но зато под прикрытием истребителей они могут долететь туда, куда не дострелят пушки. Если мы грамотно все рассчитаем и тщательно подготовим операцию, она может иметь успех.
– Что скажете, Ронфелль? – повернулся к своему подчиненному главнокомандующий сурганской армией.
– Не лишено смысла, – задумчиво протянул тот.
Это был шанс. Пусть небольшой, но все-таки шанс доказать всем этим паркетным воякам, что он, Кельвер ден Геллер, не просто так нацепил погоны генерал-министра авиации. Если все получится, он сможет навсегда заткнуть рот своим критикам, относящимся сейчас к нему со свойственным им снисходительным презрением.
– Каков опыт боевого применения этих ваших бомбовозов? – вкрадчиво поинтересовался генерал ден Эйцель.
– Никакого, – честно признался Кельвер, – мы намерены использовать их на фронте впервые. С другой стороны, этот опыт будет для нас исключительным. Он позволит не только проверить на практике наши тактические выкладки, но и исправить возможные конструктивные недочеты, допущенные при проектировании аэропланов.
– Надеюсь, они не упадут нам на голову, – ехидно прокомментировал его реплику танкист.
– Только если вы очень об этом попросите, господин генерал, – вежливо поклонившись, отпустил ответную шпильку Кельвер.
– Прекратите паясничать! – прикрикнул кабинет-маршал и повернулся к молодому авиатору. – Если вы готовы, действуйте, ден Геллер. Согласуйте ваш план с ден Вернелем и, демоны вас раздери, делайте уже хоть что-нибудь! Свободны!
Кельвер покидал зал заседаний в приподнятом расположении духа. Что ж, можно смело сказать: сегодня он сумел одержать пусть маленькую, но победу. Огорчало другое – дело, о котором они беседовали не столь давно с Кордманом Хорнером, похоже, до сих пор не сдвинулось ни на шаг. А новые технологии были нужны сейчас как никогда раньше: аэропланы лорейской постройки, на которых летали аламейцы, заметно превосходили сурганские аналоги почти по всем параметрам. Если ничего не изменится в самом ближайшем будущем, о превосходстве в воздухе можно забыть навсегда.
Он вспомнил об этом весьма кстати, столкнувшись в дверях с начальником разведки Фирцевальдом Кармом. Тот сдержанно кивнул ему и, прихрамывая, направился к ведущей в просторный холл лестнице.
– Нет ли каких-либо новостей? – обратился к нему Кельвер, чуть замедляя шаг.
– Увы, – покачал головой Карм, – все оказалось несколько сложнее, чем мы рассчитывали с самого начала, генерал. В деле внезапно открылись новые обстоятельства. Я извещу вас, как только мне станут известны подробности.
Ден Геллер кивнул и ускорил шаг, понимая, что этот краткий разговор окончен. Что за таинственные обстоятельства имел в виду Фирцевальд Карм, ему оставалось только догадываться.
– Отправляемся! Поторопитесь, отправляемся!
Железнодорожник в черной униформе расхаживал по платформе, подгоняя выкриками запоздавших пассажиров. От бессчетных кителей, фуражек, касок и портупей рябило в глазах. Эшелоны уходили на фронт.
Дима и Алекс обосновались в секции пассажирского вагона, отгороженной от посторонних глаз высокими переборками: не купе, но и не плацкарт, скорее, что-то среднее. Сиденья довольно-таки мягкие, удобные, есть куда вытянуть ноги. Дима не любил поезда, предпочитая путешествовать по воздуху, но здесь выбирать не приходилось: к границе Аламеи можно добраться только поездом по железнодорожной ветке, тянущейся через всю страну с запада на восток.
Чувствовал он себя сегодня, мягко говоря, неважно. В голову словно засунули тяжелое чугунное пушечное ядро – последствия отвальной, которую вчера они дружно отпраздновали в Шонхильде. После последнего, завершающего занятия, на котором капитан Дитлиф торжественно поздравил всех с окончанием обучения, четверка курсантов отправилась на прогулку в деревеньку: парни хотели отослать домой письма, Диму же местное почтовое отделение интересовало прежде всего потому, что оно по совместительству выполняло функции филиала национального банка. Предъявив удостоверение личности полногрудой русоволосой девице за стойкой, он поинтересовался, можно ли забрать со счета деньги.
– Вы все снимать будете? – махнув ресницами, поинтересовалась девушка.
– А сколько там?
Озвученной суммы, пожалуй, хватило бы, чтобы безостановочно гулять как минимум месяц. Все-таки сурганским пилотам платили весьма и весьма неплохо. Получив примерно треть месячного жалованья, Дима с компанией совершил набег на сельский магазин, избавив местного торговца практически от всех имевшихся у него в наличии запасов алкоголя. Потом авиаторы устроились прямо на краю летного поля, под тенью деревьев и, главное, подальше от казармы, и начали отмечать скорое расставание – Дима и Алекс получили назначение в одну эскадрилью, в то время как двое их товарищей по учебе – Макс и Вунц – в другую. Вскоре к попойке присоединился рыжий и вечно улыбающийся Манлеф, притащивший откуда-то двух жизнерадостных розовощеких девиц. Дальнейшее Дима помнил смутно…
Наутро тентованный грузовичок на газогенераторном ходу доставил их обратно в Тангол и выгрузил на площади возле железнодорожного вокзала. Всю дорогу Дима, трясясь в обнимку с вещмешком в кузове скачущего по неровностям местных дорог автомобиля, боролся с подступающей сонливостью и тошнотой.
