– Фамочка…
– Отвали, придурок! – рявкнула Фамка и, оттолкнув его, бросилась к двери.
– Не буду я с ним заниматься!
– Могу я узнать, почему? – Господин Лунь, которому помешали предаваться созерцательному безделью в обществе лютни, смотрел на Фамку неодобрительно.
– Он надо мной насмехается! Я ведь не какая-нибудь нежная барышня. Я могу и сдачи дать, мало не покажется.
– Насмехается? Я полагал, если молодой человек постоянно дарит даме цветы, это означает, что он… кхм… немного влюблен.
– Немного! – сварливо заметил вошедший Варка. – Скажете тоже! Он не влюблен. Он втрескался по уши. Втюрился. Влип.
– Врешь! – вскипела Фамка. – Орясинадолгоногая!
– Угу. Вру. Пришел ко мне, прямо как в этих книжонках про придворную жизнь: весь в интересной бледности, весь в слезах… Ах, говорит, что мне делать, что мне делать? Я, говорит, ее оскорбил, я, говорит, недостоин… Она, говорит, прекрасная крайна, а я, говорит, ничто, грязь под ногами.
– И что ты на это ответил? – поинтересовался крайн.
– Ну что… Обещал дать в глаз, если он ее обидит. И это… посоветовал еще цветочков принести. Вдруг поможет… Поможет, а, госпожа Хелена?
– Ты… – всхлипнула Фамка, – ты… Совсем тупой, да? Разуй глаза. Кто в меня влюбится-то?
– Сама разуй глаза, – рассердился Варка, – у тебя чего, зеркала, что ли, нету?
– Нету, – призналась Фамка.
– Так сходи к Ланке, у нее по три в каждой комнате. Да я бы сам в тебя в два счета влюбился! Только не могу почему-то. Вы с Ланкой… вы мне после всего стали как… ну, как сестры…
– Значит, в меня не можешь, а в Светанку можешь? – не соображая от ярости, что говорит, прошипела Фамка.
– В Светанку из Бродов или в Светанку из Язвиц?
– Светанка в Быстрицах. Эту, которая в Язвицах, Цветанкой зовут!
– Та-ак, – заметил крайн, – список поклонниц господина Ивара зачитаете потом. У меня трудный больной в стадии выздоровления. Тревожить его я не позволю. Так что ты, госпожа Хелена, изволь обращаться с ним мягко, вежливо. Ногами по голени, заточкой в грудь, книгами по голове не бей, даже если негодяй будет дарить цветы и говорить комплименты. И учить ты его будешь. Больше некому.
Липка считал, что ему безмерно повезло. Госпожа Хелена, Фамочка, больше не сердилась и снова, как прежде, проводила с ним целые часы. Мыть посуду, носить воду, чистить овощи и таскать тяжелые корзины ему тоже никто не запрещал. Теперь он только и делал, что ждал беды. Такое счастье не могло продолжаться вечно.
Беда на Липкину голову пришла, когда кончилась молотьба, лиственница на Крайновой горке пожелтела, засияла как факел, дальний лес запламенел закатными красками, и ночи стояли ледяные, ясные, звездные.
Вестником беды явился присланный из Бродов голубь. Крайн прочел письмо, велел парням одеться поприличней, в господское, сам принарядился, Липке, неплохо освоившему щит, позволил идти с ними, а вот девчонок не взял. На Фамкин робкий вопрос: «Война с Сенежем?» лишь пожал плечами, чем вверг куриц в тихую, тщательно скрываемую панику.
В Бродах было сыро. День выдался скучный, бессолнечный. С реки тянуло холодом. И сама река иззябла, покрылась мелкой рябью, точно гусиной кожей.
Они стояли на взгорье, над длинной излучиной, над мокрыми бурыми полями, над ржавым золотом дальних лесов, и смотрели, как через брод переправляется сенежское посольство. Варка пригляделся и глазам своим не поверил. Впереди скакал сам князь Филипп. Конечно, он был уже стар, но в седле держался прямо, спокойно, может быть, даже лучше, чем на земле. К крайну он приблизился один, взмахом руки остановив свою свиту. «Значит, пока не война, – успокоился Варка, – наверное, договор заключить хочет».
С весны князь сильно осунулся. Резко очерченное лицо пожелтело, оплыло как нагретый воск, углы рта опустились. Князь видимо мерз, губы посинели, слушались плохо.
– Приветствую вас, господин старший крайн.
Господин Лунь поклонился со всей возможной вежливостью, но прохладно, поинтересовался без всяких предисловий:
– Что привело вас сюда?
Филипп Вепрь тоже не был расположен к дипломатическим уверткам.
– Верните мне сына.
Крайн удивился, но не слишком.
– Княжич Аскольд попал в плен?
Князь посмотрел на него в упор, плотно сжал губы, словно раздумывая, сказать или нет.
– Княжич Аскольд убит под Раменьем, что в Поречье.
Крайн опустил глаза:
– Сожалею. Значит, природная неосмотрительность княжича Хенрика…
– Природная неосмотрительность княжича Хенрика привела к тому, что я приказал повесить его на воротах Пучежа за попытку поднять восстание против законной власти. Не знаю, что делают с отцеубийцами у вас, в Пригорье, но у нас это карается смертью.
– Прискорбно слышать все это, – медленно отозвался господин Лунь, – но… простите… Каким образом я могу их вернуть? К моему великому сожалению, крайны не всесильны.
– Я вижу, вы намеренно не желаете меня понимать. Хотите поторговаться?
