– Вот что я тебе скажу, Шпитцен, – вновь приблизил свою физиономию к его лицу Нос. – Ты о моих чувствах по отношению к себе знаешь, я тебя, сволочь, отправлю под трибунал либо как предателя, либо как шпиона. Хрен ты у меня отвертишься. Еще пожалеешь, что мамаша тебя на свет родила. Слишком много себе позволяешь, говнюк.
Дима лежал на койке спокойно, стараясь не обращать внимания на обильно брызжущую сверху слюну. «А ведь провоцирует, гад», – подумал он. Рукоприкладство по отношению к старшему по званию являлось, согласно сурганскому воинскому уставу, преступлением страшным, и каралось оно сурово: провинившемуся грозило наказание от длительного тюремного заключения вплоть до расстрела. Поэтому сейчас Дима вынужден был сдерживать себя буквально из последних сил: стоило ему распустить руки, и Нос сможет надолго упечь его в каталажку на вполне законных основаниях.
В общем, бить Шееру морду все-таки не стоило, хотя очень хотелось. С другой стороны, про тонизирующие напитки в армейском уставе ничего сказано не было.
Протянув руку, Дима подхватил со стола кружку с уже чуть подостывшим курманом, вежливо улыбнулся лейтенанту и ловким движением выплеснул содержимое посуды ему на штаны.
– Демоны нижнего мира! – завопил Шеер. Отпрыгнув от Диминой койки, словно в буквальном смысле ошпаренный, он принялся судорожно расстегивать ремень, другой рукой пытаясь стряхнуть горячую жидкость с мгновенно промокшей ткани.
– Что здесь происходит?
В дверях застыл капитан Гейс, с изумлением разглядывая стоящего посреди комнаты со спущенными портками Носа. За его спиной маячили любопытные физиономии Вунца, Мика и Ольберхта.
– Господин лейтенант пришел рассказать мне о своих чувствах, – с невозмутимым видом поведал Дима, – однако очень расстроился, узнав, что я их не разделяю. Настолько расстроился, что его, по-моему, даже постиг небольшой конфуз.
Бросив на него испепеляющий взгляд, Нос кое-как натянул мокрые штаны и, придерживая их руками, змеей выскользнул в коридор под сдавленные смешки летунов. Кто-то, кажется, даже присвистнул ему вслед.
– Я зашел, чтобы поздравить вас с присвоением нового воинского звания, – произнес с улыбкой Гейс, – приказ уже подписан и отправлен в штаб командования воздушного флота. Однако вижу, что вам тут сегодня немного не до меня. Отдыхайте, камрад Шпитцен, мы с сослуживцами ждем вашего возвращения в строй.
– Спасибо, господин капитан Гейс, – искренне ответил Дима, – мне очень приятны ваши слова.
Смеркалось. Дима попросил заглянувшую, чтобы узнать, все ли в порядке, медсестру принести ему лампу и газету, сославшись на то, что лежать целый день на койке просто так нестерпимо скучно. Исполнительная девушка вскоре притащила откуда-то вчерашний выпуск «Вестей Тангола» и поставила на столик едва теплящийся масляный светильник, возле которого тут же принялась виться мелкая мошкара. В комплект к светильнику Дима выпросил у сестрички коробок спичек, чтобы не беспокоить ее всякий раз, если ночью ему вдруг приспичит прогуляться до туалетной комнаты.
Газета писала об очередных успехах несгибаемой сурганской армии на полях сражений великой освободительной войны, о том, что народ в едином порыве денно и нощно выковывает у станков и плавильных печей оружие скорой и сокрушительной победы. Несколько страниц были посвящены подробным репортажам и кратким сводкам с фронтов, а на последней полосе размещались объявления о продаже недвижимости, таблица биржевых котировок и кроссворд. Дима свернул «Вести Тангола» и убрал их подальше, затушил лампу – масло следовало экономить – и устроился на койке поудобнее, глядя в потолок.
На этот раз, как и зачастую в прошлом, его выручило природное умение просыпаться в намеченное время, которым Дима давно и успешно пользовался. Было совершенно темно, за приоткрытым окном пели цикады, за стеной раздавался размеренный храп. Стараясь не шуметь, Дима оделся, сунул в карман спички, взял со стола лампу и открыл настежь окно, впустив в палату свежий ночной ветер.
Синяя летная форма в темноте почти неразличима, это очень хорошо. Если все сделать правильно, есть шанс остаться незамеченным. Дима лег животом на подоконник, свесился наружу, пытаясь нащупать ногами землю. Все-таки окно расположено чересчур высоко: пришлось прыгать, однако рыхлая почва смягчила звук приземления. Подхватив лампу, Дима замер на мгновение, прислушиваясь: не раздадутся ли в ночи чьи-нибудь шаги?
Нет, все тихо. Он осторожно прошел вдоль фасада, стараясь все время оставаться в тени росшего у стены густого кустарника. Снова замер, выглянул из-за угла. Ни души. Если здесь и были часовые, то они обходили территорию где-то в стороне, за пределами административного корпуса и лазарета. Вполне вероятно, охрана есть на летном поле и на стоянке возле взлетной полосы. Также возможно, что остальная территория ночью патрулируется, только патруль, если он и есть, совершает свой моцион в строго определенное время: сурганцы любят порядок во всем. Значит, важно просто не попасться ему на глаза.
