— Если поторопишься, сможешь помыться и поесть до начала лекции, — сказал он уже гораздо спокойнее, и я не стала мешкать или изображать застенчивость, а сразу толкнула дверь в ванную.
Помимо полотенец тут нашлась и смена белья моего размера. Встав под душ, я на какие-то мгновения, не больше, позволила себе поддаться панике. Завтра утром моя жизнь может оборваться по чьей-то прихоти или в результате гребаного эксперимента — не суть. Главное в том, что я перестану существовать, и, так получается, знать о такой перспективе — просто ужасно. Все мы, люди, вроде как мечтаем заглянуть в свое будущее, но только потому, что хотим там увидеть лучшее, а совсем не правду, подобную этой.
Открыв глаза, я разжала, оказывается, намертво стиснутые кулаки и вдохнула, прогоняя из легких ощущение окаменения. Еще ничего не решено, не случилось, не окончательно. Мне повезло в первый раз и повезет снова. Я намерена в это верить.
Крорр стоял у окна спиной ко мне, всматриваясь в вездесущую пустыню. Я же уселась за стол и принялась за еду. И пусть сейчас она ощущалась почти безвкусной и падала в желудок словно кирпичи, но еще одного обеда в моей жизни могло уже не случиться, так что…
— Это будет Дар Восприятия, Летисия, — все еще не оборачиваясь, стал глухо говорить Бронзовый. — Сначала ты лишишься всех чувств: зрения, слуха, обоняния, осязания, ощущения направления, равновесия и понимания своего положения в пространстве. Вообще всего. Но паниковать нельзя, как и впадать в отчаяние от боли. Нужно будет от нее отгородиться и сосредоточиться на себе в поисках выхода из этого внутреннего нигде, а после — и выхода из Зала. Только так ты выживешь и не сойдешь с ума.
ГЛАВА 30
Крорр не стал поднимать тему изменений в нашем взаимодействии (отношениями назвать язык не поворачивался) в случае удачного прохождения мною второго Дара, за что я испытала нечто похожее на благодарность, пусть и психологически сложно думать в положительном ключе о ком-то, преподносящем подобные новости.
Едва закончила с едой, он отвел меня в аудиторию, не говоря больше ни единого слова и общаясь знаками. Мне показалось, это оттого, что сказать ему хотелось слишком много, но все это против правил, а значит, и против его натуры.
Весьма занимательную лекцию декуриона Рилейфа об иерархии в вампирских кланах и способах физического воздействия на особей более низкого положения с целью выслеживания глав сообществ я почти не слушала. Я не неженка, но описания предстоящих собственных страданий мне на сегодня было выше крыши, чтобы еще вникать в то, как следует правильно истязать других живых существ в прикладных целях. Не важно, что они были паразитами и мерзкими тварями, по словам ликторов. Лично мне эти пока виртуально знакомые вампиры ничего не сделали, чтобы возжелать их пытать, и никому, кого бы я знала, тоже. Видимо, не выйдет из меня правильного бойца, так как для меня только жестокость в ответ на реальную жестокость кажется оправданной. Или просто все дело в том, что не видела и не знаю столько, сколько ликторы. Не важно. Остальные слушали лекцию тоже весьма эмоционально, фыркая, морщась, кое-кто и изображая рвотные позывы в особенно изуверских местах, но не перебивая Синего. Я же ничего не могла поделать с тем, что смотрела на этих молодых людей, одного за другим, и думала, кто из них больше никогда не появится в этой аудитории. Да, гады мы тут все, и, может, чище мир станет без нас… Но, черт. Как же это несправедливо — не иметь хоть какого-то выбора. И пусть мы его сделали, подписав договор с Корпусом… все равно… не по-людски все это. Избегала я глядеть только на Мак-Грегора. Вот кому, судя по всему, ничего не угрожало. К тому же мысль о том, что он своим проклятым донорством снизил мои шансы, бесила.
— Сегодня вечерней тренировки не будет, — объявил декурион Рилейф по окончании лекции. — До ужина у вас свободное время. В главном кадетском зале можно будет посмотреть парочку фильмов или даже погулять по цитадели. Но предупреждаю: первый же конфликт или любое нарушение, и поблажки лишаться все, как и ужина.
— Ух ты, — удивилась Хильда, сидевшая позади меня. — А в честь чего это у нас почти выходной?
Я покосилась на нее через плечо, размышляя, должна ли ей что-то объяснить и как это сделать, нашла глазами Бронзового, естественно, пристально наблюдавшего за мной. Да, он ясно дал понять, что нарушил их ликторские правила, рассказав мне, что и как будет завтра. Но это их правила, не мои, и прямого приказа держать язык за зубами не прозвучало. Поэтому я слегка толкнула волчицу плечом, когда мы стали покидать класс.
— На пару слов, но без палева, — прошептала, демонстративно глядя в другую сторону.
Вот гадство — оттуда мне улыбнулась Вероника и даже помахала рукой. Ну и что мне, на хрен, делать? Если на выдержку бывшей наци и ее способность по-тихому переварить новость я могла рассчитывать, то с этой трещоткой, чуть что впадающей едва ли не в истерику, как быть-то? Вот на кой человеку гребаная совесть, если грызет она его в такой ситуации? Я, что ли, тащила эту дуру брюхатую сюда? Или я изобрела эти Дары изуверские?
