В это же мгновение грохнуло из окна, ударила в лицо пахнущая подвальной плесенью гнилая щепа. В проулке загомонили, хлестнуло несколько винтовочных выстрелов, потянуло кислой пороховой гарью. Выскочив из-за прикрытия калитки и стараясь не подниматься высоко над землей, Дима пальнул наугад, одним прыжком пересек улочку и, навалившись грудью на невысокий шатающийся забор, подтянулся, перемахнул на другую сторону, больно ободрав плечо. Громыхнуло уже совсем рядом, он увидел, как из штакетины всего в полушаге от него, выбив облако трухи и дыма, вылетел изрядный кусок древесины. Бежать. Вот еще один сарай с наклонной крышей, спрятаться за угол получится, только опустившись на корточки. Теперь можно чуть перевести дух. Над забором показалась физиономия в зеленом форменном кепи, Дима выстрелил, вроде бы не попал, но голова убралась. Сразу же в дощатую стену прямо над ним с глухим хлопком вонзилась пуля, потом еще одна, уже совсем близко. Откуда стреляют? Не поймешь, не выглянув, а высовываться что-то совсем не хочется.
Дима опустился на землю, пополз по-пластунски, огибая сарай. Сзади выстрелили еще раз, попали в угол. Судя по отрывистой перекличке, его решили обойти с двух сторон, взяв в клещи. Здесь, в тени, с обратной стороны сарая свален какой-то хлам: старое колесо от телеги, разломанный плуг, рассохшаяся оконная рама. Какое-никакое, а прикрытие. Дальше – плетеная изгородь, но до нее открытое пространство, метров десять, не больше, но за пару шагов не одолеть.
Справа, за грудой барахла, вновь почудилось движение – Дима выстрелил и распластался на земле, пережидая ответный огонь. Стреляли нечасто, но довольно метко, одна пуля просвистела почти над самой головой, вторая выбила фонтанчик земли в паре метров от его укрытия. Пистолет автоматический, это хорошо, только вот на сколько его еще хватит?
С противоположной стороны сложены и прикрыты дерюгой доски почти в рост человека, вот за ними-то и показался аламейский солдат, вернее, его макушка все в том же зеленоватом кепи. Дима прицелился и нажал на спуск: пистолет дернулся в руке. В ту же секунду он вскочил и по-обезьяньи, не разгибаясь, метнулся к изгороди. Захлопали выстрелы за спиной, что-то толкнуло в ногу, обожгло, точно крапивой, – Дима споткнулся, перекатился в пыли, вскинул пистолет и выстрелил, не целясь, туда, откуда выбежал пару секунд назад.
Вот он, сооруженный из прутьев плетень – небольшое усилие, и Дима очутился на той стороне, приподнялся на колено, пальнул в сторону преследователей. Пистолет вздрогнул, послал навстречу врагу пулю, и курок встал в полувзведенном положении, подпертый какой-то железякой, выскочившей изнутри спускового механизма. Все, похоже, патроны кончились. Финита ля комедия. Дальше только врукопашную.
За плетнем обнаружилась неглубокая канава, дальше тянулся проселок, больше похожий на выбитую в жухлой траве колею, за ним – приземистый барак с навесом и узкими оконцами-бойницами, не то скотный двор, не то зернохранилище. Придется прятаться там, больше негде.
Перебежав дорогу, Дима нырнул под навес, подергал узкую двустворчатую дверь. Заперто. Опустился за подпирающим крыльцо столбом, возле которого покоилось несколько старых пустых бочек. Черт, а нога-то как болит. Ноет, дергая от самого бедра и до колена, штанина намокла, пропиталась чем-то теплым и липким, кажется, тонкий ручеек даже течет по голени прямиком в ботинок. Дима коснулся влажной ткани, зачем-то понюхал перемазанную красным ладонь – от сладковатого теплого запаха собственной крови чуть закружилась голова.
За изгородью показались преследователи. Один, двое, четверо… шестеро. Идут, почти не скрываясь, в руках винтовки, озираются по сторонам. Интересно, если сдаться, пристрелят сразу или есть шанс, что обменяют на сурганских военнопленных? И как тут, знать бы, принято сдаваться: выходить под пули с поднятыми руками, размахивать белой тряпкой, выползать на четвереньках и исполнять ритуальный танец? И что это за завывающий противный звук, перемежающийся неприятным лязгом, доносится не пойми откуда? Вот и аламейцы засуетились, начали настороженно переглядываться, перебросились парой фраз и зачем-то суетливо полезли через плетень обратно.
Димины невеселые размышления прервал грохот близкого взрыва, разметавший часть ограды, вывернувший с корнем росшее тут же деревце и заставивший залечь аламейских солдат. А затем барак в двух шагах буквально сложился как карточный домик, и из-за него, раздвигая широким торсом бревна и доски, выползла, грохоча и лязгая гусеницами, огромная железная туша, сплошь покрытая неровными листами металла с блестящими бородавками стальных заклепок.
Танк остановился, выдохнул облако сизого чада и снова пальнул, подняв циклопический фонтан пыли и грязи где-то в глубине соседнего двора. Дима осторожно высунулся из своего укрытия: на закопченном борту металлического чудовища был отчетливо виден черный сурганский ромб. Свои!