Небо сурганской столицы вновь затянуло мышино-серым покрывалом туч, но дождь покамест еще не пролился. Пилоты предъявили командировочные листы тучному усталому офицеру, останавливающему всех входящих на вокзал военных, затем последовала короткая пробежка по перрону, и вот уже Дима смотрит в пыльное оконце вагона ожидающего скорого отправления состава. За окном обычная вокзальная суета: снуют по платформе пассажиры, волокут тележки носильщики, рыдающая девица повисла на шее совсем молоденького светловолосого солдата в полевой форме, тщетно пытающегося ее успокоить. На стене пакгауза – плакат, с которого хмуро глядит в пространство мужественное скуластое лицо пехотинца в глубокой серо-зеленой каскетке. «Каждый твой шаг приближает державу к победе!» – гласит выведенная черной краской угловатая надпись на сурганском.
– Добрый день, камрады! Не помешаю?
На свободное сиденье опускается румяный круглощекий фельдфебель с медицинскими значками в петлицах.
– Летчики? Впервые вижу живых летчиков столь близко. Предвосхищая ваш закономерный вопрос, отмечу, что мертвых, было дело, насмотрелся.
«Обнадеживающее начало», – мрачно отметил про себя Дима.
– Располагайтесь, – не обращая внимания на двусмысленное приветствие, сказал как всегда приветливый Алекс. Порылся в своем вещмешке и извлек оттуда две бутылки светлого сурганского пива, одну из которых поставил на стол, а вторую протянул Диме: – На, поправь здоровье, боец.
– У меня кое-что и получше есть, – хохотнул фельдфебель. Покопавшись в своей сумке, он с гордостью выставил на стол спрятанный в походный кожаный чехол набор металлических стаканов и ребристый полулитровый флакон. – Вот! Чистый медицинский спирт, разведенный с вареньем. Варенье, кстати, бабушка моя готовила, рекомендую. Ну? За знакомство?
– За знакомство!
Пурпурная жидкость с веселым бульканьем заполнила подставленные емкости.
– Алекс, Митто!
– Родфельд, очень приятно. На фронт? Впрочем, зачем я спрашиваю, тут все на фронт. В какое формирование?
– Вторая воздушная армия. – Глотнув из стакана, Алекс сморщился, шумно выдохнул, а потом привычно занюхал выпитое отворотом форменного рукава. – А вы?
– В четвертую бригаду тридцать второй пехотной дивизии, почти на самую аламейскую границу. Там с начала войны полевые госпитали развернуты, рук не хватает.
– Много раненых?
– Да уж достаточно. Наши стратеги хотели их с наскока взять и за неделю до Ахтыбаха дойти парадным маршем, только вот… – Фельдфебель закинул голову, залпом опустошил стакан, крякнул, поморщился. – …Только вот хрена с два чего вышло. Аламейцы к западной границе приличную группировку войск стянуть успели, видать, разведка у них все-таки какая-никакая имеется. Ну и наши встряли. Поначалу бодро так вперед двинулись, артиллерия, пехота при поддержке нескольких танковых отделений… Только там ведь оно как – пустоши, песок сплошной. А эти окопаться успели, эшелонированную оборону развернуть. С заграждениями, рвами и всем чем положено. Танки вперед ушли да от песка ломаться стали, а тут, как назло, начались проблемы с подвозом боеприпасов. Ну и аламейцы не растерялись: броня у наших машин крепкая, однако ж они слабое место нащупали: гусеницы. Там даже малокалиберного снаряда достаточно, ежели прямой наводкой лупить. Много техники в первые несколько дней пожгли. Вот тебе и Аламея с ее бардаком и смутой.
Дима, с трудом поборов очередной приступ тошноты, задержал дыхание и отхлебнул из стакана, Родфельд любезно протянул ему ломоть хлеба с сиротливо лежащим поверху кружочком копченой колбасы. В нос ударил едкий спиртовой запах, Дима закашлялся, но тут по пищеводу прокатилась успокоительная теплая волна, осела в желудке, растопив в нем уютный костерок.
Поезд лязгнул буферами, дернулся, по вагонам, словно падающие фишки домино, прокатился механический грохот. Солдатик уже на ходу заскочил на подножку, рыдающая девица осталась, уплывая в небытие вместе с перроном. Тронулись.
– А я слышал, что Ахтыбах уже вроде как взяли… – провоцируя медика на продолжение рассказа, произнес Алекс.
– Да вот в том и дело, что вроде как, – хохотнул тот и наполнил стаканы по новой. – Все на подступах топчутся, четвертая неделя уж пошла. Шаг вперед, полтора назад. Город постоянно нашими батареями обстреливается, да толку-то… Может, хоть вы поможете, тогда, глядишь, прорвемся.
– Это мы всегда запросто, – деловито кивнул Алекс, принимая из рук фельдфебеля свою порцию спирта. – Ну, за победу!
– За победу!
После второго глотка обжигающей жидкости самочувствие и настроение Димы вроде бы немного улучшились, даже погода за оконцем казалась уже не такой сумрачной. Вдоль железнодорожных путей мелькали крыши складов, строгие заводские корпуса с извечными дымящими трубами, потом потянулись поля, перемежающиеся чахлыми перелесками.