щающиеся с фронта солдаты получали право возвращения на свое прежнее место и выдачу заработка с 27 февраля 1917 г. по день увольнения из части. Все предприятия обязаны были в случае увольнения предупреждать за две недели или же выдавать зарплату за это же время.
Даже это краткое перечисление мероприятий убеждает каждого, что в условиях борьбы с контрреволюцией при невероятно тяжелом финансовом положении молодая советская власть в Крыму решительно взяла курс на защиту интересов рабочих. Не прислужничество перед буржуазией, не уговоры о том, чтобы не обижать предпринимателей «чрезмерными требованиями», а последовательная и довольно четкая классовая линия в рабочем законодательстве – такова основная характерная черта действий советской власти.
Кроме этого, обращает на себя внимание и подтверждает этот вывод еще и решение о введении твердых цен на предметы первой необходимости, что должно было содействовать закреплению реальной заработной платы.
Меньшевикам не нравилось все то, что предпринимают Советы для закрепления завоеваний Октября, они продолжали рассуждать о чистой демократии – государстве гражданских свобод, народовластии, необходимом «пролетариату для его классовой борьбы»[118], и о том, что мы «не доросли до перехода к строительству социализма». Продолжая господствовать в профсоюзах, меньшевики собирались дать бой Советам на предполагаемом к созыву 23 апреля съезде профессиональных союзов. Ошибки местной организации большевиков, заключающиеся в недооценке значения работы в профсоюзах, сказались в период январь – апрель достаточно ярко. Аппарат профсоюзов, захваченный бюрократами меньшевиками, творил контрреволюционное дело. Нужно было большевикам положить очень много усилий, нужно много примеров предательства рабочих интересов меньшевиками, явной продажности для того, чтобы через несколько лет массы окончательно ушли от меньшевиков, изгнав их из руководящих профсоюзных органов. Пока меньшевики сидели в профсоюзах, они с невероятной наглостью в тот момент, как над краем нависла военная опасность, когда честные рабочие под руководством большевиков изнемогали от работы по восстановлению разрушенного в период буржуазно-меньшевистско-эсеровского владычества хозяйства края, писали: «Большевики толкнули Совет на путь такого насильственного вмешательства и в продовольственное дело, и в заводскую жизнь, которое привело к полному разгрому продовольственных органов, к голоду, к закрытию фабрик и заводов (разрядка подлинника. – М.Б.) и грозному расстройству всей хозяйственной жизни»[119]. Наглая ложь станет ясной, если вспомнить, что за 8 дней марта (22–29) 1918 года было только отправлено в голодающие промышленные районы 702 вагона хлебопродуктов (из них 556 вагонов пшеницы и пшеничной муки[120]), тогда как в марте 1917 г. при власти буржуазии и меньшевиков, когда, по-меньшевистски рассуждая, продовольственные органы не были разгромлены, – удалось вывести хлеба всего 10 вагонов. Большевиками были допущены ошибки в деле сбора хлеба, но эти ошибки ни в какой степени нельзя называть разгромом. Ошибки эти сводились к тому, что продовольственные отряды допускали применение репрессий к крестьянству, чем содействовали успеху эсеровской агитации в деревне и отталкивали несознательные массы крестьян от советов.
Меньшевики не ограничивались работой в профсоюзах, в Советах, там, где им удалось еще удержаться, – они не только тормозили работу, но так же, как и в профсоюзах, использовали малейшее затруднение, в целях своей противосоветской агитации.
Губернский съезд советов. 6 марта в Симферополе открылось совещание делегатов съезда советов. Назначенный съезд советов вначале на 3 марта, съезд, вследствие неподготовленности центральных и местных организаций, был отложен затем на 10 марта. Несмотря на сообщение о перенесении съезда, очень многие делегаты явились раньше 10 марта, – к первому сроку созыва. По отношению к отдельным группам делегатов раннюю явку нельзя объяснить простым запозданием сообщения о перенесении съезда. Причина, при которой большевики согласились заменить 3 марта десятым, заключалась в желании обновить состав местных Советов: вместо сидящих в деревенских советах с.-р. ввести наиболее близкие большевикам группы крестьянской бедноты. Такая задача была не по душе левым с.-p., которые на совещании делегатов съезда подняли спор, обвиняя председателя Губернского исполкома – Миллера и других членов Исполкома в преступной небрежности по созыву съезда. С.-р. сваливали вину на Миллера и оправдывали своих представителей в Исполкоме тем, что съезд перенесен в отсутствие левых с.-р. В результате бурных обсуждений решено съезд признать законным и открыть, обвинение в преступной небрежности снять, отметив, однако, что губернский Ц. И.К. был перегружен работой и фактически не мог выполнить возложенную на него обязанность[121].
На следующий день при открытии съезда левые с.-р., зная, что из наличного числа делегатов большинство принадлежит большевикам, попытались еще раз сорвать открытие. Они лелеяли мечту о том, что остальные не явившиеся делегаты будут близки с.-р. или явятся самыми настоящими эсерами. Большинство высказалось за открытие съезда в составе до 300 человек делегатов. К концу съезда делегатов было уже значительно больше.