Открытое пространство между лазаретом и административным зданием Дима преодолел стремительным рывком. Затаился, прижавшись к стене и вслушиваясь в гулкие удары собственного сердца. Осторожно подошел к крыльцу, потянул на себя дверную ручку. Открыто. Здесь, на аэродроме, посторонних нет, двери на ночь запирать не принято. Вот и отлично.
На лестнице тоже царила полная тишина, пахло пылью и запустением. Дима затеплил масляную лампу, выкрутив регулятор так, чтобы фитиль давал минимум света: не хватало еще сломать себе шею. Один пролет, второй, дверь в узкий коридор. Именно здесь работают инженеры, получающие из головной корпорации сборочные чертежи самолетов и контролирующие процесс их окончательной доводки и испытаний.
Помещение архива тоже оказалось открытым. На всякий случай Дима прошелся и по другим комнатам, осматривая оставленные на столах и закрепленные на досках чертежи. В двух помещениях обнаружились подробные схемы «Шпангеля», коллектив третьей комнаты занимался, судя по всему, бомбардировщиками – об этом свидетельствовали разложенные там бумаги. Наконец Дима добрался до архива, поставил едва мерцающую лампу на стол и принялся вытаскивать со стеллажей один документ за другим, тщательно изучая каждый: второго шанса пробраться сюда, возможно, уже и не выпадет, потому нужно полностью использовать представившуюся возможность.
Когда Дима покинул здание, небо на востоке уже пожелтело, висящие над горизонтом облака окрасились в розовый цвет, разгоняя ночную тьму. Время он провел не зря, лично убедившись в том, что Сурган, похоже, все-таки не получил в свое распоряжение разработанную его отцом технологию. По крайней мере ни один из просмотренных им сегодня чертежей и схем даже близко не стоял рядом с интересующей его тематикой: судя по всему, сурганцы изо всех сил старались оптимизировать газовую схему, параллельно работая над моделью двигателя внутреннего сгорания, использующего в качестве рабочего тела рапсовое масло. Ни в той, ни в другой области успехов они, впрочем, так и не добились: созданные конструкции получались либо чересчур массивными, либо слишком ненадежными.
Значит, это направление поисков можно признать тупиковым. Если бы сурганские конструкторы раздобыли техническую документацию или самого разработчика двигателя, они незамедлительно попытались бы пустить эти разработки в дело: идет война, а преимущество в воздухе – слишком лакомый кусок, чтобы добровольно упускать его из виду. Следовательно, нужно искать в другом направлении. Только вот в каком?
Поставив ненужную уже лампу на подоконник, Дима подпрыгнул, уцепился руками за край окна, подтянулся и залез внутрь. До момента, когда лазарет пробудится ото сна и санитары начнут разносить завтрак, оставалось еще несколько часов. Дима забрался под одеяло и притворился спящим: похоже, его ночная вылазка так и осталась никем не замеченной.
– С выздоровлением!
Алекс выглядел, как всегда, бодро и жизнерадостно. Аэродром сегодня был закрыт по погодным условиям: с утра поднялся сильный порывистый ветер, отламывавший ветви деревьев и гонявший по летному полю густые облака пыли. Да и механики не успели привести в порядок сгоревший недавно «Шпангель», являвшийся единственным летающим экземпляром в местном хозяйстве, – глядя на обугленный фюзеляж самолета, Дима пришел к выводу, что техникам скорее всего придется собирать машину заново, как только с завода поступят необходимые детали. Воспользовавшись случаем, Алекс и Вунц решили организовать поход по злачным местам Вейзеля, позвав с собой и Диму. Тот не раздумывая согласился.
В центре городка было сегодня относительно немноголюдно: залы баров и таверн все еще оставались полупустыми. Дима подумал, что наполнятся они скорее всего уже к вечеру. Заняв столик под полотняным навесом на центральной площади, они заказали по кружке пива, в довесок к которому бармен притащил целую тарелку жаренных в масле хлебцев и горку аппетитных копченых колбасок. Из полумрака таверны доносилась приятная мелодия: возле барной стойки по местной традиции крутил пластинку небольшой граммофон.
В тени навеса было не слишком жарко, и если бы не предательский ветер, трепавший скатерти на соседних столах, день можно было бы назвать по-летнему погожим. Окна в соседних домах распахнуты настежь, порывы ветерка раздувают гардины на втором этаже, шевелят цветы в горшках. Наверное, этот тихий провинциальный сурганский городок и вправду идеален для того, чтобы провести здесь старость, отчего-то подумалось Диме.
За первой кружкой последовала вторая, а потом – третья. Друзья веселились, наперебой рассказывая друг другу забавные истории. Допив пиво, вся компания дружно переместилась в соседний бар, где продолжила культурный отдых: там наливали крепкий сурганский эль. Наконец Вунц заявил, что развлечений с него на сегодня хватит, и отправился обратно на аэродром. Дима и Алекс остались.