыми замками. Заходи кто хочешь, бери что угодно. Варка провел там несколько часов, но в конце концов соскучился. Красиво, конечно, но всего слишком много… Играть с этим охоты не было. Даже у Илки, который проторчал там гораздо дольше.
Проход в гардеробную, выход к ручьям, из которых приходилось таскать воду на кухню, проход в мастерские: просторные залы, загроможденные пустыми рамами ткацких станов, высокими пяльцами, подушками с коклюшками, мотками яркого, почти невыцветшего шелка, потом огромная очень чистая кузня, и далее множество разветвленных переходов, вовсе не похожих на какие-то жалкие подземные ходы. Чистота, простор, узкие окна-щели под самым потолком, высокие стрельчатые своды, белые стены.