Съезд открылся в дни, когда под угрозой немецкого штыка делегация советской страны отстаивала в мирных переговорах с Германией права на жизнь Советской Республики. Немецкий империализм готов был раздавить советскую страну, пользуясь тем, что русская армия, измученная в войне, уходила с фронта, а собрать новую сильную армию, которая была бы способна остановить зарвавшихся завоевателей, было нельзя. Разоренная войной страна нуждалась в передышке для налаживания хозяйства и борьбы с внутренними, враждебными рабочему классу и крестьянству силами. Немецкое командование предложило советской делегации кабальные условия мира[122], и они были приняты. Гений коммунистической партии указал верный путь: заключить мир, подписать кабальный договор. Нужна передышка, революция в Германии неизбежна, а революционные рабочие не признают насилия над своими братьями, – договор будет расторгнут. Так ставился вопрос о подписании. Отказ от договора был равносилен самоубийству советской власти, признание его давало надежду на спасение страны и завоеваний Октября.
О мире с Германией. К вопросу о заключении мира было приковано внимание всех, то был вопрос о жизни и смерти молодой Советской республики. Таврический Губернский Съезд Советов подверг вопрос о мире всестороннему обсуждению. На первом заседании съезд принял резолюцию, в которой «весь угнетенный и порабощенный народ, кому дороги интересы родины и революции, призывался забыть в настоящий грозный момент партийную рознь, стать на страже Советской республики и на защиту Великой Российской Социальной революции и советской власти… Все к оружию и в решительный момент при посягательстве в дальнейшем на российскую революцию мы ударим в набат. Вперед… в сырые ямы… с оружием в руках». Резолюция, внесенная большевиками, была поддержана левыми с.-р. Но на следующий день вопрос о мире был снова поставлен на обсуждение. Здоровый рассудок здесь взял верх над революционной фразой. Выступавший с докладом комиссар Румынского фронта тов. Куль нарисовал такую картину положения страны:
«Товарищи, мы все знаем, в каком положении наша страна, мы знаем, что натиска наша армия не может выдержать, а вывести новые войска им на замену мы не сумеем, так как истощены до крайности, да и, кроме того, железнодорожное сообщение у нас плохо. Идущим в бой мы даем столько, сколько они могут взять с собой; наша армия приходит и бьется день, два геройски, а затем, кто не попал под пули, должны отходить или умирать, так как сообщения нет. Посмотрите, как ходят наши поезда, север голодает, получает хлеба по четверть фунта в день, а между тем хлеб у нас есть, только далеко, мы его не сможем вывозить, потому что нет поездов. Сообщение с германским фронтом совсем прервано. Вы на войне были и верно знаете, как приходилось выдерживать путешествие с винтовками, но это было тогда, когда у нас было кое-какое сообщение, а что стало теперь, после того, что мы потеряли. Нужно вам сказать, что у нас ничего нет. Есть только винтовки и человеческие руки. Взять мы ничего не сможем, всякая борьба совершенно бесполезна, она ни к чему не приведет. Вести войну, которая будет против воли большинства и которая приведет к гибели, мы не можем. Я был на фронте и смотрел, как сражаются наши социалистические части, но геройство это бесполезно, потому что против пулеметов у нас нет ничего. Такие условия заставили подписать мир». Миллер, бывший докладчиком о мире, в первом заседании на второй день после вторичного детального обсуждения вопроса во фракции понял допущенную большевиками ошибку, увлечение революционной фразой в ущерб реальному соотношению сил; в прениях по докладу Куль т. Миллер уже настаивал на изменении резолюции, он говорил:
Если у нас хватит силы, то этот мирный договор не будет иметь никакого значения, как клочок бумаги, точно так же на это смотрят и они. Когда у нас будет достаточно силы, чтобы раздавить гидру германского разбойника, то это мы сделаем. Настоящее время соотношение реальное есть таково, что они соглашаются подписать мирный договор и прекратить военные действия, цель у них состоит в том, чтобы уничтожить советскую власть, но в данный момент они не в состоянии этого сделать. Мы же условия такого мира также принять не можем, согласиться с ним тоже нельзя, но и убить его тоже не можем, потому что у нас нет силы; и вот, когда мы приняли резолюцию, что все умрем и все превратим в военный лагерь, то посмотрим, превращено что-нибудь в красный лагерь или нет. Наша Красная армия живет в гостинице, казармы стоят пустые. Я понимаю, что все мы имеем право жить одинаково, но воевать из гостиниц нельзя; для того чтобы воевать, нужно иметь хоть маленькую, товарищескую дисциплину, без нее у нас ничего не выйдет. Дисциплина нужна и в наших организациях для того, чтобы мы могли сговориться, соединиться в одно, и потом подчиниться решению. Мирный договор подписан, мы теперь должны подчиниться общему решению, хотя бы он даже был ошибочен, потому что тогда останется хотя дисциплина рабочего класса, раз он стоит у власти. Если мы уничтожаем эту дисциплину, то у нас ничего не останется. Мы воспользуемся маленькой передышкой для того, чтобы закрепить наши завоевания, чтобы закрепить захваченные банки и заводы, и тогда мы окрепнем и снова поднимаемся на борьбу»