Сам же он доплясался до того, что ног под собой не чуял, потом ни с того ни с сего обнаружил, что обнимается в прибрежных кустах с какой-то девицей, потом со вкусом подрался с ухажером этой девицы. Ухажер был настолько пьян, что уже не отличал пресветлых крайнов от обычных людей.
В общем, Варка провел время с большой пользой. И вот теперь его снова несло в танце. Приглядевшись к мельканию ярких лент, он вдруг сообразил, что пляшет с самой невестой и прижимает ее, пожалуй, гораздо крепче, чем позволяют приличия. Испуганно скосил глаза, отыскивая разъяренного жениха, но у невесты, как оказалось, был свой интерес.
– Пресветлый господин крайн, – начала она, проникновенно глядя ему в глаза, – сказывают, вы так поете, что ветер замирает, облака останавливаются, птицы, заслушавшись, на лету падают.
– Любят у нас приврать, – небрежно заметил Варка, – мухи на лету дохнут – это да.
Свой новый голос он берег, словно боялся растратить напрасно. Пел только для своих, а то и вовсе в одиночестве, в лесу или забравшись куда-нибудь на скалы, поближе к Садам. Интересно, откуда они знают. Не иначе, Ланка проболталась.
Девица хихикнула.
– Спойте, господин крайн. Нехорошо невесте отказывать.
Варка твердо знал: ни на каких свадьбах больше петь не будет. Хватит, напелся уже. Он уже открыл рот для окончательного отказа, как вдруг скрипки и дудки замолкли. Вихрь пестрых юбок, платков, блестящих лент рассыпался, замер. Девицы с визгом брызнули в стороны. В нарядную толпу на полном скаку ворвался взмыленный вороной жеребец с маленьким всадником на широкой спине. Мальчишка хотел отпустить конскую гриву, но пальцы запутались в жестких волосах и никак не разжимались. Тогда он выпрямился насколько хватило сил и выкрикнул то, что билось в горле всю эту долгую ночь:
– Замостье спалили!
Выкрикнул и тут же начал падать с каменно-твердой спины этой жуткой разбойничьей зверюги, на которую, должно быть, по ошибке нацепили седло и узду. Руки-ноги закаменели, но свалиться ему не позволили, приняли с коня, как маленького.
– Крайн, – прошептал мальчишка.
– Ну, – сурово спросил беловолосый крайн, – кого там еще спалили?
– Замостье наше, – пробормотал мальчишка, цепляясь за крепкие плечи под просторной белоснежной рубахой. От рубахи пахло ветром, лесными травами и немного потом.
– Кто спалил?
– Пришлые какие-то. Вовсе невиданные. Налетели под вечер. Все пожгли-разорили. Хлеб последний, до новины отложенный, что нам крайны зимой прислали… Все сгорело…
– Гады, – высказался Илка. Не раз и не два за зиму им с Варкой пришлось ломать спину, таскать мешки из замковой кладовой. Господин Лунь подкармливал добрую половину княжества Сенежского, а денег, к глубокому возмущению Илки, за это не брал.
– Наши, кто успел, в лес убежали, а я под клуней сидел. А потом они перепились, стали орать, что завтра двинут на Крайнову горку. Будто бы там сокровища…
– Ага, – подтвердил крайн, – сокровищ полным-полно.
– А потом гляжу, они уже вовсе пьяные. Я тогда выполз потихоньку… Коня у них увел. Меня кони любят.
– Много их?
– Много, – прошептал мальчишка, хлопая белесыми ресницами, – я считал-считал, пальцев не хватило, – облегченно вздохнул и пристроил голову на плечо крайна. Это место показалось ему вполне надежным.
– Присмотрите за ним, – обернулся Варка к толпившимся поодаль женщинам. Те испуганно закивали.
– Это и вправду пришлые. Дальние какие-то. Сенежские в Пригорье не полезут, – сказал староста.
– Значит, – подвел черту Илка, – не сегодня-завтра они будут здесь.
– В набат, – распорядился староста.
– Голубя надо послать, – тихо сказала Фамка.
– Двух, – решил Варка, – в Трубеж и в Бренну.
Жданка знакомым красивым жестом протянула руки. На каждую тут же опустилось по голубю.
– Ого! – оценил Варка.
– Господин Лунь научил, – гордо сказала Жданка.
– Так, – заметил Илка неприятным голосом, – а где же наша славная стража?
В Бродах стоял небольшой отряд для охраны переправы через Тихвицу, но нынче славная стража славно погуляла на свадьбе и вряд ли была готова к свершению славных подвигов.
– К колодцу их, – велел староста, – два-три ведра холодной водички на голову – мигом протрезвеют. А вот Перебродам плохо придется. Сожгут как пить дать.
Все посмотрели туда, где за рекой, на левом, низком берегу вытянулись вдоль дороги Сенежские Переброды.
– Не наше дело, – решил Илка, – там же вроде как заграница.
– Кому заграница, – буркнул староста, – а у кого там в каждом доме то сват, то брат, то дочка с зятем, то кум с кумой.
– Ага, – сказал Варка. Деревня тихо лежала за рекой, золотились на солнце травяные крыши, зеленели квадраты полей и огородов. – Надо их задержать.
– Давай, – фыркнул Илка. – Ты их там задержишь или они тебя – это мне неизвестно. Но одно я знаю точно. Господин Вепрь страх как обрадуется. Вторжение, скажет. Нападение крайнов на исконные земли княжества. И как начнет защищаться, как начнет…
– Вторжение – это когда боевой отряд хотя бы человек в десять. А один я – это никакое не вторжение. Может, я заблудился?
