кание и шипение от царапин, но тащить на себе не рвался и язвительных замечаний о моей внезапной кривоногости не отпускал.
— Мы на месте, — указал он на небольшой лаз на уровне земли, укрытый под нависавшим, как козырек, каменным уступом. Очень удачное расположение, надо сказать. Эту нору сто процентов не заметить с воздуха, да и проходя мимо, не сразу рассмотришь. — Дамы вперед?
Естественно, во времена нашего с Лукасом подросткового бродяжничества мне в каких только поганых местах ни случалось спать, но городские опасности были знакомы до мелочей, а вот здесь ожидать можно черт знает чего, учитывая, какие слухи ходили об этих Зараженных-Свободных землях.
— Если там паук размером с козу или стая бешеных енотов-людоедов, то имей в виду, что я из вредности восстану призраком, буду преследовать тебя каждую ночь и душить во сне до конца твоей жалкой жизни, — проворчала я, опускаясь на четвереньки, потому как по-другому туда было не забраться.
— Господи, мне еще так романтично никогда в любви и преданности до последнего вдоха не клялись, детка. Я тоже весь твой с потрохами, — в своей манере хмыкнул Киан. — А я думал, что первым делом ты прикажешь мне не пялиться на твою великолепную задницу.
— Типа это имеет хоть какой-то смысл.
Из дыры не слишком воняло сыростью или звериным мускусом, а впереди что-то мягко светилось, и это немного ободряло. Ползти пришлось метра четыре, дальше узкий лаз превращался в небольшую пещеру, выглядевшую вполне чистой, со сложенным посредине очагом и конструкцией из толстых ровных прутьев, скрученных веревками в некое подобие каркаса кровати. Света хватало для того, чтобы рассмотреть все, и излучался он из двух болтавшихся под потолком, плетеных шаров, в центре которых медленно плавали странные облачка, не имевшие конкретной формы. Там же, на высоте, достаточной, чтобы не добрались мелкие животные, но могли дотянуться люди, были подвешены еще какие-то свертки и что-то напоминавшее короб. Фигасе удобства у местных енотов.
Мак-Грегор не стал тратить время на рассматривание. Быстро, явно точно зная, что делал, отцепил один из свертков и через секунду уже встряхивал большую шкуру неизвестного зверя. Постелил ее на каркас у стены и взялся за следующую.
— Это что за место? Типа конспиративная нора шпионов? — спросила, опять невольно залюбовавшись на его быстрые, но не суетливые движения, обещавшие мне скорое наступление уюта и отдых. Но кто меня осудит за это подглядывание? Ради бога, Киан ведь до сих пор голый, а мне что, глаза себе выколоть, чтобы не замечать завораживающую игру его длинных, идеально сформированных мускулов под гладкой кожей?
— Схрон местных охотников, чтобы не ночевать под открытым небом. Ложе для моей госпожи готово. Падай, — пригласил Мак-Грегор широким жестом, и я не заставила себя упрашивать.
Вытянулась, позволяя телу ощутить кайф расслабления, и не поскупилась на протяжное, чуть ли не с поскуливанием "спасибо". Киан застыл надо мной, явно на пару секунд забыв, что собирался дальше сделать, но потом дернул головой, как отмахнулся от чего-то навязчивого, и отвернулся.
— Не засыпай, — ворчливо и с хрипотцой приказал мой спутник-спаситель-похититель, роясь в покачивавшемся в воздухе коробе. — Покормить тебя нужно.
Среди припасов нашлось вяленое мясо, прикольно хрустящие шарики с сырно-злаковым вкусом, правда, очень соленые, и фляжки с кисло-сладким, сто процентов алкогольным пойлом. Жадина Киан выделил мне всего по чуть-чуть, сказав, что сразу много непривычной пищи — плохо, дал запить, отчего в голове мигом зашумело и поплыло. Буквально десяток глотков, и нигде уже ничего не болело, я начала прямо-таки расплываться по ложу из шкур, как если бы мои кости стремительно растворились, а держать глаза открытыми давалось с большим трудом. Эх, как же тепло и хорошо внутри, и жизнь-то, в принципе, не так плоха и вроде обещает стать еще лучше. И Мак-Грегор внезапно уже не кажется таким уж безнадежным засранцем и скотиной, по крайней мере сейчас, когда сидит в чем мать родила на корточках передо мной.
— И после этого я озабоченный придурок, да? — ухмыльнулся он, поднимаясь… во всех смыслах этого слова. Похоже, я размышляла вслух уже какое-то время. — Ложись, повелительница спонтанного секса. Нам вылетать до рассвета еще.
— Пф-ф-ф, — фыркнула, падая на спину, потому как тело решило больше мне не подчиняться. — Мне никуда лететь не нужно. Завтра мы разбегаемся навсегда. Попробуешь утащить меня силой — я позже прирежу тебя во сне.
— Уснуть рядом с тобой в одной постели вряд ли мне светит в ближайшее время, Летти Войт, — пробилось бормотание Киана сквозь все уплотнявшуюся пелену, охватывавшую мой разум. Его сильное тело скользнуло мне за спину, прижимаясь самым непристойным образом, и я даже хотела возмутиться, но отключилась быстрее, чем воплотила это в жизнь.
