– Хм, – только и сказал Варка.
Его место оказалось на нижнем конце стола. Напротив уселся Илка. Ланка устроилась далеко от них, между цеховым старшиной и молодцеватым господином средних лет в военном мундире.
– Слышь, умник, а почему ты тут, а Ланка вон где? Ты же вроде муж. Что за новости этикета?
– Тише, – скривился Илка.
– А, так мамаша ничего не знает? Вы ей не удосужились сообщить? С чего такая таинственность?
– Так ведь я – никто, – неохотно прошептал Илка, – нищий. А госпожа Град… она… в общем, ей это не понравится. Меня тут пока из милости держат. В память об отце.
Ланка улыбалась через стол, мило кокетничала с молодым, похожим на заводную куклу лейтенантом городской гвардии. Шуршали льняные салфетки, блестел фарфор на ярко-синей скатерти, сверкали приборы, над супницей поднимался ароматный пар.
На почетном месте по правую руку от госпожи Град обнаружился серьезный Липка. Судя по выражению лица, он усердно припоминал уроки пристойных манер, преподанные ему господином Лунем. Получалось у него хорошо, вполне по-княжески. Спину держал прямо, с ножом и вилкой обращался изящно, ел мало, разговор поддерживал вполголоса, только украдкой все время озирался по сторонам, будто искал кого-то…
– Слушай, – вдруг встревожился Варка, – а курицы где?
Вместо ответа Илка молча уставился в тарелку.
Тут Варку понесло.
– Госпожа Град, – наплевав на приличия, громко спросил он, – а где же наши дамы? Госпожа Жданна и госпожа Хелена?
– Дамы? – ласково улыбнулась госпожа Град. – Ты имеешь в виду городскую нищенку и эту Фам? Ты похож на своего отца. Все Ясени внимательны и любезны с низшими. Так, конечно, и подобает. Не беспокойся, я распорядилась. Их покормят на черной кухне.
– Где?! – вырвалось у Варки.
– Я полагаю, – мягко начала госпожа Град, улыбкой стараясь загладить его промах, – что даже в тяжелые времена не следует забывать о приличиях и воздавать каждому в соответствии с его общественным статусом.
Варка подумал немного, осмысляя последнюю фразу, поглядел на Илку, внимательно посмотрел на Ланку, которая улыбалась как ни в чем не бывало, резко отодвинул тарелку, встал, опрокинув тонконогий стул.
– Прощу прощения, меня мутит.
Столовую он покинул широким шагом, кубарем скатился по лестнице для прислуги. Черная кухня, насколько он помнил, находилась в полуподвале. Темновато, грязновато, попахивает горелым маслом и помоями. У старого, тщательно выскобленного стола в одиночестве сидела Фамка, неторопливо хлебала суп.
– Ну знаешь! – задыхаясь, выпалил Варка. – Мне тут еще вчера не понравилось, но уж это…
Фамка доела суп, не спеша облизала ложку.
– А ты как думал. В старые времена меня бы и на порог не пустили.
– Пошли отсюда!
– Погоди, хлебушек доем. Не пропадать же добру. А куда пойдем-то?
– Не знаю! Побираться! Щас спою на площади – они мне сами весь золотой запас принесут, от городской казны до воровского общака. А потом пойдут и в Либаве утопятся, всем городским советом вместе с необходимыми документами.
– Ишь ты. Правда так можешь?
– Запросто. Аж самому страшно. Рыжая где?
– Да знаешь, – задумчиво протянула Фамка, – сидела с утра, сидела, потом вдруг забеспокоилась. Мол, душа не на месте. Пойду, говорит, в Колокольный, посмотрю, как там и что.
– И ты не остановила?
– Разве ее остановишь…
Это верно. Не остановишь. Варка почесал голову. Поглядел в распахнутую прямо на улицу дверь. Увидел полоску летнего пропыленного неба. Пыльную ветку дворовой липы. Душа не на месте. Где ж оно, то самое место… И внезапно все стало ясно и просто. Так просто, что он даже засмеялся от радости.
– Фамка, пошли домой!
Фамка подняла печальные, темные от усталости глаза:
– Домой – это куда? На месте Нор – до сих пор пожарище.
– До-мой. Понимаешь?
Фамка ничего не успела ответить. В полутемную кухню черной молнией ворвался Липка, кинулся к оцепеневшей, потупившей глаза Фамке, с ходу рухнул на колени, уткнулся лицом в ее безвольно сложенные руки.
Варка прислонился к дверному косяку, засвистал, пристально разглядывая что-то в пустом небе.
– Фамочка, да как они посмели! Прости меня, прости… Да что же это?!
– Как сегодня растолковал мне Илка – это обычная жизнь, – заметил Варка, обращаясь к небесам.
Фамочка устало кивнула:
– Я же говорила тебе. Сто раз. Ты – принц, я – бродяжка. Мы спустились с облаков, и все стало на свое место. Ты должен быть там, я здесь. И руки мне не целуй. Нехорошо это.
– Фамочка, Хелена, милая… Я знаю, меня любить нельзя, но ты меня всегда жалела… И я… я думал, когда-нибудь я смогу… когда-нибудь, когда все кончится…
– Рисковый ты парень, – заметил Варка, глядя в пространство. – Сколько там мантикор она завалила?
Фамка молчала, слезы текли из глаз сами, сил сдерживаться уже не было и даже вытирать их не было сил.
– Что вы здесь делаете, господин Филипп? – донеслось с лестницы. Госпожа Град была потрясена.
– Предложение, – ледяным тоном отозвался Липка, – три года этого ждал.