– Ага, – Илка постучал пальцем по лбу, – и уже давно.
– Что ж, так и будем стоять и смотреть, как горят эти несчастные Переброды?
– Я не буду, – заявила Жданка, – пошли, Вар, устроим им что-нибудь этакое.
– Пожар с потопом, – ехидно заметила Ланка.
– Или потоп с пожаром, – вздохнула Фамка.
– Пожар они уже устроили, – вновь встряла Жданка.
– Щас я тебе устрою, – пригрозил Варка. – Ладно, я пошел. Рыжую держите, чтоб не вязалась.
Сказал и легким шагом сбежал по тропинке к Тихвицкому броду. У брода обнаружилось, что он не один. Хмурый Илка и три взъерошенные курицы никуда не делись.
– Возвращать твою прекрасную, но мертвую тушку господину Луню я не стану. Лучше сразу в гроб, – пробурчал Илка.
– Да может, он обрадуется.
– Хм.
– Ты один не справишься, – поджав губы, сказала Фамка.
– Да-да, – подтвердила Ланка, – один и без щита – это глупость. Ах, Варочка, ты такой неосторожный, – и для убедительности похлопала длинными ресницами.
– А вас я не звал, – огрызнулся Варка.
– А мы у тебя и не спрашивались, – состроила рожу Жданка.
Холодная весенняя вода стояла еще высоко. Штаны пришлось закатать выше колен. Варка надеялся, что, увидев такое, курицы отстанут. Но нет. Подоткнули подолы и бодро полезли в воду. Правда, Ланка повизжала немного, надеясь, что Илка сжалится и перенесет ее на руках. Илка остался непреклонен, и тогда она преспокойно перешла сама. Даже подол не замочила.
Миновали притихшие, притаившиеся за закрытыми ставнями Переброды, дошли до леса в сердитом молчании, и тут дорога вильнула и разделилась надвое. В суматохе все как-то позабыли спросить, где оно, это Замостье.
– Вот чего, – предложил Илка, – Варка и Жданка у нас самые сильные. Градобитие какое-нибудь учинить или грозу с молниями – это им раз плюнуть. Я щит хорошо держу. И Ланка тоже, даже, может, лучше меня. Давайте так. Мы с Варкой налево, а вы – направо. Фамочка за рыжей присмотрит, чтоб княжество Сенежское все-таки уцелело.
Варка открыл рот, чтобы возразить, но поглядел на дорогу, сообразил что-то и кивнул.
Дорога вилась по прозрачному березняку. Сквозь нежную зелень полураскрытых почек, по прелой листве, по холодным лужам, в которых дрожали осколки яркого неба. Несмотря на белый день, оглушительно орали соловьи, надрывалась свихнувшаяся от весны кукушка, в отдалении урчал тетерев, но никаких разбойников слышно не было.
– Они нас одурачили, – сказала Фамка после целого часа быстрой ходьбы. – Та дорога была торная, наезженная. А еще там конские следы были. Свежие.
– На этой тоже следы, – неуверенно возразила Жданка.
Ланка вздохнула с облегчением. Насмерть биться с разбойниками ей, по правде говоря, совсем не хотелось.
– Надо возвращаться…
– О-го-го, кто это у нас тут?!
– Ты только погляди, какие курочки!
– Перепелочки! Куропаточки!
– Ату их, ату!
Эхо подхватило охотничьи вопли, понесло дальше по весеннему лесу. Всадники летели по склону холма не разбирая дороги, проламывались через молодую поросль, перелетали через кусты и колдобины.
– Ну прям как в песне. Три красотки на лугу.
– Ты глянь, на любой вкус. Черненькая, рыженькая, беленькая.
– Мне беленькую.
– Га-га-га, у тебя губа не дура!
Тем временем девицы на лугу вели себя странно. Им бы броситься врассыпную, вскарабкаться на косогор, попробовать скрыться в чаще. А они схватились за руки, стоят и только глаза таращат. С перепугу, должно быть. Не в силах сразу удержать разогнавшихся коней, всадники завертелись вокруг них, топча нежную травку, разбрызгивая грязь. Неслись по кругу блестящие конские тела, потертые кожаные куртки, яркие, пропахшие потом рубахи.
Девицы стиснули крепче руки, сдвинули плечи. Один из всадников пытался нагнуться, подхватить беленькую в седло, но отчего-то не дотянулся. А кони все не хотели останавливаться…
По кругу, по кругу… Напрасно седоки орали, натягивали поводья. Лошади их будто не замечали. Девицы согласно кивнули и медленно двинулись в сторону. Запели звонко и протяжно. Всколыхнулись, поплыли пестрые юбки, заскользили по траве розовые босые ножки, скроенные на городской манер башмачки с ленточками, аккуратные козловые сапожки.
Всадники прикипели к седлам. Восторженные вопли сменились руганью. Кружились головы, ослабевшие руки роняли поводья, ноги теряли стремена. По кругу, по кругу…
Девицы дружно разняли руки, рыжая резко вскрикнула. Кони взлетели на дыбы. Всадники попадали на землю как спелые груши и остались лежать, не в силах сделать ни одного движения.
– Уф, – сказала Ланка и совсем не изящно плюхнулась на траву, – неужто справились? Я так испугалась, так испугалась…
– А дальше что? – спросила Фамка и медленно улеглась ничком на холодную землю, утопила лицо в сырой траве. Мельком подумала, что непременно зазеленит новую юбку. Может, влажная земля уймет мелкую дрожь во всем теле. И тошнота пусть пройдет.