Самочинные выступления мародерских групп заставили Севастопольский Совет издать строгое распоряжение, по которому виновные должны были привлекаться к суровой ответственности, запрещалось появление на улицах после 11 часов ночи, устанавливался порядок арестов. Во вводной части этого распоряжения Совет писал: «…Рядом с отрядами от Исполнит. комитета действовали самозваные группы мародеров, переодетых в матросскую форму, которые, врываясь без разбора в дома мирных граждан, грабили и производили над ними самосуд. Товарищи, это не есть борьба с буржуазией и контрреволюционерами, а лишь подрыв советской власти, которая не может допустить никаких грабежей и самосудов»[111].
В Симферополе, Ялте, Феодосии, Евпатории, во всех городах имело проявление анархизма, стихийности, но оно не было массовым явлением. Массовую форму выступления приняли только тогда, когда опасность выступления местной буржуазии при поддержке начавших наступление немцев стала весьма реальной и близкой, в дни, когда Совнарком бросил клич: «Социалистическое отечество в опасности!»
Совет не мог охватить и организационно оформить массового выступления протеста против надвигающейся опасности. Разразились события, вошедшие в историю под именем Севастопольской Варфаломеевской ночи. В Севастополе события произошли 22, 23 и 24 февраля 1918 г. На заседании Совета 26 февраля события были описаны так:
«В связи с немецким наступлением некоторые элементы в городе снова начали говорить против советской власти. Это, очевидно, вызвало возбуждение среди тт. матросов. По этому поводу на линейном корабле «Борец за свободу» было созвано собрание представителей судовых комитетов, где и решено было не терять много слов и перейти к делу, заставить буржуазию снова опустить голову, которую она подняла под влиянием немецких успехов. Намечен был ряд действий вплоть до поголовного истребления буржуазии.
Исполнительный комитет с.в. и р.д. ничего об этом не знал. Когда Исполнит. к-ту сообщили, что на Каменной пристани творится что-то неладное, что там собрались вооруженные матросы, которые никаких уговоров и ораторов слушать не хотят, говоря, что время митингов прошло.
Матросы разбились на отдельные отряды, которые решили действовать за свой страх и риск.
Не вмешиваясь в организацию самосудов, члены Исполн. к-та Севастополя начали добиваться, чтобы выступление это было организованным. Аресты начались с 2–3 час. ночи. Удалось провести организационно-сортировочный комитет, который отделял одних арестованных направо, других налево. Все же в ту же ночь с 22 на 23 февраля было убито не менее 250 человек»[112].
Выступление в Севастополе нашло отклик и в других городах. Симферопольский отряд Красной гвардии расстрелял до 170 человек буржуазии, Ялта, Феодосия последовали примеру первых. В некоторых городах удалось не допустить неорганизованных арестов и расстрела (Алупка и др.). Выступления были сурово осуждены Советами, штабом Красной гвардии, центрофлотом и др. организациями. Один из выступающих в заседании Севастопольского Совета заявил: «Мне говорили, что это сделали анархисты, нет, это не анархисты, так поступают презренные негодяи, а не анархисты»[113].
«Таврическая правда» 16 февраля напечатала воззвание, в котором, обращаясь к матросам и рабочим, писалось: «Мы соц. – дем. большевики понимаем ваше чувство ненависти к тем, кто вас порабощал и угнетал. Мы понимаем, что вы до боли измучены войной, вековым издевательством генералов, офицеров. Выведенные, наконец, из пределов терпения контрреволюцией, оборонцами, их наглой ложью и травлей на власть ваших Советов, вы теряете революционное равновесие, применяете иногда неверный, неприемлемый путь борьбы, но мы предупреждаем вас, что в такие моменты, когда, с одной стороны, контрреволюция наголову разбита вами в открытом бою, с другой стороны, когда вы ее гнусными приемами выведены из пределов терпения, она и здесь ищет спасения, направляя вас через своих агентов, шпионов на такой путь борьбы, который выгоден и нужен только вашим врагам»[114].
Симферопольский Совет принял решение, которым были запрещены обыски ночью, создал отряд из большевиков и членов профсоюзов; в задачу этого отряда входила борьба с самочинными выступлениями, обысками и проч. Кроме этого, Совет постановил «изъять из регистрации партию анархистов как партию, не признающую советской власти»[115]. Решение это внесло ясность в отношении к анархистским элементам края. Они долго и после решения вели дезорганизаторскую работу, мешая Советам, но хорошо было то, что Советы отмежевались от них, заявив этим о своем стремлении к организации и налаживанию хозяйственно-политической жизни края, значительно разоренного войной и владычеством соглашателей, а затем и реакционеров с буржуазными националистами.
