— Все ты знаешь, Летисия, — Дернув верхней губой, Крорр шагнул ближе ко мне. — Я сказал тебе яснее некуда. Предоставил тебе время на раздумья и право выбора, словно равной. Ты заявила, что не хочешь взаимного использования — я дал тебе шанс на нечто иное между нами.
— Дал шанс? Мне? Не нам? — Я была как дурацкое эхо, просто потому что пока не могла и сообразить, что ответить наступавшему на меня разъяренному самцу, в котором совершенно не узнавала бывшего командира.
— Мне не нужен шанс, чтобы быть лучшим для тебя, — Наткнувшись спиной на дерево, я больше не могла, не глядя, пятиться, а прерывать визуальный контакт с Бронзовым просто боялась. Чудилось, сделай я это, и он бросится на меня и растерзает к чертовой матери. — Это тебе следовало ухватиться за возможность, но вместо этого я только и вижу тебя рядом с этим блудливым ублюдком. Я предложил тебе проклятую новую жизнь рядом со мной практически на блюдечке, даю подсказки, пытаюсь помочь, нарушая правила и подставляя свою карьеру, вступаюсь и убеждаю, что ты не такая, какой можешь показаться на первый взгляд, а что делаешь ты? Только и ищешь удобный момент, чтобы раздвинуть ноги перед этим… — Бронзовый навис надо мной, прижатой к дереву, и стал медленно, явно стараясь дать мне прочувствовать исчезновение каждого следующего миллиметра между нами, опускать голову, пока его пылающий лоб не уткнулся в мой. Его глаза теперь оказались ближе некуда, но ничего кроме дико давящей ярости там не было. Не к чему взывать и обращаться, никто меня, моих доводов и оправданий сейчас не услышит. — Он — чертова шлюха, приспособленец, ничего не стоящая дешевка. И выходит, если ты так ведешься на него, то и ты такая же и заслуживаешь соответствующего обращения. Верховный прав, я, как любой увлекшийся и объятый голой похотью идиот, наделил в своей фантазии тебя качествами, которых нет, и расшаркивался там, где нужно было просто нагнуть без разговоров. Ведь первый раз ты вовсе не возражала и очень даже смогла получить удовольствие, хоть до этого и корчила перед всеми неприкасаемую.
— Ты так не думаешь на самом деле, — сказала почти в самые губы Крорра. — Сам себе потом будешь противен из-за насилия.
— Да неужели? Знаешь, я ведь действительно какое-то время ощущал вину за то, что попользовал тебя не слишком вменяемую в карцере, но быстро пришел к взаимопониманию с собой. Вот только хотел все сделать по-правильному, поладить на честных, не унизительных условиях. Дурак. Но теперь от этого и следа не осталось, — ликтор цинично скривился, а меня аж передернуло от того, насколько другим он был сейчас. Не в себе и не собой вовсе. Отталкивающим, жутким, безжалостным. Это всегда и сидело внутри жесткого, но справедливого, и, как мне виделось, исключительно принципиального декуриона и теперь вылезло на поверхность под действием бесконтрольного гнева? Первобытно-темное, с той территории сознания, где нет места принципам морали и законам цивилизованности, а существуют лишь собственные эгоистичные желания и животные порывы?
Не дожидаясь моего следующего возражения, на которое ему наверняка наплевать, Крорр грубо стиснул в кулаке основание моей косы, дернул до хруста позвонков, подставляя мои губы под свои, и вжался ими, напирая, навязывая весьма скудный выбор: или открыться ему, или терпеть все больше болезненного давления.
Выйдя из себя, я полоснула его ногтями по щеке, отвлекая, и тут же нацелилась врезать коленом в пах. Но Крорр обыграл меня. Почти не обратив внимания на царапины, он лишь слегка наклонил голову, уберегая глаза, и молниеносно схватил меня одной рукой за атакующее колено, с силой отводя его в сторону, чуть не вывихнув сустав и тем самым открывая меня перед собой, а второй сжал шею и, приподняв над землей, ударил спиной об ствол, сбивая дыхание, отчего мой рот распахнулся сам собой в судорожном вскрике и попытке захватить воздух. Впился жестким поцелуем снова, абсолютно не даря хоть какое-то подобие ласки, а утверждая свое превосходство, требуя подчинения. Его язык нагло вторгся, скользнув по моему, и Бронзовый тут же замер. Удерживающие меня в болезненном захвате пальцы стали медленно разжиматься, огромное тело ликтора затрясло, крылья конвульсивно задергались и захлопали. Окончательно отпустив меня, Крорр схватился за горло, захрипел, пронзая бесконечно свирепым взглядом и отшатнулся.
— Ты… — сипло выдавил он и протянул руку со скрюченными пальцами, будто хотел вырвать мне горло, но я метнулась в сторону, не понимая, какого черта происходит.
— Помогите, — что есть мочи заорала в небо, но в то же мгновение на меня обрушилась сверху сеть из гибкого металла, прошившая каждую клетку мощным зарядом энергии, и окружающее померкло.