— Тебя тошнит, вот прям сильно и сию же минуту, — прошипела Веронике, проходя мимо нее, и девушка на мгновение зависла, непонимающе хлопая глазами. — Не тупи.
Издав громкий мучительный стон, она зажала рот и, провыв, что ее сейчас вырвет, ломанулась по коридору.
Со стороны новобранцев этот маневр Веро вызвал только безразличное фырканье, гримасы и одиночные комментарии о том, что девку околовампирские страсти-мордасти догнали с опозданием, а вот беглое изучение ликторов вообще никакого интереса не выявило. Еще раз незаметно кивнув Хильде, я потихоньку тоже двинулась к туалетам. Их было на этаже два, и, несмотря на отсутствие маркировки и одинаковое внутреннее оснащение, кадеты по умолчанию распределили их. Ближайший к нашим спальням — дамский, дальний — для парней.
— Блин, я замаялась тут на карачках стоять, — возмутилась шепотом Вероника, обнимавшаяся с белым другом, очевидно, решившая подойти к изображению дурноты с полной достоверностью. — Еще немного, и меня и правда вывернет.
— Не бухти, — быстро оглянувшись, я поняла, что мы одни, но в этот момент в дверь проскользнула волчица и встала, подперев ее собой, а беременная псевдострадалица многозначительно посмотрела на меня.
— У нас тут что, разговор по душам чисто между девочками? — фыркнула она, глядя на Хильду с чем-то похожим на ревность. Наци ей ответила таким же недобрым взглядом.
— Да, мне вот тоже интересно, — усмехнулась она. — Я подумала, что у тебя что-то серьезное ко мне, а тогда зачем здесь эта?
Ой, ну в самом деле, мне только выбрыков в стиле "если дружишь со мной, не общайся с этой" не хватало.
— Заткнулись обе, — ворчливо одернула их. — Вероника, слушай внимательно и не дай тебе бог начать сейчас истерить или повести себя как-то неадекватно. Притоплю прямо тут, а Хильда подтвердит, что так и было, как мы пришли. Ясно?
Плотоядно ухмыльнувшись, блондинка закивала. "Сучка нацистская", — еле слышно прошептала Вероника. "Шалава цветная", — так же тихо ответила ей Хильда, и я одарила обеих свирепым взглядом. Гребаные бабские штучки. Что-то такой неприязни к парням, вне зависимости от расы и прежних убеждений, я не заметила.
— Ясно, — насупилась брюнетка, отвечая наконец мне и отходя на всякий случай подальше. — Что я сделала-то, чего ты на меня злишься?
— Цыц, говорю, — одернула ее и быстро пересказала всю инфу о завтрашнем Даре, которую узнала от Крорра.
Хильда, как я и ожидала, отнеслась к новости почти стоически, только побледнела и смотрела сквозь меня расширившимися глазами. А вот Веро, можно сказать, удивила. Если вначале ее физиономия и стала скисать, губы затряслись, ресницы захлопали, как крылья бражника, то потом она взяла себя в руки. Лицо ее превратилось в непроницаемую маску.
— Значит, это правда, что болтают о тебе и Бронзовом? — тихо спросила она без всякого выражения.
— Тебе-то что за дело? — резко напряглась на нее Хильда.
— Просто, — пожала плечами Вероника. — Не похоже, что она так уж испугана завтрашним. Но в любом случае большое спасибо тебе, Войт. Я пойду, переварю. Попробую подготовиться… морально.
Но прежде чем девушка дошла до двери, в ту громко постучали, пугая волчицу.
— Девки, на выход, — прокричал с той стороны Рамос. — Отдых отменяется. Командиры велят топать во двор и строиться, какая-то там их шишка прилетает на нас смотреть.
— Зря ты этой рассказала, — пробурчала Хильда уже в коридоре. — Растреплет.
— А ты? — невесело усмехнувшись, я многозначительно глянула на маячившего рядом аспида.
— Можно? — спросить она, конечно, спросила, но в глаза не смотрела. Ведь и так бы рассказала, сдалось ей мое разрешение. — Только своим… нормальным… Они могила, Войт.
— Учитывая, что завтра я, весьма вероятно, помру? Да пофиг, — отмахнулась я.
Во дворе и вправду обнаружился еще один воздушный транспорт. Если наш обычный больше напоминал какую-то уродливую летающую бочку, куда нас набивали как сельдей, то этот был небольшим, изящным, почти полностью прозрачным и от этого выглядел почти невесомым. И, безусловно, роскошным, точнее — подчеркивавшим охрененно особенный статус того, кто на нем передвигался. И вновь прибывший действительно был особенным. Даже издали он выделялся в массе одетых в черное кадетов и четырех цветных командиров, будто был единственным слепящим глаза лучом яркого света в темной комнате. Белым и сверкающим на солнце было все: крылья, волосы, одежда и кожа, будто абсолютно никогда не знавшая воздействия ультрафиолета. Этим он мне почему-то напомнил Крорра. Упомянутый командир, к слову, как раз глядел на меня, хмурясь и явно гневаясь на небольшое опоздание. Впрочем, нет, скорее было похоже, что он тревожился, а не сердился.
— Как я посмотрю, идеальной дисциплины добиться вам пока не удалось, — желчно заметил Белый, пока мы торопливо занимали места в строю, чем тут же вызвал во мне вполне осознанную и интуитивную неприязнь. — Интересно, декурионы, дело тут в исходном контингенте или в ваших организаторских способностях?