– Беда в том, – приятным голосом начал крайн, – что я не понимаю вас совершенно искренне. Ваш старший сын убит. Ваш второй сын… гм… тоже убит. Сочувствую вам, но крайны не занимаются воскрешением мертвых. Чем мы можем вам помочь?
– Полечить от маразма, – шепнул Илка. Варка еле заметно кивнул. М-да, старость не радость. А горе, видать, совсем старика добило.
Князь подъехал вплотную, слегка наклонился, навис над крайном.
– Вот что, Рарка, я помню, как ты, сквернавец, еще под стол пешком бегал. Со мной твои штуки не пройдут. Все знают, что мой парень у вас. Коня, так и быть, оставь себе. А парня верни. Он мне нужен.
Крайн похлопал по морде княжьего коня, обернулся к своей свите:
– Так, парни, кто из вас его сын?
Варка с Илкой переглянулись и дружно хмыкнули.
– Он – ваш, – на всякий случай напомнил Илка, – а я того, племянник.
– Я его сын, – тихо сказал Липка и, опустив голову, обреченно шагнул вперед.
– Ты?!
Филипп Вепрь наклонился, всматриваясь. К нему легко шел высокий, прямой как копье юноша. Густые черные волосы падали на плечи мягкой волной, с бледного, чуть розовевшего на ветру лица смотрели серые, туманные глаза увезенной из Загорья Радимы. И брови ее, узкие, вразлет. Подлечили выродка, значит. Хорош. С виду от крайна и не отличишь. Ничуть не хуже белогривого красавчика.
Белогривый красавчик вдруг встрепенулся, тронул Липку за плечо:
– Ты хочешь вернуться?
– Нет, – прошептал Липка, – нет.
Тень стены, запах конюшни и помоев, боль и беспомощность. Еще шаг, и он вновь станет вещью. Хозяин вещи глядел спокойно. Вещь по праву была его. Захочет – возьмет в темный, страшный Дом, захочет – оставит догнивать во дворе крепи в навозной луже.
Варка решительно двинулся вперед, прикрыл собой Липку:
– Я твой щит.
Крайн, наблюдая эти маневры, недовольно изогнул левую бровь.
– Вы что, отдадите его? – вскипел Варка. – Вот так, за здорово живешь? Да его еще в утробе матери покалечили. Били несчастную смертным боем! А потом и самого его лупили все кому не лень. И жрать не давали. Вы ж лечили его, вы же сами все видели!
– Не дури, – прошелестел Илка, – война с Сенежем нам ни к чему.
– Войны не будет, – прошептал Липка, – Вар, ты скажи Хелене…
– Стало быть, Липка – это Филипп? – спросил крайн.
Липка кивнул.
– Он законнорожденный?
Господин Вепрь скривился, озирая всех с видом оскорбленного достоинства.
– Какой есть.
– Сильно припекло, дядька Филипп? Так, что даже незаконнорожденный урод пригодиться может?
– Родня Аскольдовой вдовы уже к Сенежу руки тянет. А ведь я еще не помер, – снизошел до объяснений князь Сенежский, – но теперь…
Он окинул Липку довольным взглядом. Обернулся назад, к своим:
– Коня княжичу!
– Да-да, – кивнул господин Лунь, – забирайте его. Прошу, однако, помнить, что юный княжич отличается хрупким здоровьем. Без должного ухода он, к полному удовольствию ваших любезных родственников, неминуемо вернется в прежнее состояние.
Липка застыл на месте. Варка по-детски разинул рот.
– Кроме того, я успел заметить, – размеренно продолжал господин Лунь, – что ваш сын совершенно невежествен.
– Учителей найму. Из столицы выпишу.
– М-да… Ни вы, ни я не знаем точно, в чьих руках сейчас столица и что там происходит.
Собеседники посмотрели друг на друга, покивали, соглашаясь, и некоторое время обсуждали последние политические новости с таким видом, будто никакого Липки рядом не было.
– Да, – тяжко вздохнул господин Лунь, – пожалуй, в наше время замок крайнов – единственное место, где ваш сын, находясь в полной безопасности, мог бы получить хорошее образование. К сожалению, это невозможно, все мы слишком заняты, положение в стране таково, что…
– Правильно, – ни с того ни с сего громко заявил Илка, – хватит с нас людей. Вылечили, и пусть катится. Разве может быть для крайна большее унижение, чем сидеть с человеком за одним столом, спать под одной крышей?!
Князь Филипп немедленно разъярился.
– Мальчишка! – рявкнул он. – Князья Сенежские – не просто люди. И если я пожелаю, чтобы мой сын обучался у крайнов…
– Никто не отрицает древности вашего рода, – мягко прервал его крайн, – однако в словах господина Илма есть доля правды. Если мы возьмемся оберегать и обучать вашего сына, мы должны получить некое достойное вознаграждение.
– Какое же? – угрюмо спросил князь Сенежский.
– О, ничего особенного. Договор Сенежа с Пригорьем на прежних условиях. Я полагаю, вы и сами намеревались восстановить его.
– Да-а, – значительно протянул князь Филипп.
– Правда, следует ввести одно маленькое дополнение. Уверяю, это в ваших же интересах.
– Гм?
– Отзовите войска из Поречья и приграничного Заозерья, сосредоточьте их на прежних границах княжества. Пусть у них будет только одна задача – отражать вторжения извне, не пропускать мародеров и разбойничьи шайки. Сейчас самое важное – сохранить то, что имеешь. Иначе вашему сыну будет нечего наследовать.