Матросы сознали свою ошибку, выступая в заседании Севастопольского Совета, – одни говорили: «Мы виноваты, но, когда я бросал в море офицеров и спекулянтов, я думал, что делаю хорошее дело. И мои товарищи, которые принимали участие в расстрелах, думали, что они поступают как честные революционеры»[116].
Причины для возмущения матросов и рабочих были налицо, контрреволюционеры обнаглели к этому времени настолько, что рисковали открыто выступать против Советов. Так, в Алуште 21 февраля распространялось воззвание, призывающее к свержению советской власти, а население провоцировалось на еврейский погром.
Кроме этих причин, содействовало возбуждению масс и общее экономическое состояние края. Как уже было указано выше, край к приходу советской власти переживал острый финансовый кризис. Одной из мер, способствующих изжитию кризиса, был налог на буржуазию (контрибуция). В Севастополе сумма налога выражалась в 10 миллионов, в Симферополе несколько больше, Керчь, Феодосия также проводили налог, причем уездные города обязывались высылкой до 35 % суммы собранного налога Губернскому исполкому. После нескольких предупреждений капиталисты все-таки старались укрыться от налога, припрятать имеющиеся у них ценности. Налог этот, наряду с задачей уничтожения денежного кризиса, проводился еще и потому, чтобы обессилить буржуазию экономически, сделать ее неспособной субсидировать контрреволюционные организации и пресечь попытки выступать против советской власти. Налог этот был одной из форм борьбы с капиталистами. Понятным отсюда становится упорное нежелание одних уплачивать налог и настойчивое, доходящее до арестов и заключения в тюрьму требование об уплате.
Укрывательство капиталистов от налогов в момент растущих опасностей для советской власти являлось причиной озлобления против них матросских и рабочих масс.
Кроме налога на буржуазию, денежный кризис должен был несколько сократиться привлечением денежных знаков в банки. С этой целью кредитные билеты, хранящиеся в сейфах, подлежали перенесению на текущий счет в том же банке, домовладельцы обязывались вносить квартирную плату с 16 февраля в банк на свой текущий счет, а доход от домов, превышавший 300 руб., вносился на текущий счет Совета раб. и солдат. депутатов. И, наконец, все налоги прежних лет население обязано было вносить немедленно в Советы или банки на текущий счет Советов. Сбор налогов по недоимкам прежних лет не дал реальных результатов в борьбе с денежным кризисом, но зато сыграл отрицательную роль в установлении отношений советской власти с крестьянскими и другими близкими власти группами. Нужен был, видимо, еще более решительный нажим на капиталистов, это дало бы больше денег и не было бы причиной разрыва Советов с массами. Внесение налогов прежних лет приравнивалось плательщиками к налогу на капиталистов, давало контрреволюционным группам повод к всевозможным сравнениям Советов со старой властью. Тем более что все не внесшие налога объявлялись стоящими вне закона, им угрожали конфискацией имущества и отправлением на принудительные работы.
Обращает на себя внимание позиция Балаклавского Совета в вопросе о контрибуции. В ответ на требование об обложении налогом буржуазии Балаклавский Совет сообщил следующее:
«Балаклавский Совет, в отличие от всех остальных Советов Тавриды, проводит в жизнь основной принцип социализма, уничтожение классовой структуры современного общества. Балаклава больше не знает эксплуататоров и эксплуатируемых. Местная буржуазия благодаря целому ряду декретов Совета как класс перестала существовать. Все частные хозяйские предприятия перешли и переходят в руки Совета. Балаклава с каждым днем все более и более принимает вид и характер социалистической коммуны. Не только частнохозяйские предприятия, но и дома, оцененные свыше 20 000 руб., перешли в собственность Совета, оцененные на сумму от 10 000 до 20 000 руб., под контроль Совета. Все профессиональные союзы и производительные артели объединены Комиссариатом труда и продовольствия в единый, согласно действующий механизм.
Совет посредством трудовых артелей обрабатывает сады и виноградники, поля и огороды, и урожай 1918 года весь поступит в распоряжение Совета. Таким образом, все те применяемые другими Советами способы и средства выкачивания денег из карманов буржуазии, которая у вас продолжает существовать, как класс, – у нас не имеют места».
Заявление о том, что буржуазия окончательно перестала существовать, является несколько смелым, но, с другой стороны, нельзя не признать, что курс на уничтожение капиталистов как класса был взят, безусловно, правильно. Буржуазия лишилась главного средства производства, и это выбивало у ней всякую почву в борьбе с рабочим классом. Балаклавскому Совету нужно было еще, вместо заявления о невозможности применения способов, принятых другими Советами, лишить буржуазию и накопленных ею ценностей.