ГЛАВА 39
Сознание возвращалось с болью и дискомфортом повсюду. В горле драло, как от тяжелейшей ангины, во рту горько-солено, к рукам и ногам будто гири привязаны, а шею что-то сжимало и холодило, да еще и кололо как раз там, где пульсировала под кожей артерия. Веки, похоже, слиплись и сами собой открываться не хотели. Потянулась протереть их и поняла, что на запястье действительно висит тяжесть. Звякнуло железо, пугая меня и окончательно приводя в состояние бодрствования. Дотянуться до глаз пальцами удалось-таки, но при этом чуть ободрала себе нос и щеку толстенным браслетом, который теперь отягощал эту мою конечность, как и три остальные. В комплект побрякушек, коими я невесть почему обзавелась, входил также широкий ошейник, позволявший лишь едва поворачивать голову, но не опускать ее, ощутимо давивший и натиравший, плюс еще длинные цепи, прикрепленные к каждой вещице в ансамбле из моих новых "украшений". И словно этого было недостаточно, лежала я на полу небольшой клетки, где едва ли смогла бы встать в полный рост, с очень толстыми, сверкавшими на манер хирургической стали острогранными прутьями. За такие не схватишься и не потрясешь, бунтуя против незаслуженного заключения. Какого хрена я тут делаю?
Осторожно села, сопровождаемая противным дребезжанием цепей, и сразу ощутила, как нечто, колющее в уязвимое место на шее, прижалось еще сильнее, точно удерживая от опрометчивых действий. Ха-ха. Что такое неожиданное я могу сотворить, опутанная цепями-кандалами, в клетке, где прутья в мою руку толщиной, да еще и наверняка ладонь распанахают до кости, стоит схватиться?
Прищурилась, стараясь рассмотреть хоть что-то в темноте за пределами своей тюрьмы, и принюхалась. Сильно пахло щелочной химией и затхлостью. Сверху громко щелкнуло, и по глазам ударило ослепляющим светом, вынуждая прикрыться от него.
— Быстро ты очухалась, что, однако, ожидаемо, — раздался голос Верховного, но не живой, а как будто пропущенный через динамики. Слишком громко, аж до боли в висках.
— Где я? — Слова продрали и без того воспаленное горло.
— Ты же не надеешься всерьез получить ответ на этот вопрос? — Насмешка в тоне была очевидна. Садист отмороженный. — На твоем месте я бы лучше интересовался тем, что тебя ожидает и как себя вести, чтобы избежать хоть части этого.
— Можно подумать, от моего поведения будет что-то зависеть, — тихо огрызнулась, разглядывая сквозь веки сплошную стеклянную стену справа, отделявшую пространство со мной и клеткой от остального помещения. Еще одна степень защиты? И это все от меня? Ни черта себе, какая я, оказывается, важная персона. За преградой было по-прежнему темно и угадывались лишь смутные движущиеся очертания. Как посмотрю, ликторы — большие любители этих психологических игр со светом и тенью.
— Нет, естественно, — ответил невидимый Белый, — но ты могла бы попытаться поторговаться, хитрая тварь.
— Чего торговаться, если мне нечего предложить? — Я стала осторожно подниматься.
— Верно, в твоих лживых посулах мы не нуждаемся. Все и так уже наше, — собеседник издал каркающий звук, бывший, видимо, аналогом его злодейского смеха. Урод даже веселье не способен выражать нормально. — Предупреждаю сразу: от твоих фокусов мы многоуровнево подстраховались. Попробуешь перевоплотиться — сначала получишь инъекцию препарата, вызывающего страдание на грани агонии, потом магразряд. Это очень-очень больно. К тому же твои оковы и клетка закляты и практически неразрушимы, удавят тебя и изломают всю, едва начнется процесс обращения, и, наконец, выйти отсюда, даже если преодолеешь каким-то чудом это все, в истинной форме невозможно.
— Я должна испугаться? Если да, то для начала хотелось бы узнать, в кого это мне следует обратиться, чтобы быть покалеченной, и что же это у меня за истинная форма, — фыркнула я, стараясь выглядеть как можно невозмутимей, чего в душе абсолютно не ощущала. Ясное дело, меня тут принимают за кого-то, кем я не являюсь на самом деле, но очень вряд ли поверят моим заверениям, насколько они ошибаются.
— Я бы восхитился твоим самообладанием или же наглостью, дерзкое животное, но я в принципе не способен видеть нечто достойное такого чувства в своих врагах.
Да ты, блин, вообще не в курсе, что такое чувства, снежное чучело-изврат.
— Декурион Крорр. Он жив? — решила сменить тему.
— Считаешь, что ты здесь та, на чьи вопросы станут отвечать? — снова противное карканье. — Что же, могу сделать маленькое послабление, тем более что приятных новостей для тебя нет. Крорр выжил, тебе не удалось его совсем отравить. И более того, теперь, зная о твоих подлости и вероломстве, он превратится в одного из самых надежных твоих тюремщиков.
— Тюремщиков, значит, — огляделась я по сторонам. Судьба у меня прямо такая — только и переезжать из одной узницы в другую. Интерьер и соседи меняются, условия содержания опять же, вот только статус заключенной прирос навечно. — И в чем же глубинный смысл моего здесь содержания? И каким таким образом я неудачно травила командира? Силой мысли? Так в них было съездить ему по яйцам для просветления в мозгу, а не убивать. Или для вас, господа ликторы, такая травма смерти подобна? Фатальная интоксикация поврежденным самолюбием случается?
— Веселишься, тварь, — констатировал Верховный.