Снилась мне какая-то безумная эротично-зоофильная каша: сумбур из ощущений, запахов, сплошная череда из слишком ярких, молниеносно вспыхивавших и тут же сменяющихся полной темнотой, будто нарочно сильно засвеченных, картинок, на которых были то сплетенные человеческие тела в бесконечно перетекающих позах, но непрерывном танце страстного слияния, то столкновение и скольжение друг по другу чешуйчатой рельефно-узорчатой кожи. Устрашающие когти, зубы, что впивались не для причинения боли, но для острейшего наслаждения. Женская гибкость и требовательная коварная податливость, способная заманить, принять, поглотить и подчинить любую силу и властность, против мужского напора и яростного, но покорного взаимному удовольствию вторжения и вместе с ним. Крылья, бьющие в судорогах экстаза с тяжким, проникающим глубже любой знакомой мне интимности звуком. Густой, как наркотический дурман, запах пота, льющееся уже потоком возбуждение, слезы так долго не наступающего освобождения…
Короче, проснулась я заведенной до такой степени, что не сразу и поняла, как сильно, аж до онемения, сжимаю бедра, гонясь за оргазмом, который, казалось, обязательно накрыл бы меня, продлись мои видения еще хоть чуть. И только пару рваных вдохов спустя сообразила, что между моих ног была зажата наглая лапища Мак-Грегора, а сам он трется носом о мою шею, обнюхивая, словно одержимый дегустатор-парфюмер, что нашел наконец свой идеальный букет ароматов и пребывал от этого едва ли не в прострации, не забывая, однако, толкаться утренним стояком мне в поясницу. На секунду или чуточку подольше, я позволила себе опять прикрыть глаза и просто парить на давно забытых, потрясающих ощущениях, которые способно подарить лишь вот такое пробуждение в объятиях и любимого, и уже до одури желающего тебя мужчины. Когда ты сама еще расслаблена и одновременно горяча спросонья, и все, что нужно для того, чтобы счастье длилось и становилось мощнее, — это безмолвно открыться его жажде, впустить в себя и выстанывать свой головокружительный кайф, пока он берет тебя с такой интенсивностью, будто голодал вечность, а не был внутри всего лишь какие-то часы назад.
— Ты пахнешь как моя чертова погибель… болью прошлой и будущей… но я хочу… как же я хочу… — сипло прошептал Киан, к сожалению, разбивая эту секунду моего хрупкого самообмана. — Просто кивни… кивни, плевать, по какой причине, и позволь мне… нам…
Поздно. Меня резко накрыло таким беспощадным осознанием реальности, что прямо затошнило, и я взбрыкнула, срочно разрывая любой тактильный контакт. Да твою же ж мать, Летти, ты как докатилась до чего-то столь жалкого и… и подлого. Все то, что я чувствовала считанные минуты назад, мне случалось испытать только с Лукасом, и совершенно плевать, если он предал меня, я-то этого не делала. Это блаженное парение, обнажающая саму душу бесконечная интимность, не нуждающаяся ни в едином слове, принадлежали исключительно нам двоим, а теперь я… изгадила это? Потеряла? Сначала он, и вот и я. Ну и что осталось от того призрака счастья, что я прятала в закоулках памяти, куда никому нет доступа?
— Ладно, я же не рассчитывал в самом деле… — проворчал Мак-Грегор, вскакивая с нашего ложа, совсем не выглядя привычным весельчаком, и, схватив одну из вчерашних бутылей, присел на корточки перед лазом. — Знаешь, Войт, запрещать себе чувствовать и просто жить дальше — это до идиотизма неправильно. Каким бы ни было прошлое, только тебе решать, позволить ли ему испохабить настоящее, — выдал он бесяще философское изречение, прежде чем нырнуть в узкий проход.
— Ну еще бы ты не придерживался такой концепции, умник. Это ведь означает: как бы ты ни накосячил, все вокруг должны понять и простить, — крикнула я ему вслед.
О чем мы, на хрен, сейчас говорили, а? Видно, каждый о своем.
ГЛАВА 46
Снаружи еще было темно, лишь один край неба начал сереть, намекая на будущие проблески рассвета. Воздух ощущался влажным и зябковатым, особенно после сна в уютном гнезде из шкур с дополнением из Мак-Грелки на все тело, но Киан даже не поежился, топая впереди меня босиком по покрытой росой траве, уверенно развернув свои широкие плечи и сверкая пятой точкой, от взгляда на которую невесть откуда рождалось желание кусаться или хотя бы пошло тискать. Появился секундный импульс надавать себе мысленно по заднице за то, что тащусь следом, с меховым полотнищем вокруг тела, как гребаная пещерная тетка, и примитивно капаю слюной на самца, накормившего и обогревшего, и спотыкаюсь, похотливо отвлекаясь на игру его мускулов, о чем этот павлин наверняка догадывается и глумится потихоньку. Но я решила: раз на данный момент нам никуда друг от друга не деться, надо перестать запрещать себе что-либо — это не приводит ни к чему путному, одни психи, играющие против меня. К тому же пока от самого Мак-Грегора не поступало никаких едких комментариев, это представлялось не таким уж сложным. И как только я пришла в этом вопросе к согласию со всеми уровнями сознания, стало сразу будто проще идти и дышаться легче, да и чертовы глазные мышцы могли отдохнуть от попыток косить куда угодно, только не перед собой.