С грохотом откинулась крышка люка рядом с угловатой башней, и изнутри показалась круглая, перепачканная сажей физиономия, украшенная недлинной, но весьма косматой каштановой бородой. Танкист обвел взглядом окружающую действительность, сфокусировался на лежащем за нагромождением бочек Диме и протянул ему сверху вниз широченную ладонь:
– Что, не удалась посадка, летун? Залезай, подвезем.
– Я ранен, – отозвался тот, – мне бы врача надо…
– Тогда, считай, тебе сказочно повезло, – ухмыльнулся бородатый, – я и есть врач.
– Врач-танкист?
– И что тут такого? – служивый вроде бы даже немного обиделся. – Ну, отучился на медика, как родители хотели, а потом вот в армию пошел на танке грязь месить. Я, может, об этом с самого детства мечтал. Спроси кого хочешь: Макс Йоксверт – лучший лекарь-танкист во всем восточном Сургане. Потому что единственный. Так ты едешь или нет?
Дима с кряхтением поднялся на здоровую ногу и ухватился за протянутую пятерню.
Внутри сурганского танка было жарко, что в твоей духовке, шумно и ужасно тесно. Разило потом, дегтем и горелым маслом, словно от давно не чищенной фритюрницы, – Дима сообразил, что этот отвратительный запах распространяет работающий на рапсовом топливе дизель. Как о подобном можно мечтать, он, увы, не мог взять в толк: тряпочные сурганские аэропланы были немногим лучше неповоротливой сухопутной стальной черепахи, но в них по крайней мере значительно меньше шансов свихнуться от клаустрофобии.
Танк взревел двигателем, в его механизмах что-то оглушительно громыхнуло, лязгнуло, и он неторопливо попер вперед, не разбирая дороги. Дима ухмыльнулся, вспомнив рассказанную кем-то давным-давно старую присказку: «У бегемота очень плохое зрение, но с учетом его массы это не его проблемы». Примерно то же самое можно было сказать о сурганской боевой машине. Огромный танк, оснащенный одним легким орудием и двумя скорострельными пулеметами в боковых спонсонах, не столько ехал, сколько полз, завывая двигателем и булькая трансмиссией, однако его присутствия было вполне достаточно, чтобы обратить аламейскую пехоту в бегство: он наводил панику на врагов одним своим устрашающим видом.
Внутреннее пространство танка не было поделено на отделения: весь экипаж – Дима насчитал шесть человек – располагался в одном и том же тесном пространстве, центральную часть которого занимали монстрообразный дизель и трансмиссия. Слева за лобовым броневым листом размещался оборудованный рычагами и педалями пост водителя, справа, судя по всему, сидел командир – молодой парень в лейтенантских погонах. Артиллерист-заряжающий приютился на площадке под головной башней, по бокам от него были закреплены громоздкие стеллажи с боеприпасами. Узкие проходы по сторонам от мотора позволяли проникнуть в боковые спонсоны, где обосновались пулеметчики. Еще был Макс, роли которого в экипаже Дима пока еще не определил.
Тем временем Йоксверт разорвал зубами обертку медпакета и ловко разрезал извлеченным откуда-то ножом Димину штанину. Внимательно осмотрев рану, постановил:
– Фигня, боец. Пуля насквозь прошла, по краю, кость не задета, ну и кровотечение венозное. Раневой канал чистый, а то бывает, нитки от портков туда попадут, и получи воспаление. Сейчас обработаем и наложим давящую повязку, через месяцок будешь бегать, как новый.
– Как там обстановка? – кивнул Дима туда, где, по его мнению, проходила линия фронта.
– Да нормальная там обстановка, – улыбнулся танкист от уха до уха, – взяли мы Ахтыбах!
– Аламейцы отступают?
– Отступают? – хохотнул Йоксверт. – Драпают они! Ваши с воздуха им пару тонн подарочков на укрепленные огневые точки вывалили, ну и мы добавили от души. Остальное пехота доделала. Теперь самое главное – наступление развивать, не останавливаться, и мы их до самого Белого Кряжа погоним. А с севера нам Онелли поможет.
Танк снова остановился, раздалось несколько отрывистых команд, потом громыхнуло так, что у Димы зазвенело в ушах, а от пороховой гари запершило в горле. Судя по всему, внутри этой стальной коробки на гусеницах не было предусмотрено ни вентиляции, ни звукоизоляции. Опять прозвучали короткие команды – из-за шума дизеля не разобрать ни слова, – и вновь грохот, словно кто-то наотмашь ударил молотом по стальному листу. Закончив возиться с повязкой, Макс, пригнувшись, прошел немного вперед, то и дело перешагивая через какие-то сварные ящики, схватился за деревянные ручки, выступающие по бокам торчащей прямо посреди отсека вертикальной трубы, толкнул ее вверх. В нижней части трубы обнаружились обрамленные кожаной манжетой окуляры. Макс приник к ним и принялся медленно вращать трубку вокруг своей оси, поворачиваясь всем корпусом следом. Надо же, перископ! На танке!
– Потому что сквозь смотровые лючки не видно ни хрена, – словно прочитав его мысли, пояснил Макс, перекрикивая лязг и грохот, – к тому же в бою они бронекрышками закрыты, так положено, а то нам через смотровые щели уже пару раз гранаты внутрь закидывали…
Макс замер на мгновение, чуть повернул перископ в обратном направлении.