пониманием и жаждой защитить там, где нужно было просто терпеливо ждать. Радоваться, а не злиться, потому что могу поклясться — я первый, кто слышит все это от моей женщины и кто видит ее такой. Но даже не факт собственной исключительности здесь главный. Эта изматывающая и обнажающая исповедь была нужна в первую очередь самой Летти, а раз ей надо, то так тому и быть.
Наверное, меня должно узлами сворачивать от ревности, ведь та, которую я уже признал единственной, все эти часы напролет рассказывала о себе и другом мужчине. Об их близости, взаимном тепле, приключениях, моментах счастья. Но нет, ничего такого не ощущалось. Наоборот, каждое ее слово, фраза, улыбка, связанная с каким-то происшествием, проникали в меня, резонировали странным, но необычайно приятным образом, вливаясь все новыми и новыми нюансами и полутонами в мелодию, звучащую в моей сущности для нее. Такое чувство, что я не узнавал, как новость, все эти мгновения ее прежней жизни, а был их эхом, что отражаясь от множества закоулков души, возвращалось на поверхность ликованием. Меня не отталкивало и не выводило из себя, что Войт помнит до мелочей и крохотных подробностей свою жизнь с другим, с соперником, казалось бы. Нет. Я наблюдал за ней, всеми фибрами чувствуя, как ее отпускает напряжение, некое высоковольтное электричество, что лупило по всем окружающим на упреждение, но вместе с тем являлось и для нее защитным каркасом и удушающим корсетом, и, вторя ее расслаблению, то же самое происходило и в моем сознании. Конечно, это не могло не пробуждать вопросов к странности своей реакции, например, отчего же меня нисколько не колышет мысль о близости Летти и ее первого возлюбленного, но потряхивать на грани обращения начинает лишь от намека на то, что были другие, и буквально наизнанку выворачивает, рвет в клочья от потребности угробить рыжего крылатого подонка. Однако, найти на все ответы можно и позже.
Жаль, что Летти остановилась раньше, чем я узнал, по какой же немыслимой причине могли прерваться те отношения, что были у нее с этим счастливым засранцем Лукасом. Ясно, что без чего-то по-настоящему поганого не обошлось — подобная связь не распадается из-за мелких обид и даже больших взаимных претензий, бытовых неурядиц или прочей человеческой ерунды. Да, моя удача, что на пути он не стоит, ибо мне хватает мозгов понять, что никакое похищение, обручение кровью, время, расстояние, дикие и сводящие с ума ласки не помогли бы отвернуть Войт от этого парня. Никто не смог бы, это из разряда невероятного. Нет, с этой задачей он справился сам, и опять же я не мог понять, откуда это саднящее ощущение вины, угнездившееся в сознании, будто продолжения рассказа и не нужно, все и так давно мне известно.
Я не стал задавать наводящих вопросов, подталкивать Летти продолжить. Хватит на этот раз, она и так была выжата, пусть и улыбалась. Но это была улыбка человека только что пережившего тяжелейшую операцию, в благополучный исход которой он не верил и не до конца верит до сих пор. Поэтому я просто кутал в шкуры и обнимал ее, унимая, несмотря на окружающую жару, охватившую ее дрожь, пока мясо дожаривалось, заполняя окрестности вкусным ароматом, что не останется без внимания у местных обитателей. Остатки камы я разложил по периметру нашей стоянки, но так, чтобы свет от костра достигал их, и кормил, поил снова привычно ворчащую Войт, прислушиваясь и приглядываясь в ожидании гостей.
Отблески огромных глазищ первых рисе я заметил, едва наступила полная темнота. Запах свежего мяса, очевидно, так раздразнил их, что мелкие бедняги не стали дожидаться даже, чтобы мы улеглись. Летти, на удивление, почти моментально засекла выступившую из мрака тщедушную бледную фигурку, что вцепилась в ближайший оставленный мною кусок.
— Киан… — предупреждающе прошептала она, и вся ее расслабленность исчезла, словно она готова была броситься в драку.
— Тш-ш-ш-ш, — обнял я ее, сидящую между моих ног, покрепче. — Это рисе. Посмотри внимательно на них и дай им хорошенько разглядеть тебя.
Еще с десяток длинноруких и тонконогих малышей вышли к нам и встали в свечку над кусками мяса, покачивая вытянутыми головами мне, что было аналогом приветствия, и подолгу, не мигая, пялясь на Летти, запоминая новую дарительницу.
— Это еще зачем?
— Рисе — очень полезные создания, обладающие крепкой памятью и коллективным разумом, — пояснил я.
— И чем эта информация может быть мне полезна? — Она не была раздражена или напугана, скорее уж испытывала сильное любопытство.
— На самом деле очень многим. Рисе селятся вдоль рек и ручьев, места их подземных жилищ ты всегда сможешь найти, заметив те плакучие ивы с белой корой, помнишь, я показывал на них по дороге сюда? — Летти кивнула, завороженно глядя на все новых и новых маленьких тружеников, что, выходя из темноты, повторяли ритуал приветствия-запоминания, хватали мои дары и уходили. — Так вот, если по какой-то, заметь, немыслимой сейчас для меня, причине, тебе придется когда-то заночевать в лесу одной, но не будет гарантии безопасности, ищи места обитания рисе. Теперь они твои друзья и ты сможешь смело ложиться спать — они защитят тебя от практически любой опасности. Либо предупредят о приближении того, кому им нечего противопоставить. Плюс, если возникнет необходимость передать или оставить сообщение, угости рисе чем угодно, посмотри в глаза, четко представь образ, кому предназначена весть, и произнеси ее внятно и громко.