– Вот что, – заметил Варка, – если не хочешь ждать еще три года, хватай ее и пойдем. Отыщем рыжую и домой.
По мнению Липки, Варка всегда говорил дело. Поэтому он сгреб в охапку плачущую Фамку и решительно шагнул за порог.
Уходя, Варка оглянулся, встретил мрачный, ничего не выражающий взгляд Илки и, сорвав с шеи матерчатый мешочек, швырнул на стол. В мешочке было перо, ключ колодца.
Господин Лунь стоял под одиноким деревом. Дерево покачивалось, шелестело, свежий ветерок приятно холодил щеки после липовецкой жары. И небо здесь было синим, чистым, ясным.
Вот и все. Все земные дела пришли к завершению. Страна оправлялась, как трудный больной после тяжелого бреда. Впрочем, через некоторое время все пойдет по-старому. Люди беспамятны и никогда ничему не учатся. Зато птенцы-подкидыши вернулись домой. Несколько недель он проторчал в распроклятом Липовце, терзаемый воспоминаниями и тревогой. Но вот они вернулись, и он наконец смог тихо уйти. Все закончилось.
Отвернувшись от солнца и зелени, он вошел в замок, плотно запечатал дверь изнутри. Больше сюда никто не войдет. Уходя, бестолковые птенцы забыли задернуть шторы, и в высоте перекрещивались голубоватые лучи света. Он уселся перед потухшим камином. Покрутил в руках позабытую Жданкину куклу. Выросла девочка. Теперь уж в куклы играть не станет. Все они выросли. Стали сильными. Он им больше не нужен.
Кукла полетела в сторону. Он распустил волосы, ослабил завязки ворота, устроился на подушках и стал смотреть вверх, на клочок синего неба в высоте. Дома. Наконец-то дома. Как же он устал. Бесконечно. Смертельно. Заснуть бы. Надолго. Навсегда…
Из глубин сна послышались торопливые шаги. Маленькие босые ноги. У изголовья присела рыжая девочка, склонилась, посмотрела тревожно.
– Вам плохо? Может, настой мяты или вина горячего?
– Вина с пряностями, – пробормотал он. Видение кивнуло и исчезло.
Приятный сон. Или не сон? Он встряхнулся и сел. Лучи наверху сместились, стали золотыми, вечерними. Огонь в камине ярко горел. К нему, робко улыбаясь, шла рыжая Жданка, несла на подносе высокую кружку, плетенку с горкой печенья.
– Как ты сюда попала? – спросил он, невольно улыбнувшись в ответ. – Проходим сквозь стены? Ломаем любые печати? Ныряем в колодцы без ключа?
– Я тут с раннего утра, – объяснила Жданка, – и никаких печатей не было. Просто закрыто от чужих. А колодцы без ключа проходить мы с Варкой давно умеем.
– Что ж ты Варку своего бросила?
– Я подумала… нет… мне показалось, что я вам… что я тут нужна.
Жданка глядела испуганно, покусывала нижнюю губу, руки стиснула за спиной. Ох, что-то тут непросто.
Он пригубил вино, покатал во рту, пробуя на вкус.
– Прелестно. Гвоздика, корица, одно зернышко перца, корень кукушницы, мята, золотарник и, очевидно, чей-то сожженный волос. Приворотное зелье. Кто варил?
– Я, – слабым голосом пискнула Жданка. Мужества у нее совсем не осталось. Прав был Варка. Еще как прав.
– А могу я узнать, чей волос там плавает?
«Убегу, – подумала Жданка, – вот прямо сейчас сорвусь и убегу».
– На кого заговаривала, я спрашиваю.
– На себя, – выдохнула она, развернулась и кинулась прочь. Но тут ее поймали за руку. Вырываться сил не было. Она замерла, стараясь не смотреть вверх.
– Экая глупость, – раздалось у нее над головой.
Смущен. Озадачен. Не знает, что делать. А ты хотела, чтоб он пал на колени и со слезами на глазах признался в своей великой любви? Дура. Правильно Варка говорил.
– Кто тебя на это подбил? Нет, я, конечно, догадываюсь…
– Он только рассказал, как варить, – заступаться за Варку давно вошло у Жданки в привычку. – Я просто так спрашивала. Вообще… Но… вы сказали: «Ты согрела мне сердце».
– Да. Святая правда. Без твоего огня я бы погиб.
– Тогда… не прогоняйте меня. Можно я тут останусь? Мне же не надо ничего… вы и не заметите, что я здесь.
– Ох, ну что мне с тобой делать. Честно говоря, я думал, ты и твой Варка…
– Варка?! – Жданка вывернулась из рук крайна, потянула вверх свободный левый рукав. На сгибе у локтя открылась ниточка шрама. – Вот. У него такой же. Мы давным-давно кровь смешали, еще когда я под мостом жила, а он за меня заступался и штаны порвал. Он сам на кровь наговаривал и сказал, что теперь я ему настоящая сестра.
– М-да. Если он сам наговаривал, так оно и есть. Жаль.
– А мне – нет! – строптиво сказала Жданка.
– Глупая девица. Тебе сколько лет?
– Много. Сем… э… Восемнадцать!
– Да-а. Старость не радость. А мне – ровно в два раза больше.
– Ну и что. Все равно вы самый красивый.
– Угу. Давненько я этого не слышал.
В глубине души довольно пискнуло очнувшееся тщеславие. Стоит рыжая девчонка, говорит глупости, а все равно приятно.
– Красивый я был, когда ты еще не родилась. Смотри.