— Да ты шутишь? — пораженно оглянулась на меня Войт.
— Ни капли. Как только тот, кому ты отправила сообщение, появится на территории рисе, причем повсюду, ему передадут, потому что абсолютно все эти существа связаны. Ну, при условии, что это не кто-то относящийся к ним враждебно.
Летти наклонила голову и внимательно всмотрелась в очередную группу щуплых фигурок.
— Прости, конечно, за сомнения, но как, черт возьми, кто-то такой… эм-м-м… субтильный, сможет защитить меня во сне?
— У них есть свои секреты и магия, — пояснил я и уже сам напрягся, чувствуя приближающиеся вибрации чужой силы.
— Что-то я сомневаюсь… — пробормотала моя женщина, и, будто подтверждая ее опасения, подземные жители порскнули прочь, как стая испуганных птиц, издав громкий предупреждающий свист.
— Летти, встань мне за спину и ничего не бойся, — прошептал я ей на ухо, стремительно вскакивая и увлекая за собой. — Если начнется заварушка — быстро отходишь к деревьям. Рисе позовут тебя к себе. Соглашайся и дождись там меня.
— Объяснишь, в чем дело? — спросила она тихо и без тени страха, выполняя мой приказ без малейшего промедления и восхищая меня мгновенной собранностью.
— Не сейчас.
— Окей, — сухо кивнула она, — от меня не будет толку в твоей драке, так понимаю. Главное — не мешать?
Силы небесные, я обожаю эту женщину.
— Неужели ты настолько разуверился в нашей дружбе, что даже прячешь от меня свою самку, подозревая в желании навредить ей?
Хард, одетый во все черное и с такого же цвета распущенными волосами, выступил из-за крайнего дерева, как если бы и сам был порождением ночной мглы.
— Ты шел пешком, не летел. Так, словно хотел приблизиться незаметно.
— Всего лишь потому, что в округе слишком много всякого народу, показываться которому я не стремился. Но точно не для того, чтобы коварно прервать твой пикничок и навредить той, кого ты упрямо и ошибочно, по моему мнению, зовешь своей.
— Твое мнение в этом вопросе меня не интересует.
— Очень жаль. Но могу я все же на правах друга, конечно, возможно, бывшего для тебя, поговорить с тобой наедине? Клянусь своей семьей, что пришел один, и как бы мне ни казалась неправильной твоя связь с человеком, не было и не будет у меня мысли вредить, той, что тебе сейчас дорога. Наоборот, обещаю защищать ее, если придется. По крайней мере, пока ты не прозреешь. — Хард сдержанно и с оттенком насмешки кивнул Летти. — Хотя мне интересно, что будет делать твоя человеческая женщина, когда найдется единственная наших родных кровей самка, что будет претендовать на тебя.
— Может, пошлю ее на хрен, как и некоторых слишком любопытных и бестактных друзей, сующих свой нос куда не просят? — без малейшей дрожи в голосе ответила Войт. — Но могу и попытаться попортить шкуру чем-то острым или огнестрельным, если не достигнем понимания с первого раза.
Я же уже говорил, что обожаю эту женщину? Да? Ладно, тогда могу упомянуть, что за малым не кончил от откровенной агрессии в ее тоне и языке тела и уж, естественно, от смысла слов. Второй раз за сутки она открыто заявляет, что меня присвоила. Хард всегда говорил, что у наших самок собственнический инстинкт развит едва ли чуть слабее, чем у самцов, и я, торжествуя, вопросительно поднял бровь, глядя ему в лицо. Наставник, кажется, растерял свою невозмутимость лишь на мгновение, но тут же взял себя в руки и развернулся.
— На пару слов. Это ненадолго, — рыкнул он и скрылся в темноте.
Обернувшись к Летти, я увидел, что она смотрит зло и колюче в том направлении, где исчез Хард. Очевидно, что между моим наставником и моей женщиной абсолютно взаимная неприязнь. Угнетало ли меня это? Нисколько. Войт не нежная лилия, язвительность и враждебность Харда ее не проймет и даже не заденет, скорее, это родная среда обитания для нее. Морально она ему не уступит, а физически он поклялся не вредить ей. Но если рискнет… будет много шума, крови и разрушений.
— Иди, меня не нужно стеречь, и бежать я точно не собираюсь. А вот объясниться нам придется позже, де-е-етка, — протянула она, усмехнувшись мне кривовато.
Я нахально сграбастал ее и поцеловал, не торопясь, обстоятельно, давая какие угодно обещания и вкладывая преклонение перед ее невозмутимостью, особенно после недавнего столь нервного момента. Догнал Харда у речушки, где он стоял, изображая упрекающее мрачное изваяние на фоне серебра водной глади.
— Я не буду больше спорить с тобой об опрометчивости твоего выбора женщины. На самом деле, она достойна всего восхищения, что может дать ей мужчина, теперь я это вижу. Но этот мужчина и самец не ты. — Я только открыл рот, чтобы указать ему на то, что последнее утверждение мало похоже на "не буду спорить", но Хард опередил меня: — Ты же никогда не выяснял, как звали и кем был тот, чью сущность пришлось поглотить ради обретения человеческой ипостаси?